И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

• Название: Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
• Автор: И. Потапчук
• Издательство: Автограф
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 1997
• ISBN: 5-89201-005-8

В книгу вошли громкие процессы пореформенного суда в их стенографическом изложении, а также речи 113 юристов, произнесённые на этих процессах, которые касаются самой разнообразной категории уголовных дел - убийства, хищения имущества, мошенничества, банковские махинации, вексельные подлоги, транпортные катастрофы. Книга адресована главным образом юристам, историкам, т. к. они найдут в ней богатейший фактический и теоретический материал.

---

Все, что совершается перед глазами разумного человека, должно сделаться достоянием его мысли и принять форму грамматического предложения, в котором части, явления или дела распадаются на те же элементы, на какие распадается и предложение: на сказуемое, подлежащее и случайные части целого суждения. Какое же слово подходящее для сказуемого настоящего дела? Банк исчез. Но банки умирают или погибая по недостатку условий жизненности, или их губят люди по недостатку доброй и избытку злой воли. Нельзя отрицать, что немало банков погибло по первой причине. Когда у нас появилась возможность создавать их, мы увлеклись, засеяли жатву далеко более потребностей рынка. Для живучести этих учреждений не было почвы. Но земельные банки вне этих условий: в них нет зависимости от личной кредитоспособности должников, их бумаги обеспечены с избытком заложенными имениями. Для того, чтобы поколебался и погиб банк, надобна наличность таких чрезвычайных явлений, как землетрясение или нашествие неприятеля на район деятельности данного земельного банковского учреждения.

Но страсти, гнездящиеся в груди человека, подчас опаснее и разрушительнее титанических сил природы и демонических внешнего врага. В данном деле нет внешних условий гибели банка. Его погубили. Таким образом, сказуемое найдено. Поищем подлежащее к нашему предложению. По силе сказуемого уже можно догадываться, кто подходит и кто нет к этой роли. Пропало в банке 50 рублей — мелочи, ищите виновных между сторожами, артельщиками, писцами; пропало несколько тысяч и пропажа замаскирована в бумагах и книгах — виновники выше первой категории. Но если погиб весь банк, погиб безвозвратно, погиб не в один момент похищением наличности, а погиб путем системы, характера деятельности, то для такой гибели нужны силы, постоянно присущие банку, властные, главенствующие.

Такими силами были председатель банка Алфимов и подчинявший все и всех своему фактическому влиянию Борисов.

Но недостаточно отыскать два момента нашего предложения, чтобы требовать осуждения деятелей. Жизнь кишит неправильными и губительными поступками людей, но общественная совесть скупа на жестокие слова. Следует определить общественное значение рассматриваемого дела. Я утверждаю, что крушение банка есть в одно и то же время и крупное экономическое правонарушение, и рана, наносимая самолюбию страны. Банки как орудия кредита — давнишняя необходимость общества, но очень долго эту потребность удовлетворяли исключительно правительственные учреждения, а нашу собственную самодеятельность считали преждевременной. Только доверие к нашим силам и к нашей способности подняться выше «личного» и достигнуть «общего» дало жизнь среди многих других новых институтов жизни и институту общественного кредита. Факт неумелости — преступной или нерадивой — это материал для признания ошибочным проявления к нам доверия и ступени к регрессу, к возвращению все и вся проникающей опеки, к обременению центральной государственной власти непосильным трудом частного характера. А если к фактам крушения присоединить еще и равнодушие общественной совести — в чем, кстати сказать, она до сих пор не провинилась,— то был бы налицо и материал другого сорта: факт неумелости нашей отразить зло и факт снисходительности нашей к явно беззаконным поступкам общественных дельцов...

Установив общественное значение рассматриваемого дела и необходимость отнестись к нему с заслуживающей этого внимательностью к интересам правосудия, вернемся к лицам, имена которых уже названы.

Чтобы решить вопрос, как погубили Алфимов и Борисов Саратовско-Симбирский банк, необходимо представить общий характер этих лиц, насколько это возможно. Каждый человек в постоянном образе действий верен своему определившемуся душевному строю. Пусть же прошлое Алфимова и Борисова даст нам ответ на наш вопрос.

Отставной полковник, без всякого опыта в банкирских предприятиях, Алфимов в эпоху деловой горячки, концессий, уставов, когда вчерашние поручики гвардии вдруг становились способными соединять железными путями концы России, когда дворянство, побросав свои поместья, объявило себя призванным к коммерции, возомнил о себе, что он крупный и серьезный банковый деятель, а благодаря связям и знакомству он и встал во главе местного банка. Понятно, что такой человек легко сделается игрушкой и орудием в руках более сильного человека, особенно если ему польстить в его самомнении. Все прошлое Алфимова не дает и намека на то, чтобы он когда-либо унизился до грязного и темного хищения. Вряд ли он был способен, чтобы перекладывать из кассы в собственный карман. Он просто верил в гений своего племянника, верил в то, что питерские спекуляции Борисова не только обогатят его, но покроют ошибки банка в его первые годы и доставят громкую известность его деятелям и высшую премию его акциям.

Но этот рядом стоящий с ним человек, более сильный, мог ли он быть простым расхитителем чужого достояния? Я не могу отказаться, что я лично знал этого человека, и не думаю, чтобы он был способен к грязному хищению. Этот человек твердо верил в свои планы и всюду видел миллионы. Он — спекулянт по природе, а у спекулянтов есть болезнь — смешение своих собственных фантазий с действительностью. Игроков биржевых можно сравнить с горячими игроками в карты. Когда игроки в горячности проигрывают свои деньги — они несчастные люди, но когда они пускают в оборот чужие капиталы, вверенные их попечению — они уже преступники. Мне думается, что вина Борисова только в том и заключается, что он забыл, что с общественным достоянием, которое вверено не для обращения в миллионы, нельзя поступать так, как он поступил с банковскими деньгами, играя ими на бирже, хотя, может быть, и без корыстных видов. Я не думаю, чтобы Борисов был расхитителем банковских сумм, тогда ему не для чего было бы прибегать к таким сложным путям, когда он мог прямо задержать миллионы, скопившиеся в его портфеле.

Но раз два влиятельных человека — эти подлежащие — найдены, то что же представляют собой другие лица?

Коваленков был лишь современником события. Я не могу предъявить к человеку требования, превосходящие его природу. Не Коваленков виноват, а те, кто его, не умевшего сберечь свое, посадили сберегать чужое. Этим лицам именно был нужен такой человек, как Коваленков — тип лишних людей, из породы тех заседателей старых судов, которые приглашались заваривать чай для действительных судей.

Но кроме Коваленкова, были и другие лица, являющиеся служебными частями предложения. Главным деятелям нужно было вести книги, которые отражали бы не действительное положение дел, а для этого им необходимо было обзавестись таким летописцем, который бы все время лгал и писал не то, что было на самом деле; о действительном же положении дела ему предоставлялось право вести собственные мемуары, которые никогда не должны увидеть света. И вот два лица — Трухачев и Иловайский — являются такими летописцами. Но ни один человек, обреченный весь век писать одну ложь, не удержится, чтобы не написать такую неправду, которая идет для его пользы. Есть такие моменты, когда никто не станет стоять на страже чужого проступка, не требуя и себе выгоды. Но так как деятельность таких летописцев в этом случае самостоятельна, то главные воротилы не только не принимали участия в этих мелких хищениях, но и относились к ним с известной строгостью. Вот чем и объясняется миссия Якунина, посаженного в банк с целью улучшения его внутренней жизни. Он шел туда с честными намерениями.

Что касается других придаточных частей — Бока и И. Борисова и случайно присоединившегося Марциновского, то по отношению первых я имею одно обстоятельство, которое затрудняет меня произнести слово обвинения: в оценках не упоминается их имен, они появляются в одной лишь оценке Кано-Никольского имения. Я, конечно, сомневаюсь в крупной стоимости этого имения, но верно, что существовали такие мнения, которые видели в этом имении золотое дно. Почему же Бок и И. Борисов не могли держаться такого же, может быть, и ошибочного взгляда? Но ошибки еще мало, надо сознательное преступление, чтобы сесть на скамью подсудимых. Необходимо на дело смотреть с точки зрения житейской правды, отличая формальную правду от действительной. Вот почему я не требую от вас слова обвинения, а жду лишь одного слова правды. Слово правды — великое дело, оно нужно нашей стране. «Делающий правду,— сказал Владимир Мономах,— блюдет отечество свое!»

Защитник Алфимова, кандидат прав Блюмер, так начал свою речь: «Блюдите правду, за неправдою блюдется земля русская! — Так кончил свою блестящую речь блестящий представитель разоренных. Блюдите правду, сказал он, и вот, влекомый этой правдой, гражданский истец из страшного обвинителя обратился в горячего защитника подсудимых». Иначе и не могло быть. По мнению защитника, Саратовско-Симбирский банк не был разграблен, и недостаток сумм является результатом невозможности удовлетворительной поверки книг, веденных с крайней небрежностью и представляющих полный хаос. Свидетель Дыбов удостоверил, что он получил дивиденд в самый день краха, следовательно, банк до последней минуты своего существования как акционерное предприятие исполнял свои обязанности, а этого не могло бы быть, если бы в банке были совершены кражи и растраты. Когда после краха все дела Саратовско-Симбирского банка были переданы в заведование государственных чиновников, и им был открыт кредит в Государственном банке для уплаты обязательств, то они, однако, ни разу не воспользовались этим кредитом. Что тут не было расхищения подсудимыми имущества банка, доказывается тем, что ни у кого из них нет этих будто бы похищенных миллионов: подсудимые остались такими же в отношении своего материального положения, как и были, или даже разорились сами. Алфимов, например, жил в Петербурге так же, как и в Саратове; также имел механическую мастерскую, свои пароходики и лодки, равно отличался гостеприимством и радушием. В отношении личных качеств подсудимого и его нравственности многие лица на суде засвидетельствовали, что Алфимов — человек безупречно честный и порядочный; он не финансист, не прекрасный бухгалтер; он оказался плохим счетоводом и неудачным банковским деятелем, но как человек он стоит вне упрека, почему и был избран в председатели. Вся беда в том, что, попав в заправилы и воротилы громадного предприятия, Алфимов оказался не на своем месте.