Уилфрид Тесиджер - Озерные арабы

• Название: Озерные арабы
• Автор: Уилфрид Тесиджер
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1982

Эта книга, написанная известным английским путешественником Уилфридом Тэсиджером, — результат его наблюдений в 50-х годах над жизнью обитателей одного из заповедных районов Ближнего Востока — зоны озер Южного Ирака. В книге содержится много интересных зарисовок патриархального уклада озерных арабов, их нравов и обычаев.

---

— Как ты, Манати?

Старик открыл глаза и прошептал:

— Со мной все в порядке, мухафаз.

Фалих приказал немедленно возвращаться назад к устью Хирра, до которого, к счастью, было недалеко. Когда мы гребли назад, один мальчик сказал:

— Манати искусала самка. Кабан исполосовал бы его клыками и убил бы.

Кто-то добавил:

— Хорошо, что ему удалось упасть на живот. Года два тому назад в месте расположения племени аль бубахит я видел человека, убитого кабаном. Кабан его наполовину выпотрошил.

Еще кто-то добавил:

— Кабан, который убил молодого сейида в прошлом году на пшеничном поле, разорвал его на куски. Сейид был один, без оружия и, должно быть, случайно наткнулся на кабана. Пшеница росла высоко, мы как раз собирались начать жатву. Он ползком двигался к деревне, но умер, так и не выбравшись из пшеницы.

Мальчик спросил:

— А помните, как Хашим прокатился верхом на кабане?

— Да, клянусь Аллахом! — ответил мой гребец. — Они с братом осматривали посевы ячменя и увидели кабана — старого, с седой шерстью. Брат Хашима хотел застрелить его. Он как раз купил винтовку у кого-то из племени ферайгатов. Хашим пытался остановить брата, но тот выстрелил и ранил кабана в брюхо.

— Да, — вставил другой мужчина, — он очень плохой стрелок.

Мой гребец продолжал:

— Кабан пошел в атаку, сбил его с ног и исполосовал ему руку. Хашим бросился на кабана сзади и ударил его кинжалом в бок. Когда кабан повернулся к нему, Хашим бросил кинжал и вскочил ему на спину. Кабан побежал, а Хашим — на нем верхом. Он за уши держался. Кабан довез его до сада сейида Али и свалился, пытаясь перепрыгнуть через большую канаву. Хашим сказал, что он больше никогда не хочет ездить верхом на кабане!

Слушатели рассмеялись.

— Кабаны — наши враги, — сказал один старик. — Они пожирают наш урожай и убивают нас. Аллах да уничтожит их! Посмотрите на Манати — от него уже не будет прока. Эта свинья, можно сказать, прикончила его.

Мы подошли к устью протока. Таррада Фалиха и группа людей поджидали нас в том месте, где насыпь была повыше и пошире. Мы причалили и вытащили на берег лодку, в которой был Манати. Он лежал на боку, кто-то поддерживал ему голову и плечи. Было похоже, что он потерял не очень много крови — вода на дне лодки была розоватой, но рана являла собой страшное зрелище, были видны разорванные мышцы. Манати слегка повернулся, чтобы взглянуть на свою рану, но ничего не сказал.

В моих ящиках, оставшихся в деревне Фалиха, было большое количество медикаментов. У меня нет профессиональной медицинской подготовки, но после двадцати лет странствий по диким местам, где все считали, что я, конечно же, буду излечивать болезни и раны, я приобрел некоторый опыт в медицине. Кроме того, я никогда не упускал возможность обходить палаты больниц и наблюдать за операциями и таким путем накопил некоторые познания в хирургии. Впрочем, мне предстояло приобрести еще больший опыт за годы пребывания в озерном крае.

Теперь же я сказал Фалиху:

— Нужно как можно быстрей доставить его в твой мадьяф, где я смогу дать ему морфий и попытаюсь обработать рану. Больше я, пожалуй, ничем не могу ему помочь. Его надо отправить в больницу в Амару.

— Не посылайте меня в больницу, — просил Манати. — Только не в больницу! Оставьте меня в родной деревне. Попросите англичанина, чтобы он полечил меня.

— В любом случае надо доставить его в твою деревню, — сказал я Фалиху. Но он стал убеждать меня, что еда уже готова и надо сначала подкрепиться.

Я уже начал сердиться, но Манати сказал мне с улыбкой:

— Поешьте, сахеб,[6] поешьте; со мной все в порядке. Да ведь и я голоден. Я тоже хочу немного поесть перед тем, как отправиться дальше.

Я сдался и прошел туда, где на тростниковой циновке была расставлена еда. Было подано большое блюдо с рисом и кусками баранины, жареные куры и тушеные овощи. Но мне было не до еды, и я быстро поднялся, надеясь, что теперь мы отправимся в путь, но остальные по очереди принимались за еду, пока все не насытились; потом стали пить кофе и чай. Не в состоянии более скрывать свое раздражение и нетерпение, я подошел к Манати. Он держал в руках баранью кость, но я не был уверен, что он на самом деле хоть что-нибудь съел. Выглядел он ужасно.

В деревне Фалиха Манати снова умолял не отправлять его в больницу, но Фалих в конце концов убедил его в том, что это необходимо. Оказалось, что животное изрядно порвало ему ягодицу. Я ввел ему морфий, промыл рану и обработал ее сульфамидным препаратом. Затем мы постарались как можно удобнее устроить Манати в лодке и отправили его в Маджар-эль-Кабир, через который лежал путь в Амару.

Мы встретились с Манати годом позже, когда я остановился позавтракать в его деревне. Я с ужасом увидел, что он стал калекой и не мог двигаться, не опираясь о шест. Я спросил, сколько времени он пробыл в больнице, и он ответил:

— Когда я туда добрался, они не приняли меня, пришлось вернуться назад. Благодарение Аллаху, твои лекарства вылечили меня. Ничего другого я не получил.

Впрочем, я подозреваю, что он никогда не был даже рядом с больницей: он просто вернулся из мадьяфа в свою деревню.

4. Прибытие в Эль-Кубаб

На следующее утро Фалих отправил меня в Эль-Кубаб в лодке с тремя гребцами.

— Они отвезут тебя к Саддаму. Когда тебе надоест жить среди маданов, возвращайся сюда. Помни, что этот дом — твой. Ступай с миром.

Мы поплыли вниз по главному рукаву и прошли мимо еще одного большого мадьяфа, который, как сказал мне гребец, принадлежал сейиду Сарвату. Вскоре я узнал, что он был наиболее почитаемым из местных сейидов, что его имя известно во всем Южном Ираке, вследствие чего его мадьяф почитается почти как мечеть. Сегодня любой горожанин Ирака с претензией на знатность называет себя сейид, подобно тому как во времена владычества Турции он называл бы себя эффенди. В этом смысле сейид означает просто «господин» и не имеет религиозного значения. Однако для членов племен слово сейид все еще было почитаемым наименованием, означающим «потомок пророка».

Ниже мадьяфа сейида Сарвата по берегу тянулись дома маленькой деревни. Буйволы — угрюмые, черные, с массивным туловищем и лохматой шерстью — стояли у берега или отдыхали в воде, выставив ноздри и верхнюю часть головы с толстыми изогнутыми рогами. Лодки различных размеров были причалены к берегу; на берегу лежали полуистлевшие остатки других лодок. Какой-то человек, стоя у входа в дом, молча наблюдал за нами.

— Приветствуй его, сахеб, — сказал мне один из гребцов.

— Салям алейкум! — воскликнул я. Он отозвался:

— Алейкум ас-салям! Остановитесь и поешьте.

— Мы сыты, храни тебя Аллах.

— Это хорошо! — сказал араб, сидевший позади меня. — Ты должен привыкать к нашим порядкам. Понимаешь, у нас так принято — человек в лодке должен приветствовать того, кто на берегу, а если встречаются две лодки, то первым здоровается тот, кто спускается вниз по течению.

Ниже деревни вдоль берегов росли ивы с еще голыми ветвями, лишь кое-где расцвеченными зеленью раскрывающихся почек; нижние ветви деревьев купались в мутной воде, колеблемые течением. За ними были заросли дикорастущих пальм, а на одном из расчищенных мест стояли тростниковые дома. Здесь река снова раздваивалась, и мы свернули в первый, более узкий рукав. Поля пшеницы и ячменя, еще одна деревня, низины, покрытые илом, и затем окраина озер с зарослями камыша — словом, вчерашний пейзаж.

Мы шли узким протоком, извивающимся среди тростников, и сразу же повстречали много возвращающихся домой лодок, тяжело нагруженных грудами мокрых побегов касаба. Сами лодки были едва видны из-под них. Их вели полуобнаженные мужчины и мальчики, иногда по двое в одной лодке, но чаще по одному.

— Это хашиш — корм для буйволов, — пояснил гребец, добровольно взявший на себя роль гида. Его звали Джахайш (ослик), причем это было не прозвище, а имя. Многие из жителей этих мест носили самые невероятные имена, имя Джахайш было отнюдь не самым странным. Впоследствии я встречал мужчин и мальчиков с такими именами, как Чилайб (маленькая собака), Бакур (свинья) и Ханзир (поросенок); подобные имена необычны у мусульман, которые считают собак и свиней нечистыми животными. Были и такие имена: Джарайзи (маленькая крыса), Вави (шакал), Дауба (гиена), Каусадж (акула), Африт (джинн). Эти непривлекательные имена часто давали мальчикам, чьи братья умерли в детстве, чтобы отвести дурной глаз.

Мы прошли мимо того места, где жители собирали хашиш. Это арабское слово, означающее «трава», используется здесь для обозначения молодых побегов тростника, которые идут на корм скоту. Обнаженный мальчик, стоя на носу лодки, срезал зеленые побеги серпом с зазубринами и складывал мокрые стебли в лодку. Время от времени он продвигал лодку вперед на шаг-другой, цепляясь за крупные стебли. За стеной тростника раздавались голоса и смех. Чистый голос мальчика без малейшей фальши пел веселую песенку. Мои гребцы остановились послушать.