Джон Фаулз - Дневники Фаулз

• Название: Дневники Фаулз
• Автор: Джон Фаулз
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-038781-6 (ООО "Изд-во АСТ") 978-5-9713-6116-9 (ООО "Изд-во "АСТ МОСКВА")

История жизненного и творческого пути Джона Фаулза, рассказанная им самим.

Странствия по Европе и страстная, трудная любовь к замужней женщине…

Ранние стихи, пьесы и рассказы…

Возвращение в Англию — и начало становления Фаулза как писателя…

Вот лишь немногое, о чем повествует первый том «Дневников» Джона Фаулза, книги, которую по достоинству оценили и самые авторитетные критики, и читатели.

---

2. Диалог. Посредством внешнего описания законченный, реалистический характер может создать любой. Трудности возникают, когда персонаж начинает демонстрировать себя изнутри, через окна кавычек. Что касается Джейн, то ей присуща абсолютная аутентичность диалога. (Характерная для всех «великих» романистов: их вкусы диктуются британским эмпиризмом.)

3. Умелое введение недостатков; несовершенство есть реальность. Ее конек — персонажи, которые с ходу не могут понравиться (Эмма, Элеонор к примеру), но она побуждает нас полю-бить их против нашей воли; иными словами, когда в мире господствуют низменные инстинкты, чопорность зачастую оказывается защитной окраской, видимым фасадом подлинной добродетели. Это неочевидно, но по сути верно.

4. Ритм. Привычка заговаривать о персонажах за целые главы до того, как они появляются; намеренное неподстегивание хода событий, так что приходится волей-неволей примириться с темпом ее повествования. Как только писатель вводит в текст неожиданные обрывы, ускоряющееся действие, мы понимаем, что он старается нам угодить. А значит, боится нас. Джейн угождает нам в своей манере; другие авторы потакают нашим слабостям.

5. Она — страшный сноб в единственном отношении, в котором снобизм оправдан: в социальном (не светском) поведении. Хорошие люди у нее — те, для кого чувства других важнее собственных; плохие — те, кто считает наоборот. Ее положительным персонажам (той же Эмме) подчас приходится управлять, руководить, влиять на чувства других, стремясь сделать их счастливыми, — и итог может оказаться несчастливым (в конце концов счастливой оказывается Харриет). Что до плохих, то они могут из amour propre[549] надеть на себя маску доброты и сочувствия (миссис Элтон). Однако различия между теми и другими неизменны. Эмма добродетельна, а миссис Элтон — вульгарна.

6. Часто замечают, сколь узок круг показываемых ею людей и явлений. Но эта замкнутость, эта легкая ироничность служит определенной цели: она призвана сфокусировать поле зрения читателя. Романы других авторов — поля сражений: мы стоим на холме, и все нам открывается; либо пышные зрелища, развертывающиеся на аренах, перед переполненными публикой трибунами. Ее же работу видишь сквозь замочную скважину, сквозь проем в двери, раскрытой в уединенный сад. Она порождает в нас чувство индивидуального входа — доступного ее читателю, а не какому-либо вообще. В ее прозе нет фона; она интимна. И таинственна. Вот почему, читая, становишься таинственным соучастником происходящего в ее романах (как и в романах Генри Джеймса, Вулф и др.).

7. Ее часто превозносимая специфическая сатиричность. Это главный источник ее реализма. Такие персонажи, как Эмма и Элеонор, показались бы нереальными (и кажутся нереальными в тысячах несатирически окрашенных романов), не будь с ними рядом разных мисс Бейтс и миссис Дженнингс.

8. Как блестяще передает она болтливость своих персонажей. И пользуется ею, развивая сюжетное действие.

30 ноября

Гераклит: мощь его философии поражает. В точности то самое, чего я так добивался в «Волхве» — хотя слово «волхв», разумеется, имеет в точности противоположный смысл. Что же, тогда это будет «Аристос». А комментарий Кончиса к Гераклиту я вставлю в роман[550].

Сила загадки, эпиграммы, двусмысленного изречения, но прежде всего — истина. Процесс таков: обрести истину, а затем завуалировать ее почти до неузнаваемости. Не так, как это делается в столь многих произведениях современного искусства: сначала набрасывается вуаль, а затем следуют наивные попытки разглядеть под ней истину.

30 декабря

Рождество позади. Встретили его здесь, одни, и не худшим образом; само собой, постольку, поскольку праздничное веселье доступно беднякам. Между тем Рождество все больше становится торжеством (и пробой на толщину кошелька) богачей: сколько денег и за какой срок можно потратить.

Вернулся Денис Ш.: он снова на пути в Индонезию. Преподнес мне бамбуковую флейту, по виду местного производства. Я сел, несколько часов поупражнялся, и теперь уже могу играть на ней. Интервалы, похоже, восточные; и есть в ее звуках некая грустная непоследовательность; она успокаивает. Самые низкие ноты — очень глубокие и отдаленные.

И еще он подарил мне маленькую туземную фигурку — черную, из хвойного дерева: это взметнувшаяся вверх рыба, из разверстой пасти которой торчит беременная женщина с птичьей головой; и то и другое выточено грубо, но выразительно. Пожалуй, более яркую символическую фигуру, учитывая ее размеры, и вообразить нельзя.

«Убеждение». Огромное наслаждение, какое доставляет эта книга, — в том, как мастерски проработаны в ней образы персонажей-моряков и как совершенно воплощены представления Джейн Остин о морали. На одном полюсе, сплошь негативном, — сэр Уолтер Элиот и Элизабет (тот и другая поданы так, что едва верится, что это отец и сестра Энн, — хотя все три сестры складываются в весьма впечатляющий адлеровский ряд); на полюсе абсолютной правоты — Энн (иными словами, она в равной мере отзывчива и сочувственна). Между ними моряки: Крофт, Хар-вилл, Уэнтуорт — те, кто постепенно склоняется к добру, во вся ком случае, в них нет ни малейшей претенциозности; и еще Масгроувы — добросердечные, так сказать, по определению. Во всех романах Джейн мы встречаем четыре ступени нравственности, людей абсолютно дурных (иначе говоря, претенциозных или однозначно злых) — таких, как Уиллоуби, м-р Элиот; подверженных злу, но в силу слабости своей заслуживающих определенной симпатии; добрых, хотя и не столь по внутренней склонности, сколь по обстоятельствам; и людей абсолютно, по определению добрых: Энн Элиот, Элинор, Эмму (последняя интереснее всех, поскольку по ходу действия переходит из одной категории в другую). Вчера я вступил в спор с Д. по поводу Джейн. Он сказал, что ее романам недостает «пустоты» — чувства тотального отчаяния и ужаса, какое находишь, скажем, у Диккенса или у всех романистов двадцатого века. Можно предположить, что эта «пустота», если вглядеться повнимательнее, сводится к описанию ужасающих условий, в которых живут некоторые люди, а также к изображению таких душевных состояний, при каких жизнь предстает бессмысленной: таковы мисс Хэвершем, Гредграйнды — вся та сторона Диккенса, которая воплотилась в «Тяжелых временах».

Однако если по сравнению с диккенсовским диапазон характеров Дж. О. столь узок, то аналогичен и ее диапазон нравственных категорий от абсолюта до пустоты. Тут уместен релятивистский подход, взять хоть отчаяние Марианны, самопознание Эммы, чувство потерянности, переживаемое капитаном Уэнтуортом, — вне контекста соответствующих произведений, в сравнении с горестями диккенсовских персонажей любое из них нетрудно объявить малозначащим. Но в рамках мира Дж. О. ощущаемое ими несчастье и есть пустота.

Кроме того, одно из ее свойств — умение абстрагироваться от действительности, философствовать на кончике иглы. В то же время качества, вызывающие ее восхищение, не утрачивают своей значимости, в какое бы измерение — «более широкое», «более близкое к действительности» — их ни поместить. Отзывчивость и сочувствие (в греческом и христианском смысле слова) — именно благодаря этим свойствам велики ее героини, какими бы чопорными и строгими они подчас ни представали. Диккенс был непревзойденным мастером в изображении дурных людей; Джейн в изображении добродетельных.

11 января 1958

Валяюсь в постели с азиатским гриппом.

Замечаю, как во мне просыпается особая чувствительность к словам, писательским почеркам. Постоянно должен находиться под чьим-то влиянием. В данный момент это Колридж — или, точнее, его ум. Он — аристос; наверняка читал Гераклита или кого-то из его позднейших последователей; иначе откуда бы появиться его представлению о полярности мира.

Занятно. Сразу после обеда я завалился спать, а Э. ушла на работу. Около трех часов просыпаюсь с отчетливым ощущением, что в этот миг где-то разбилось что-то стеклянное — чашка свалилась с полки в раковину? Как бы то ни было, с постели я не поднялся и скоро опять заснул.

Когда Э. вернулась, узнаю, что ровно в три часа она и ее сотрудницы в Исследовательском ун-те[551] говорили о феномене полтергейста — того, в частности, который колотил посуду в Черч-роу.

Как и следовало ожидать, ничего разбитого мы в квартире не обнаружили.

К. Эмис «Счастливчик Джим». Насколько же смешнее и легковеснее эта книжка, чем я предполагал: глупейшая интрига, глупейшие герои, фарс да и только (комедия, оторванная от реальности). В своем роде триумф. Но — безнравственности, бессмысленности, банальности, узости. Нет, таким путем не достичь Парнаса.

Колридж — что за извращение природы. Великий ум и напрочь отсутствующая воля. Во всем, что он пишет, столько пустого, претенциозного; и все же то тут, то там — проблески божественной чувствительности и ясности. А как неискренен он по отношению к самому себе как писатель. Его стихи (оставляя в стороне их историческую значимость: она преходяща) зачастую утомительны, порой до тошноты.