Манес Шпербер - Как слеза в океане

• Название: Как слеза в океане
• Автор: Манес Шпербер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-280-01421-4

«Всегда, если я боролся с какой-нибудь несправедливостью, я оказывался прав. Собственно, я никогда не ошибался в определении зла, которое я побеждал и побеждаю. Но я часто ошибался, когда верил, что борюсь за правое дело. Это история моей жизни, это и есть „Как слеза в океане“». Эти слова принадлежат австрийскому писателю Манесу Шперберу (1905–1984), автору широко известной во всем мире трилогии «Как слеза в океане», необычайно богатого событиями, увлекательного романа.

---

— Да, — согласился Дойно и встал со скамейки. — Во время первой мировой войны у нас в Вене любили говорить: положение отчаянное, но не серьезное.

Булочник дал ему за большую банку паштета длинный батон и пол-литра вина. Он пошел в порт, сел на скамейку и принялся за еду. Это была его первая в этот день трапеза, и он буквально давился хлебом. Тогда он разломил батон на несколько кусков и сунул в торбу. Потом медленно выпил кислое вино. В гавани стояло лишь несколько небольших судов и только что появилась рыбацкая лодка. Дойно с удовольствием еще долго сидел бы на скамейке, чтобы отдохнуть от всех встреч, но ему надо было довести до конца «акцию». Он дал себе сроку два дня — до сих пор ему еще не удалось раздобыть выездную французскую визу, и он решил бросить это дело. Он мог бы поехать к Релли, она с сыном жила на побережье; он мог бы также попытаться через Италию прошмыгнуть в Югославию. Наверняка Джура, Мара и баронесса ждут его. Но он ни на секунду даже не допускал для себя такой возможности.

Ровно в шесть часов он был в конторе экспедитора. Он спросил там мсье Мартина, сославшись на его кузину Марту, так ему посоветовали. Молодой человек в конторе сказал, что не уверен, что мсье Мартин сегодня еще придет, если время позволяет, можете подождать — на улице, прямо на тротуаре, vis-à-vis[130]. Спустя двадцать минут Дойно уже сидел напротив мсье Мартина. Он выглядел в точности так, как на континенте представляют себе агентов «Интеллидженс Сервис», прекрасно говорил по-французски. Дойно объяснил, что хочет попасть в Англию, показал свои воинские документы, ответил на вопросы, касавшиеся его политического прошлого. К сожалению, он ничем не может ему помочь, сказал под конец мсье Мартин. Нет никакой возможности переправить людей в Англию. Он предложил Дойно немного денег. Дойно рассмотрел банкноту — нет, аллегорическая дама ничем не напоминала Габи — и вернул ее назад мсье Мартину.

— Я забыл или даже никогда не знал, почему коренное население вашего острова принято изображать «пьяницами». Вы не знаете почему?

Мсье Мартин взглянул на него сперва удивленно, потом задумчиво, и тогда Дойно продолжил:

— Нет, не ломайте себе голову, это не пароль, а вполне серьезный, хотя в настоящий момент и не столь насущный вопрос. От вас, британцев, никто и не ждет быстрых рефлексов. Но в ваших глазах отражалось презрение, пока вы не убедились, что я не возьму ваших денег. Будь вы пьяницей, я бы, вероятно, этого не заметил.

Дойно пошел в американский комитет. Ему объяснили, что контора уже закрыта, но на лестницах и в коридорах еще ждали просители. Некоторые узнали его и отвернулись, другие заговаривали с ним, хотели узнать, почему он только теперь, через два месяца после Débâcle, хлопочет об отъезде и с какими особыми целями он так странно, так убого экипирован? Отвечать ему не было надобности, им самим не терпелось рассказать собственные истории.

Был уже вечер. Он сидел на террасе большого кафе. Кельнер согласился за банку сардин принести ему кофе с круассаном да еще две сигареты в придачу и две уже читанные газеты. Дойно чувствовал на себе чей-то взгляд, но глаз не поднимал, однако это не помогло, женщина подошла и села за его столик. Она поспешила сказать, что ее фамилия Беранже, что она француженка. Она вступила с мсье Беранже в фиктивный брак только из-за гражданства, но потом все-таки осталась жить с ним, но в конце концов брак распался. По причинам, говорить о которых не стоит, обстоятельно доложила она.

Последний раз Дойно видел ее семнадцать лет назад. В Берлине. Ее всегда тянуло к людям, о которых в данный момент больше всего говорят. Вид у нее сейчас был запущенный, плохо накрашенная, плохо причесанная, с чернильными пятнами на светлом платье и на пальцах, с коричневыми крошками в уголках губ, видно, только что ела шоколадный торт.

Он думал, врет она или себя обманывает: она говорила так, словно они когда-то были близкими друзьями. Она обращалась к нему на «ты», хотя он точно знал, что они всегда были только на «вы».

Она рассказала, что сейчас она обручена. Будущий муж, химик, хлопочет о визе для нее, все никак не может дождаться, когда же она наконец приедет. Но здесь, в Марселе, она неожиданно познакомилась с одним молодым композитором, он любит ее. Имеет ли она право ответить на его любовь и в то же время принять визу, выхлопотанную для нее женихом, и попросить еще визу для молодого человека?

— Это уж судьба моя такая, всегда быть между двух мужчин. Ты же помнишь, когда ты меня добивался… Я думала, я с ума сойду, потому что как раз тогда…

Он никогда ее не добивался. Дойно продолжал украдкой читать газеты. Там была длинная статья, из которой явствовало, что теперь пора уже подумать о Tour-de-France, велосипедной гонке 1941 года. Война кончилась, и эти соревнования могут помочь французам вспомнить о наиболее прославленных своих добродетелях.

— Тебе, конечно, не очень нравится это слушать, но теперь-то я имею право сказать: я не привязалась к тебе, потому что знала, что ты бабник, — проникновенным тоном сказала женщина, отнимая у него газету.

Он хладнокровно ответил:

— Тут есть явное недоразумение. Я никогда не интересовался женщинами больше, чем самый заурядный из мужчин.

Она засмеялась чересчур громко, потом заговорила вновь, она забросала его ироническими упреками в неверности. И наконец заявила:

— А сейчас ты вернешься ко мне. У тебя, наверное, нет ни комнаты, ни постели — во всяком случае, судя по твоей одежке и этим дурацким торбам.

Он опять спустился в гавань. Ему показалось, что кто-то идет за ним. Но ему было все равно. Он долго ждал, покуда освободится скамейка, — у этих людей, наверное, есть постели, — чтобы он мог вытянуться на ней; его клонило в сон, но скамейка все не освобождалась. Он продрог. И пошел бродить по переулкам, стены домов отдавали дневное тепло, и ему расхотелось спать.

На каком-то углу, в свете фонаря, он вдруг круто обернулся и спросил:

— Зачем вы идете за мной?

Маленький человек отступил на полшага, как-то криво улыбнулся и наконец решился ответить:

— Мне плевать на вас, я знать не знаю, кто вы такой. Я выполняю свой служебный долг. Если у вас нет денег на отель, я вам одолжу, мы снимем две комнаты. Я по горло сыт этим ночным шатанием, я в конце концов не старая шлюха. — Он говорил с чешским акцентом.

Дойно свернул за угол, тот за ним по пятам; немного погодя он сказал Дойно:

— Вы своими ботинками на гвоздях только народ будите. С другой стороны, судя по вашей седине, вы, наверное, человек опытный и, конечно, понимаете, что вам от меня не отделаться. Наверху, рядом с церковью, самое большее в пяти минутах ходьбы, есть кафе, там можно просидеть до утра. Пойдемте, хоть сидя отдохнем. Вы можете чего-нибудь выпить и поесть, я за все заплачу. Не мучайте ближнего. Я уж ног под собой не чую.

Дойно уселся на длинной, плохо обитой скамье в глубине маленького кафе. Хозяин за две банки паштета принес ему кружку пива, бутерброд с сыром, ломоть дыни и кофе с молоком. Маленький человек пошел звонить. Дойно написал на листке бумаги свою фамилию, дату рождения, последний парижский адрес и присовокупил:

«Я убит агентом гестапо или ГПУ. Я прошу поставить в известность доктора Шарля Менье, Париж, бульвар Сен-Жермен, номер дома я не помню. Пусть он позаботится, чтобы меня похоронили в Безоне (Лот и Гаронна), и пусть уведомит моих друзей.

Меня убили не потому, что я важная птица или представляю собой какую-то опасность, наоборот, я просто усталая зимняя муха на обледенелом стекле закрытого окна».

Расшнуровав ботинок, он сунул письмо под ступню. Маленький сыщик вернулся. Дойно быстро расшнуровал и второй ботинок.

— Понимаю, у вас уже ноги опухли. А теперь будьте умником, прилягте на лавку и поспите немножко. Я жду одного друга, он принесет вам добрые вести. Я вас разбужу, когда он придет.

Засыпая, Дойно почувствовал, что кто-то ощупывает торбу у него под головой, но ему было все равно, он даже глаз не открыл. Он не боялся смерти, не боялся, что его убьют. Долгое время он боялся быть мертвым, будоражащие мысли об этом были для него пыткой. Но после смерти Вассо — три года назад, когда Штеттен вернул его в Вену, — он начал страстно желать небытия. Оно перестало пугать его, перестало казаться абсурдом. Потом бывали дни, даже недели, когда он словно выходил из тяжкой тени, летом 1938 года, например, когда он повстречался с Габи. Но все случившееся с тех пор сделало бремя жизни тяжелее, чем когда-либо. Нет, смерть его больше не страшила.

Его разбудили, он медленно поднялся и сел. Перед ним стоял поразительно элегантно одетый стройный молодой человек, он говорил по-хорватски с северо-итальянской интонацией.

— Вы Денис Фабер? Ваш друг Карел велит вам сказать, что сейчас он, к сожалению, не сможет увидеться с вами, а послезавтра в половине первого встретится с вами в этом кафе. Вам не следует беспокоиться, он уладит ваши выездные дела, вы уедете отсюда с дипломатическим паспортом. За это вы должны будете оказать ему одну услугу, совсем небольшую услугу; правда, она вам будет неприятна, но в конце концов в вашей ситуации… Я должен передать вам деньги, вы купите себе приличную, элегантную одежду и чемоданы и лишь после этого снимете номер в хорошем отеле. Мы будем тактично вас оберегать, чтобы с вами ничего не случилось, чтобы вы от отчаяния не совершили какую-нибудь глупость. Но если вам все это не подходит, вы не должны от нас это скрывать. Карел просил передать вам, что на сей раз он не станет навязывать вам спасение. В то же время вы должны знать, что без нас вам отсюда не выбраться. Мы, например, не всегда можем добиться, чтобы американцы кому-то выдали визу, но чтобы вам в ней отказали — этого нам добиться ничего не стоит. Это вы должны понять сразу, так сказал шеф. Итак, ваш ответ?