Син-Лин - Белое внутри черного, черное внутри белого. Главы из книги

• Название: Белое внутри черного, черное внутри белого. Главы из книги
• Автор: Син-Лин
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014

И еще одна документальная проза: если дневники Ф. Кельнера дают представление о сумасшествии, постигшем нацистскую Германию, то Лена Син-Лин (1937) описывает безумие на другом конце света: годы «культурной революции» в коммунистическом Китае. «ИЛ» печатает главы из книги ее мемуаров «Белое внутри черного, черное внутри белого».

---

Далее сам Председатель Мао, подняв народные массы на борьбу, назвал по именам своих врагов, вывесил свою первую дацзыбао, направленную против Председателя КНР Лю Шаоци, который ранее был объявлен преемником самого Председателя Мао, а также призвал китайских подростков уничтожать все старое, включая древние памятники китайской культуры, которые назвал «четырьмя пережитками». Только после первых трех лет «культурной революции» стало ясно, что лишь не контролирующий себя человек мог придумать такие издевательства над всем народом. А тогда, летом 1966 года, никто из простых людей еще не понимал, что задумал «великий кормчий».

Пекин кипел — работа в учреждениях прекратилась, учеба в школах и вузах тоже остановилась, школьники и студенты всей страны вышли на улицу. Чтобы им было удобнее заниматься революцией, транспорт, включая поезда, бесплатно предоставили в их распоряжение. Когда бунтующая молодежь добралась до Пекина, всем учреждениям приказали бесплатно предоставлять им жилье, кормить и возить по Пекину в целях ознакомления с политическим движением. Ко мне в комнату в коммунальной квартире поместили шесть подростков четырнадцати-пятнадцати лет. Я предоставила им все одеяла и простыни, а сами мы спали не раздеваясь в той же комнате, сын у меня на руках. Молодых бунтовщиков нельзя было обижать, ведь их объявили «гостями Председателя Мао». После двух недель их пребывания все мое добро превратилось в черные клочья бесформенных тряпок.

Милицейские участки выгребали из своих архивов личные дела «врагов народа» и передавали этой зеленой молодежи. Бунтовщики-подростки с подачи милиции вламывались в квартиры и дома так называемых контрреволюционеров и расправлялись с ними, как хотели. Тысячи людей погибли от рук подростков, которые забивали свои жертвы до смерти. Фактически как милиционеры, так и вожди «культурной революции» Кан Шэн[7] и Цзян Цин просто-напросто рассчитывались со своими личными врагами руками этих «застрельщиков революции».

Однажды толпы таких школьников-хунвейбинов[8] вломились в дом нашего непосредственного руководителя, замдиректора Бюро переводов Цзян Чуньфана. Временные руководители Бюро стали искать людей, которые могли бы стать представителями от Бюро и любой ценой не допустить физической расправы над семьей Цзяна. А это вполне могло произойти, так как ЦК партии уже объявил Цзяна Чуньфана контрреволюционером. Выбор пал на меня и других молодых сотрудников, которые в политическом отношении были еще незапятнанными. Чтобы мы могли на равных правах разговаривать со школьниками, наши начальники выдали нам повязки с надписью «хунвейбин». Мы отправились на место происшествия. Подростки как раз разбивали во дворе произведения искусства, уничтожали картины и бросали друг в друга горшки с цветами. Шла детская игра в победителей. Но нам было не до шуток, потому что они уже взялись за членов семьи Цзяна. Они объявили мать Цзяна помещицей, вытащили ремни и приготовились избивать и старушку, и жену Цзяна. Обе женщины сидели на полу и с ужасом в глазах защищали голову руками. Я вмешалась: «Давайте сначала уточним семейное происхождение матери Цзяна». Кто-то из сотрудников позвонил в Бюро и ответил хунвейбинам, что все в порядке, здесь никто не относится к категории врагов. Но школьники уже вошли в азарт, руки у них чесались, им нужны были жертвы. Они стали кричать, что мы — апологеты врагов, что мы защищаем контрреволюционера Цзяна Чуньфана и не хотим его выдавать. Затем они потребовали машину, чтобы увезти из дома Цзяна все ценные вещи. Мы не хотели человеческих жертв, быстро вызвали машину из Бюро и отвезли безумных подростков вместе с награбленным ими имуществом подальше от дома, на временный склад «четырех пережитков», устроенный городскими властями.

Подобных случаев в начале «культурной революции» было немало. Однажды школьники до полусмерти избили члена нашей русской группы, «исторического контрреволюционера» Сюй Лицюня и заставили его же детей не только следить за отцом, но и прилюдно унижать его. Нашу кудрявую Розу схватили на улице, повели в милицию и пытались остричь наголо, так как школьники заподозрили, что она делает завивку. Но Роза сумела доказать, что волосы у нее кудрявые от рождения. Профессора из французской группы хунвейбины забили до смерти по наущению милиции, которая считала его представителем реакционной интеллигенции.

Однажды я проходила с четырехлетним сыном мимо большого перекрестка почти в центре города. Издалека мы увидели автомобиль, раскачивающийся под руками воинствующей молодежи. В машине сидели четверо белых мужчин, которые тихо разговаривали между собой по-русски. Я поняла, что это работники советского посольства. Я с сыном подошла к милиционеру и показала ему на толпу: «Сообщите, пожалуйста, в ваш участок и скажите, что может произойти международный скандал». Он уперся в меня удивленным взглядом и спросил: «А вам какое дело? Это революционные массы хотят проучить современных ревизионистов». Он вынул из кармана записную книжку и приготовился записывать мое имя и место работы. Я слегка ущипнула сына, он заплакал, и мы быстро удалились восвояси.

Избиения и убийства на улицах переместились в учреждения. В Пекинском университете студенты мазали грязью и тушью лица и руки профессоров, в знаменитом университете Цинхуа студенты заставляли профессоров стоять по целым дням на коленях. Цзян Цин провозгласила лозунг: «Атакуйте словами, защищайтесь силой!» Группа учениц средней школы забралась в старый монастырь в Восточном районе Пекина, где доживали последние годы восемь голландских монахинь, и всех перебила. Трупы бедных старушек были выставлены на улицу, и несколько дней никто их не убирал. Пекин, да и вся страна, стали кровавым побоищем. Подстрекаемая Председателем Мао и его соратниками озверевшая толпа жаждала все больше и больше крови.

Тогда я не могла понять, что происходит на самом деле, потому что и в верхах творилось что-то непонятное. В правительственной резиденции — дворце Чжуннаньхай — устраивали «митинги борьбы» не только против Лю Шаоци и Дэн Сяопина, которых в то время считали врагами номер один и номер два, но и против народного любимца — генералиссимуса Чжу Дэ. Вокруг самого дворца дни и ночи бушевала «народная месть»: бунтовщики почти всех учебных заведений соорудили палатки, из которых круглосуточно выкрикивали в рупор лозунги и передавали воинственные песни на стихи Председателя Мао.

Как раз в это время нужно было в срочном порядке перевести на все главные иностранные языки «драгоценную красную книжку», как тогда называли «Цитатник Председателя Мао». Все группы нашего отдела с головой ушли в работу, которая шла и днем и ночью, соревновались, кто раньше и точнее выполнит срочную задачу «Центральной группы руководства ‘культурной революцией’». После этой книжки последовали бесконечные «наивысшие указания» Мао и «новейшие указания» его заместителя Линь Бяо. Каждый раз после напряженной срочной работы, будь то день или ночь, мы, как и все население Пекина, должны были выходить на демонстрации в честь опубликования этих «указаний». Все улицы Пекина, да и не только Пекина, были расцвечены красными знаменами и длинными полотнищами, на которых были написаны новые изречения Мао и Линя. Тогда это называлось «красными морями и океанами». Все до одного участники демонстраций обязаны были, идя по улицам, размахивать «драгоценной красной книжкой». Да что говорить о простых людях, если даже Линь Бяо, Чжоу Эньлай, Кан Шэн, Цзян Цин и другие руководители «культурной революции» появлялись перед революционными массами только с этой «драгоценной красной книжкой» и, размахивая ею, кричали: «Да здравствует Председатель Мао! Да здравствует наш великий вождь, великий учитель, великий кормчий Председатель Мао! Пусть проживет Председатель Мао десять тысяч лет! Десять тысяч лет!» Совсем как в древние времена выкрикивали пожелания императорам. Древняя нация свихнулась!

В начале «культурной революции» маму в университете, где она работала партийным секретарем, сразу же объявили «элементом, который идет по капиталистическому пути» (наши переводчики придумали сокращенное название — «каппутист»). Большей исторической насмешки я не знала! Кого-кого, но мою мать «каппутистом» назвать мог только безумец, она была стопроцентной фанаткой коммунистического пути. Мать часами стояла на коленях на всех «митингах борьбы», ее заставляли в сопровождении бунтовщиков ходить по университетскому двору, бить в гонг и кричать: «Я — враг народа, хотела идти по капиталистическому пути!» Ее публично унижали и оскорбляли, но тогда она еще могла возвращаться домой.

Она посылала мне отчаянные письма, спрашивала, что творится в Пекине, не могла понять политики партии, очень просила присылать ей материалы, которые бы хоть немного освещали положение в центре страны. Я посылала ей все материалы, которые попадались мне в руки. Их в большом количестве распространяли организации бунтовщиков. В начале 1967 года она послала оказией с сотрудниками своего университета письмо мне в Пекин, в котором очень просила передать через мои каналы это письмо Кан Шэну. Я выполнила ее просьбу через Женю Чувень. Ответ Кан Шэна, опять через Женю, был таков: «Я частные письма не принимаю». Я знала, что мать со времен Яньани относилась с большим уважением и доверием к Кан Шэну и называла его «щитом от летящих стрел». Ответ Кан Шэна был явным отказом в помощи, и мать была очень расстроена. После этого я долго не получала от нее писем.