Доминик Бартелеми - Рыцарство от древней Германии до Франции XII века

• Название: Рыцарство от древней Германии до Франции XII века
• Автор: Доминик Бартелеми
• Издательство: Евразия
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91852-022-2

Эта книга является итоговым трудом ученого с мировым именем, ведущего французского медиевиста, профессора средневековой истории в университете Сорбонна. руководителя исследований в Практической школе высших наук, известного своими научными разработками в области исторической антропологии. Предпринятые им изыскания позволили по-новому взглянуть на механизмы, управляющие средневековым обществом, выделить его специфические черты, ускользавшие от внимания историков, занимавшихся этой проблематикой ранее. Не случайно во французской прессе результаты исследований Доминика Бартелеми сравниваются с прорывом, совершенным к середине XX века Марком Блоком. Книга о рыцарстве Доминика Бартелеми мало похожа на традиционные исследования этого феномена средневековой Европы и охватывает период, далеко выходящий за рамки возникновения и дальнейшего существования рыцарского сословия. Французский историк рассматривает рыцарство не только как специфическую военную касту, появившуюся в условиях политических изменений в X-XI веках, но как явление культуры, оказавшее определяющее воздействие на становление цивилизации западноевропейского средневековья. Доминик Бартелеми полагает, что рыцарство было своего рода «столпом» средневекового общества, впитав в себя основные ценности и установки той эпохи. На базе аутентичных источников он подвергает всестороннему анализу разные стороны жизни этого сословия. Ученый обращает внимание как на культурные завоевания рыцарства, так и на безнравственные и безобразные стороны его жизни: среди которых настроенность на военные конфликты, или презрение к труду. Особое место в книге занимает глава о так называемой «рыцарственной» культуре и литературе, ставшими своего рода мостом к литературе Нового времени. Книга будет хорошим подарком для всех изучающих французскую историю и литературу, а также для всех интересующихся рыцарями и рыцарством как культурным феноменом.

---

Руссильон, плохо охраняемый горожанами, взят. Здесь горечь Жирара хорошо понятна. При поддержке родни он дает Карлу сражение, убивает и берет в плен воинов из королевского оста. Он отбивает Руссильон, и вот предатель повешен. Он даже бросается в погоню за Карлом и причиняет ему ущерб — то есть: «он и его люди преследовали того по сухой равнине до Труа и взяли немало добычи»{896}. Вот и опять косвенная месть.

Герою и его близким в той же мере, что и король, угрожает враждебный род; однако заклятый враг Жирара, Тьерри Сканийский, при всем совете совершенно открыто заявляет Карлу Мартеллу: «Нарушение закона — вот что совершили вы, пожелав захватить Руссильон». Один мерзавец Жирара предал, так что последний «имел все основания с ним расправиться, и Бог ясно показал вам это, когда вы пожелали отстоять свое право в бою»{897}.

Пусть даже герцог Тьерри прекрасно понимает Жирара, он вместе со всем родом должен ему отомстить за себя и за своих родичей. И король разжигает конфликт между вассалами равного ранга, настолько похожими, что они кажутся двойниками. Сражение назначено в Вобетоне{898}, при условии, что побежденный должен будет взять паломнический посох и отправиться за море. Значит, он возьмет прегрешение на себя — и никому не приходит в голову по выходе из церкви воспрепятствовать сражению, сославшись на Евангелие мира. Скорее, судя по репликам в разных местах, на сей раз чувствуется, что к феодальной войне примешивается священная. «Если вы умрете, сражаясь за сеньора, ваши души будут спасены»{899}. Или еще: «Снимите траур, ведь герцог получил отпущение грехов и причащение. Лучше думайте, как за него отомстить»{900}. Одилон «клянется Богом и святым Устриллом: того, кто на его глазах поведет себя как трус, он сделает монахом или каноником»{901} — что ему не мешает немного позже, в момент смертельной опасности, совершить обращение, надев облачение святого Бенедикта{902}, и с тех пор советовать Жирару стремиться к миру, потому что человекоубийства в таком количестве — слишком великие грехи и потому что тот — ленник короля Карла: «Поэтому ты не можешь ни прогнать его, ни победить, не рискуя, что твой фьеф отберут»{903}.

Об умеренности Жирару постоянно напоминает его племянник Фук. И порой тому на помощь приходит феодальная этика. Когда сторона Жирара получает преимущество в сражении, герой, прежде чем начать преследование короля, держит совет с вассалами. «Как мне следует повести себя по отношению к Карлу, моему сеньору?»[231] Ответ поступает от Фука: надо отказаться от того, что они захватили у короля, и даже преподнести ему дар. «Если он его отвергнет, не тревожьтесь, я не покину вас»{904}. Иначе говоря, если бы Жирар все-таки не предложил такой дар, Фук мог бы покинуть сеньора.

Длительность сражений, их интенсивность не мешали сторонам время от времени обмениваться эмиссарами, от которых требовалась определенная смелость, даже если в принципе они верили благородному противнику на слово. И слушатели получают право на миг разрядки и веселья, когда на сцену выходит монах Бремюн: какая уж тут неприкосновенность, когда он приносит весьма раздраженному королю Карлу мирное предложение, а тот грозит отрезать ему тестикулы… Он действительно боится, что Карл сделает это, даже если королю придется поплатиться за это покаянием! Надо ли подчеркивать, что в феодальной Франции так наказывали не монахов-посредников, а, скорей, соблазнителей, насильников, сервов?

Впрочем, большая война влечет за собой не только смерти. «Песнь о Жираре» упоминает многочисленные осты, рыцарей и пехотинцев (многие из которых — горожане), вассалов и наемников, а часто и знатных пленников, за которых назначен выкуп. Умеренный Фук может посоветовать Жирару такой способ избежать слишком жестокой войны: лучше «взять в плен того из его баронов, ради которого мой сеньор Карл пошел бы на переговоры»{905}.[232] Но Бозон д'Эскарпион склонен принять бой: разве у Жирара нет многочисленных иностранных наемников, «баварских и немецких, каковые только и жаждут битвы»{906}? Однако сторона Жирара обречена на поражение, потому что оттолкнула от себя Бога и потому что необузданность провоцирует отступничества и измены.

В эпическом мире существует настоящая имманентная справедливость, осуществиться которой помогают люди — из вождей группировки Жирара Руссильонского, за исключением его самого, в живых остается только Фук. Его умеренность не осталась незамеченной в противном лагере. Когда-то он спас жизнь одному из посланцев противника, Пьеру; теперь тот высказывается{907} за отсрочку казни для Фука. Однако читателей бросает в дрожь, когда Фука передают дочери герцога Тьерри, убитого им. Тем не менее жонглер тут же успокаивает нас: она влюбляется в Фука столь же быстро и столь же сильно, как Беатриса в Бернье. Их свадьба не заставляет долго себя ждать, они счастливы, у них много детей.

Участь графа Жирара улаживается не столь куртуазно: ему понадобится пройти весь путь христианского покаяния. Он совершил святотатство — сжег церковь, после чего король и получил преимущество над ним. По мере того, как его бойцы погибают или дезертируют, Жирар становится все более жестоким и все более одиноким. Можно было бы сказать, что он спускается в ад, если бы в реальности он не взмывал, и достаточно быстро, к небесам. В самом деле: после того как в живых остались только он и жена, он направляется в лес к отшельнику, чтобы тот наложил на него христианское покаяние. И там выслушивает добрые советы, как спастись. Однако он ищет только временного выхода из сложного положения и не скрывает этого. «Вцепившись обеими руками в волосы, Жирар поклялся Всевышним не сбривать и не срезать их, пока не вернется в свой фьеф и не получит признания со стороны герцога Бургундского»{908}. Он не желает успокаиваться, пока вновь не обретет коня и доспехи, чтобы внезапно напасть на короля и убить его. Понадобится настоящая диатриба отшельника против гордыни и злопамятности и вмешательство благочестивой супруги, чтобы вырвать его из когтей дьявола.

Покаяние длится двадцать два года, в течение которых Жирар работает угольщиком, как святой Тибальд или Эврар де Бретёй. Наконец настает момент вернуться в милость. Во время Пасхи, наиболее подходящее для прощений, Жирар является ко двору в облачении паломника, и епископ, а потом королева добиваются от короля полной амнистии.

В этой поэме все выглядит настолько пригнанным, настолько сбалансированным, что непонятно, кто мог бы остановить войну. Сам Бог, каким Его создали феодальные рыцари и их духовенство, не в состоянии этого сделать, поскольку воплощает право, а право расколото. Он может только чудесным образом прервать сражение, чтобы закончить первую кампанию, и покарать за святотатство Жирара, поджигателя церкви, чтобы прекратить вторую. Пусть рыцари, простив в Страстную пятницу всех врагов, утром в понедельник после Пасхи вновь принимаются за тренировку с квинтиной{909}, но рано или поздно война все равно снова вспыхнет. У Жирара и Берты есть маленький сын пяти лет; еще несколько лет перемирия, и его посвятят, и все начнется заново, как происходит в других местах, когда какой-нибудь Готье, какой-нибудь Жербер становятся рыцарями. В среде знати нет наследования без мести, а месть в «жестах» часто бывает кровавой.

Однако с этого момента все чаще выдвигают планы вечного мира. Они даже немного торопятся показать себя, расталкивая друг друга, до самого конца поэмы.

Сначала следует неожиданное событие, где всю силу являет социальная мутация тысяча сотого года. Жирар снова жаждет войны, он держит мальчугана в объятиях и произносит клятву: «Клянусь Всемогущим Богом — тебя никогда не лишат владений. Воистину, чтобы стать монахом, нужна трусость!»{910} Итак, отцовская гордость побуждает его по-прежнему говорить как неколебимый рыцарь, вернуться к рыцарским заповедям, которые он всегда предпочитал, — больше не упрашивать врагов и снова начать войну. Здесь вновь в действие вмешивается выходец из сервов, которого Жирар сделал сенешалем. Он догадывается, что война не имела бы смысла для сеньора, не будь у того наследника. И он просто-напросто убивает ребенка.

После этого заключения мира уже не избежать, чему способствует и римский папа — родственник Жирара[233], взгляды которого отчасти макиавеллиевские: не он ли нашептывает герою, что нужно «поступать так, чтобы те, кто нас ненавидит, более всего ошибались»?{911} Не имея более прямых наследников, Жирар идет по стопам Геральда Орильякского: он отдает свое добро Церкви, чтобы основать не менее тринадцати аббатств (в том числе Везле). И если остаток он оставляет кузену Фуку, миру это отнюдь не грозит, поскольку Фук всегда был скорее «голубем» и будет, как нам сообщают заранее, справедлив по отношению к бедным ив то же время щедр к рыцарям и послушен королю{912} — которому сам Жирар приносит торжественный оммаж. И поэтому папа произносит проповедь, направленную против такого бича, каким является война: она сжигает церкви, приносит страдания народу, губит «цвет христианства», то есть рыцарей. Пора каждому отрешиться от гордыни и жестокости, чтобы помыслить о спасении души.