Уилфрид Тесиджер - Озерные арабы

• Название: Озерные арабы
• Автор: Уилфрид Тесиджер
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1982

Эта книга, написанная известным английским путешественником Уилфридом Тэсиджером, — результат его наблюдений в 50-х годах над жизнью обитателей одного из заповедных районов Ближнего Востока — зоны озер Южного Ирака. В книге содержится много интересных зарисовок патриархального уклада озерных арабов, их нравов и обычаев.

---

В тот день Фалих занимался разными делами. Он отдал распоряжение укрепить берег до того, как начнется подъем воды в реке, обсудил распределение земли по случаю приближающейся уборки урожая риса и предупредил одного из крестьян о необходимости выплатить причитающуюся с него долю урожая. Мне с трудом удавалось понимать их говор. Я стал рассматривать лица людей, сидевших напротив меня, пораженный разницей между их простыми, тяжеловатыми чертами и чеканными лицами бедуинов Аравии; ломовая лошадь отличается от чистокровной не менее резко. Но в этой обстановке трудно было составить правильное впечатление об этих людях. Все они спокойно сидели, завернувшись в свои плащи. Их куфии увенчивались черными игалями, которые, по-видимому, были в моде в этих краях. Они показались мне уравновешенными и обладающими чувством юмора людьми, готовыми подчиниться дисциплине, но в то же время умеющими быть упрямыми и быстро приходящими в ярость, если затронуты их чувства.

Мадьяф, который мне потом удалось обмерить, имел шестьдесят футов в длину, двадцать футов в ширину и восемнадцать в высоту, но казался гораздо просторнее, особенно когда входишь в него в первый раз. Одиннадцать больших подковообразных арок поддерживали крышу. Как и колонны у входа, арки были сделаны из плотно связанных стеблей гигантского тростника и имели девять футов в окружности на уровне пола и два с половиной фута вверху. Как я потом узнал, этот тростник мог достигать в высоту двадцати пяти футов. Завершали конструкцию пучки камыша, сплетенные наподобие двухдюймового троса, которые были прикреплены один над другим к аркам с их наружной стороны по всей длине здания. Контраст между этими горизонтальными «ребрами» и очертаниями вертикальных арок создавал удивительный рисунок. Сама крыша была выложена внахлест, в четыре слоя, тростниковыми циновками, прикрепленными к продольным «ребрам». Такие же циновки покрывали пол. Стены помещения были бледно-золотистые, темно-каштановый от дыма потолок казался лакированным.

Несколько слуг под наблюдением сына Фалиха принесли и расстелили перед нами круглую плетеную циновку, футов пять в поперечнике, из мягкого камыша. На циновку водрузили круглый поднос с горой риса. Затем слуги расставили блюда с тушеными овощами, тремя зажаренными курами, зажаренной целиком рыбиной и финиками, а также тарелки со сладкой подливкой из яиц и молока, миски с пахтаньем и кувшины с шербетом. Большинство из присутствующих к этому моменту уже покинули мадьяф. Я думал, что они останутся: обычно арабы племен, когда подается еда, собираются все вместе. Позже я узнал, что в этих краях только шейхи кочевых племен держат общий стол в своих гостевых шатрах. Другие, за исключением особых случаев, считали пропитание своих приближенных их собственной заботой, оказывая гостеприимство только заезжим гостям. Кроме меня и моих гребцов в качестве гостей остались только трое старейших жителей деревни.

Фалих и его сын разделили трапезу с нами. Слуга обнес по кругу таз и кувшин с водой, и мы по очереди вымыли руки. После этого Фалих сказал:

— Что ж, устраивайтесь поудобнее, — и, наклонившись вперед, опустил тушеные овощи на рис. Разломив руками кур, он положил большой кусок на мою тарелку, рядом с которой специально для меня лежали ложка и вилка. Но так как остальные брали еду с тарелок правой рукой, я последовал их примеру. Тут же Фалих сказал:

— Пользуйся вилкой и ложкой, так тебе будет удобнее.

Я ответил, что привык есть руками и что хорошо знаком с обычаями арабов. Он сказал:

— Значит, ты — один из нас.

Когда с едой было покончено, мы снова вымыли руки и нам подали кофе и чай.

Заметив, что Фалих не сводит глаз с моей винтовки, я протянул ее шейху и спросил, какого он о ней мнения, так как все арабы интересуются оружием и разбираются в нем.

Фалих вскинул винтовку на руке, прицелился, сказал, что это хорошая винтовка (каковой она и была на самом деле), и спросил, сколько она стоит. В конце концов, как я и надеялся, он заговорил о моих планах, и я сказал, что хочу направиться на озера, чтобы познакомиться с маданами — жителями района озер.

— Это легко устроить. Я отправлю тебя в Эль-Кубаб. Это большая деревня в центре озерного края, оттуда привезли тростник для моего мадьяфа. У моего отца, шейха Маджида, там есть представитель, и, если ты захочешь переночевать, у него найдется подходящий дом. В Эль-Кубабе ты сможешь увидеть, как живут маданы: вокруг нет ничего, кроме буйволов, тростника и воды. Передвигаться можно только в лодке — кругом ни клочка сухой земли. Если ты захочешь поохотиться, там сейчас еще есть утки.

Я поблагодарил его и тут же объяснил, что надеюсь провести среди маданов несколько месяцев.

— Эль-Кубаб — хорошая деревня, и у Саддама есть мадьяф, но маданы живут не лучше своих буйволов, — продолжал Фалих. — Их дома стоят наполовину в воде и кишат комарами и мухами. Если ты рискнешь устроиться в одном из них на ночлег, не исключено, что ночью тебе на голову наступит буйвол. Маданы — бедняки. У них нет достойной еды, вся их пища — рис и молоко. Лучше оставайся здесь, отсюда ты сможешь посещать озера, когда тебе захочется. Я могу устроить тебя с удобствами, этот дом — твой на столько времени, сколько тебе понадобится. У меня есть лодки и люди, они могут отвезти тебя куда угодно. Проводи ночи здесь, а дни — на озерах. Это самое разумное.

Я сказал, что в прошлом году уже провел на озерах несколько дней в обществе консула из Амары. Сейчас я вернулся потому, что мне интересны маданы и я хочу узнать их лучше; этого можно добиться, только живя среди них.

— Я всю свою жизнь путешествовал по необжитым местам и привык к отсутствию комфорта. Последние пять лет я провел в Руб-эль-Хали.[5] Это было нелегко — ни еды, ни воды. Здесь по крайней мере воды сколько угодно.

Фалих рассмеялся.

— Да, видит Аллах, у тебя не будет недостатка в воде. Тебе придется спать в воде. Странные вы люди, англичане! С меня хватает и одной ночи на озерах, когда я вынужден бывать там по делам. Я не ночую там ради удовольствия. Как бы то ни было, оставайся у меня до завтра, я устрою охоту на кабанов. На следующий день я отправлю тебя в Эль-Кубаб и велю Саддаму позаботиться о тебе. Если хочешь, сегодня вечером можем прогуляться по полям, может быть, нам удастся подстрелить несколько куропаток. А сейчас я тебя оставлю, чтобы ты отдохнул.

— Тебе доводилось когда-нибудь охотиться на кабанов? — спросил Фалих. — Будь осторожен — они опасны. На прошлой неделе кабан напал на человека, осматривавшего свои посевы, и убил его. Сомневаюсь, чтобы сегодня мы увидели хотя бы одного, а вот куропатки нам наверняка попадутся.

Мы шли друг за другом по гребню дамбы, ограждавшей широкий ирригационный канал, к пальмовой роще, которая темнела на фоне неба. Это возведенная руками человека дамба приподняла нас над бесконечной аллювиальной равниной Южного Ирака. К востоку эта равнина простирается на 100 миль, к Иранскому нагорью; к югу — на 150 миль, к морю; на севере она тянется 200 миль, до Багдада; на западе, за Евфратом, она переходит в пустыни Аравии. То и дело нам приходилось перепрыгивать через проходы, прорытые в дамбе, по которым вода поступала на лежащие под нами поля. Некоторое время мы пробирались под сенью пальм сквозь заросли колючего кустарника высотой в три-четыре фута, затем вышли на более открытое место. Здесь земля была покрыта скользким белым налетом, на ней рос какой-то кустарник, приспособившийся к солончакам. Мы спугнули несколько черных куропаток, но они были очень осторожны и не подпустили нас на выстрел. На обратном пути мы видели трех уток. Они летели очень высоко, возвращаясь с озер. Фалих выстрелил и подбил одну. Я поздравил его, подумав, впрочем, что это было случайное попадание. Однако потом я узнал, что Фалих — отличный стрелок.

Мы вернулись в деревню в сумерках. В мадьяфе горела лампа, подвешенная на шнуре к потолку. В доме сидело полдюжины парней. Фалих сотворил вечернюю молитву, повернувшись лицом ко входу, поскольку мадьяф, как всегда, был обращен входом к Мекке. Мусульманам положено молиться на рассвете, в полдень, в послеполуденное время, на закате и еще раз двумя часами позже. Но в этих краях мало кто молился вообще, а если и молились, то в основном старики. Окончив молитву, Фалих послал слуг за едой. Обед почти не отличался от предыдущей трапезы, если не считать жареной баранины вместо курицы и кусочков мяса в тушеных овощах. Вскоре после обеда слуги, убрав посуду, вернулись, нагруженные матрасами, валиками и тяжелыми стегаными одеялами, подбитыми зеленым, красным или желтым шелком. Двое стариков все еще были в мадьяфе, они оставались на ночлег. Фалих приказал одному из юношей взять ружье и охранять дом до рассвета, пожелал мне доброй ночи и ушел в кирпичный дом, где он жил со своей семьей.