Альфред Рамбо - Русские и пруссаки. История Семилетней войны

• Название: Русские и пруссаки. История Семилетней войны
• Автор: Альфред Рамбо
• Издательство: Воениздат
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5—203—01929—0

Впервые в России на русском языке издается труд известного историка и литератора Альфреда Рамбо (1842–1905), написанный в далеком теперь 1895 году. Автор, опираясь на многочисленные документальные источники, достаточно подробно освещает все крупные сражения Семилетней войны 1756–1763 гг., в которых участвовала русская армия. Он справедливо отмечает, что кампании русской армии в эту войну можно считать великой военной школой XVIII столетия.

---

Кампанию 1761 г. открыл принц Фердинанд Брауншвейгский: он отбросил герцога Брольи к Ганау, однако французский маршал получил подкрепления и возвратил свою позицию у Касселя. Затем в Руре с ним соединился маршал Субиз. Первые действия Фердинанда Брауншвейгского несколько развязали руки Фридриху II. 14 мая он соединился в Швейднице с корпусом генерала Гольца и благодаря этому занял ту самую линию, на которой могло бы произойти соединение русских с австрийцами.

Бутурлин, связанный заключенным Тотлебеном до 27 мая перемирием, еще не сдвигался с места. Однако 14 мая он получил в своей главной квартире в Мариенвердере приказ вступить в Силезию и соединиться там с Лауд оном, который был назначен самостоятельным командующим австрийскими силами в этой провинции. У Дауна оставалась только армия, находившаяся в Саксонии.

Бутурлин вел переговоры со шведским главнокомандующим генералом Лаутингсхаузеном о содействии со стороны его десятитысячного корпуса, но так и не добился никаких практических результатов.

17 и 19 июня на военном совете было решено: предоставить Румянцеву полную свободу действий в Померании и против Кольберга; направить главную армию к Бреслау для соединения с Лаудоном под прикрытием кавалерии Тотлебена, отозванного из Померании.

27 августа в Штригау встретились русские и австрийские аванпосты. Здесь Бутурлин стоял до 9 сентября, после чего возвратился к Одеру у Лебуса. Однако австрийцы запротестовали; Конференция потребовала у главнокомандующего объяснений — она не знала, что отвечать на их обвинения: «Зачем русские заставили венский двор передать командование от Дауна к Лаудону? И зачем было вводить их в столь тяжкие расходы по устройству магазинов для русской армии и т. п.?»

Дело, однако, заключалось в том, что Бутурлин испугался. Ведь в Силезию пришел сам Фридрих II, оставивший войну в Саксонии для своего брата Генриха. На протяжении от Швейдница до Одера у короля было 70 тыс. чел., и ему не приходилось считаться ни с Конференцией, ни с гофкригсратом. Он был сам себе и военным советом, и главнокомандующим, внушая своим противникам ужас той быстротой, с которой его решения претворялись в действия. Фридрих мог по собственному усмотрению напасть на русских или на австрийцев. Однако он отличал их друг от друга и, как сам говорит в своих мемуарах, «решил при благоприятной оказии сразиться с австрийцами, а по отношению к русским скрупулезно придерживаться оборонительной тактики, поелику после победы над австрийцами русские сами ретировались бы, а при поражении русских г-н Лаудон все равно продолжал бы свои действия»[301].

Русские же, потратившие столько усилий для соединения с Лауд оном, не только не видели осуществления намеченных планов, но и не получали от своих союзников никакой помощи. Прусский король маневрировал с поразительной быстротой и смелостью, хотя и соблюдал осторожность. При этом он жаловался на «невозможность увидеть хоть что-нибудь из-за полчищ казачьей сволочи» (1 августа). Тем не менее благодаря умелым маневрам Фридрих сумел прервать сообщение между австрийцами и русскими и принудить последних уйти за Одер.

17 августа король разделил свои силы: сам с 40 тыс. чел. оставался в Вальштадте, а против Лаудона послал маркграфа прусского Карла с 30 тыс. В русской главной квартире посчитали, что он чрезмерно рискует, оказавшись в некотором роде между двух огней, и было решено атаковать его позиции. Оставив достаточное охранение своего лагеря, русские за один ночной марш утром 19-го вышли к Яуеру, но не обнаружили неприятеля. Что касается Лаудона, обещавшего следить за Фридрихом, то он, опасаясь обходного маневра пруссаков, отступил на Фрейбург. Таким образом, русские оказались словно подвешенными в воздухе, не встречая среди этой неведомой для них страны ни врагов, ни союзников. А прусский король со своими 70 тыс. беспрепятственно маневрировал между двумя армиями, каждая из которых равнялась его собственной, поскольку у Лаудона было 75 тыс. чел., а у Бутурлина — 50 тыс.[302]. Такое попустительство, конечно, менее простительно австрийцам, как более сильным.

Русские были раздражены и утомлены столь бесславной войной. Бутурлин относил на свой счет слова Салтыкова: австрийцы хотят, чтобы другие таскали для них каштаны из огня. В связи с этим уместно привести свидетельство самого Фридриха II, хотя и несколько сомнительное: «Чтобы не подвергать себя опасности, г-н Лаудон никогда не выходил за пределы предгорий, и ему всегда удавалось оставлять для союзников Австрийского дома самые опасные предприятия»[303].

Тем не менее 24 августа Бутурлин занял Яуер, а 25-го под Хохенфридбергом соединился с частью австрийской армии. Лаудон приехал к нему собственной персоной и, как младший по чину, поступил под его команду. Теперь оставалось только совместно и всеми силами идти на Фридриха.

Король занимал сильную позицию у Бунцельвица. Речка Штригау защищала его лагерь с севера и запада, а ручей Швайденвассер — с востока. Лагерь был укреплен со всех сторон ретраншементами, палисадами, редутами, батареями, рогатками и поваленными деревьями[304]. Кроме того, Фридрих мог получать из Швейдница подкрепления людьми и снаряжением.

Позиции австрийской армии находились с южной стороны, позади деревни Кунцендорф, а Бутурлина — с западной, к югу от Штригау, по обеим сторонам одноименной реки. На северной стороне разместились корпуса Чернышева и Берга и один австрийский корпус. Только восточная сторона оставалась свободной, поскольку для ее занятия пришлось бы окружить крепость Швейдниц, на что у Бутурлина даже совместно с Лаудоном не имелось и половины необходимых сил.

Не было возможности ни блокировать столь обширный лагерь, защищенный речками и болотами, ни штурмовать его. Таким образом, Фридрих имел все преимущества на своей стороне. Если бы он не положил себе за правило придерживаться оборонительной тактики, то сам мог бы напасть на одну из осаждающих армий, прежде чем другая смогла бы прийти к ней на помощь. Теперь именно он определял все передвижения своих противников.

Сначала Лаудон решил произвести штурм 27 августа. 29-го Бутурлин собрал военный совет, на котором присутствовал и австрийский командующий. Он весьма настойчиво заявлял, что именно сейчас можно завершить войну одним ударом. Русские генералы колебались. 30 августа, как пишет шевалье Менаже, военный агент Франции, «при появлении г-на Лаудона все приветствовали его и изъявили полное с ним согласие, однако каждый день происходят какие-то отдельные советы, отменяющие вечером то, что было решено утром»[305]. Рассказ самого Фридриха II как будто подтверждает это свидетельство — по его словам, оба командующих решили назначить штурм на 1 сентября: «Г-н Бутурлин, проводивший много времени за столом, где вино текло рекой, в минуту веселья и с бокалом в руке согласился с предложением г-на Лаудона. Была написана диспозиция, которую послали всем старшим начальникам, и г-н Лаудон возвратился к себе весьма довольный русскими, а г-н Бутурлин улегся спать. Проснувшись и вопросив собственное свое чувство осторожности, он отменил уже отданные приказы, не без оснований опасаясь, как бы австрийцы не принесли в жертву его армию, тем паче что ежели все предприятие завершилось бы конфузней, то вина и позор пали бы исключительно на русских»[306].

Свидетельства, представленные недавно г-ном Масловским, показывают все это дело в совершенно ином свете. По его мнению и в соответствии с «Журналом военных действий» (запись от 4 сентября), атаковать намеревались русские; Лаудон, прибывший в главную квартиру Бутурлина 2 сентября, напротив, возражал. Он говорил, «что, хотя и постановлено было с общего согласия неприятеля атаковать и крепость Швейдниц бомбардировать … но, находя в том великое затруднение и мало пользы, к тому же видя невозможность обеим армиям быть в соединении за крайним недостатком фуража … Лаудон требовал оставить ему до десяти пехотных полков, два конных (один гусарский и один кирасирский), под командою генерал-поручика графа Чернышева, а остальной нашей армии предложил, отделясь, и особо свои операции производить, напротив чего он, барон Лаудон, отдает генерал-поручика Бека в его (Бутурлина) команду, придав ему к оной еще 30 эскадронов конницы с тем, однако ж, чтобы сей деташемент за реку Одер не заводить …»

Трудно понять, какая могла быть польза от всей этой торговли батальонами и эскадронами. С другой стороны, рассуждения, приписываемые Лаудону русскими составителями «Журнала военных действий»,[307] не согласуются одно с другим: недостаток фуража скорее должен был побуждать к наступлению, невзирая на риск, что явилось бы наилучшим из желаемых результатов соединения обеих армий.

Но, как бы то ни было, вплоть до 10 сентября они оставались недвижимы, ограничиваясь лишь случайными выстрелами, даже не достигавшими неприятельских укреплений. Артиллерия бездействовала, поскольку прусские батареи повсюду занимали господствующее положение. 10 сентября Бутурлин дал Лаудону просимое подкрепление (об обмене его на 30 австрийских эскадронов ничего не говорится) и ушел в направлении Яуера. Лаудон, со своей стороны, «почитая для себя опасным оставаться в долине после ухода русских»[308], отступил к горам на свою прежнюю позицию у Кунцендорфа.