Манес Шпербер - Как слеза в океане

• Название: Как слеза в океане
• Автор: Манес Шпербер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-280-01421-4

«Всегда, если я боролся с какой-нибудь несправедливостью, я оказывался прав. Собственно, я никогда не ошибался в определении зла, которое я побеждал и побеждаю. Но я часто ошибался, когда верил, что борюсь за правое дело. Это история моей жизни, это и есть „Как слеза в океане“». Эти слова принадлежат австрийскому писателю Манесу Шперберу (1905–1984), автору широко известной во всем мире трилогии «Как слеза в океане», необычайно богатого событиями, увлекательного романа.

---

В ногах его стояла баронесса. Свет верхней лампы освещал ее шею и вырез голубого пеньюара. Она сказала:

— Я услышала шум шагов, а потом падение, как раз у меня над головой. Я испугалась. Я так мало знаю о вас, я позвала Бенину. И тут мы нашли вас на полу, перед открытой дверью. Вы ушиблись? Окно было открыто, кто-нибудь проник к вам в комнату? На вас напали? Ради бога, что произошло?

— Ничего. Никакого нападения не было. Не тревожьтесь, я не эпилептик. Просто это был дурной сон, мадам. Простите, что побеспокоил вас!

— Вы ужасно кричали, по-немецки, «слепец и безумец» выкрикивали вы и несколько раз повторили слово «идиот». Вы уверены, что на вас не напал никакой немец?

Улыбаясь, он сказал:

— Нет, я сам напал на себя, хотел выскочить из своей собственной шкуры. Я опротивел сам себе.

Старая служанка хотела знать, что сказал этот бедный синьор. Когда баронесса перевела ей, она кивнула головой и сказала:

— Правильно, вот это и есть дурной глаз. Человек превращается в собственного врага. Но, мой бедный синьор, теперь все пройдет. Вы меня хорошо понимаете?

Дойно кивнул. Бенина напоминала ему мадам Брецию. Она, вероятно, тоже знала примеры из жизни, которыми все можно объяснить. Может, он сам и был своим собственным gettatore и сам себя сглазил, глянув на свое изможденное, желтое лицо дурным глазом, когда брился.

— Бенина останется при вас, — сказала баронесса. — Мсье Скарбек, к сожалению, еще не вернулся. Он уговорил меня дать ему машину и уехал в Сан-Ремо. Он вернется только завтра. А врача мне не хотелось бы звать. Он прекрасный человек, но болтун. Я просто не знаю, что делать.

Дойно успокоил ее. Он не болен. Приступ уже прошел и больше никогда не повторится. Она спросила:

— Может, вам станет легче, если вы выговоритесь? Мне остаться?

Он поблагодарил ее, с ним в самом деле все в полном порядке, и он наверняка заснет сейчас. Бенина, которая выходила, вернулась с чашкой молока и сухарями. Она принесла также низенькую табуреточку, поставила ее у стены; села и сказала, что хорошо устроилась на весь остаток ночи.

Когда баронесса переступила порог своей комнаты, она в страхе отпрянула назад. Ей показалось, что все вдруг как-то изменилось здесь за те несколько минут, пока ее не было. Она включила верхний свет и приблизилась с дрожью в душе к шкафу, стоявшему справа от окна. Осторожно выглянула из-за шкафа. Нет, окно не открывали и, пожалуй, все вещи на своих местах. И бумаги на секретере тоже лежат нетронутыми. Она точно помнила, в каком порядке их оставила: газета поперек стопки писем, справа открытый дневник, на левой странице которого дата, подчеркнутая красным.

Так, может, этот странный гость говорил правду и никто не нападал на него. Он хотел выскочить из своей шкуры и, возможно, уйти из дома, потому что дверь в его комнату была раскрыта настежь. Значит, он хотел убежать. Почему? Куда?

Примерно месяца полтора назад приехал Путци и заговорил с ней о Фабере, которого он собирался тайком вывезти из Франции и переправить к Марии-Терезе на остров в Далмацию. Она так поняла, что дело каким-то образом связано с политикой, но адмирал делал весь упор на то, что единственно опасность затеи побудила его обратиться за помощью к племяннице.

Проходили недели. Баронесса с любопытством ждала появления чужеземного гостя. Потом она узнала, что он прибудет не один, и осталась довольна.

Со Скарбеком все было просто. Он ухаживал за ней, потому что во всем доме она была единственной особой женского пола, не считая старой служанки. Но страхи Фабера передавались и ей. В его присутствии она ловила себя на том, что сомневается, действительно ли ее дом стоит на прочном фундаменте, действительно ли закрыты двери и действительно ли простые слова на самом деле простые. Он не выказывал своего страха, но ей передавалось ощущение, что и ее со всех сторон подстерегают непредвиденные опасности. Словно все, что произошло раньше, не было важным и по-настоящему решающие события только еще предстоят ей.

А она вот уже больше года жила, погрузившись в прошлое. Она нашла дневники, записи и письма своего супруга. У него была мания описывать все свидания. Как в хорошо отлаженной бухгалтерии она нашла документы, фиксировавшие все детали его любовной жизни. Вот уже сотни ночей она была занята тем, что связывала свою жизнь, прожитую с ним, с другими людьми, о которых он подробно и детально отчитывался в своих дневниках. Это были порочно-похотливые страдания, налагаемые ею на самое себя и заменявшие ей большее, чем объятия умершего Ленти. Каждую ночь она заново переживала триумф, торжествуя над обманщиком, — он был мертв, а она жила.

Его разбудили звуки органа. Он увидел Скарбека, тот стоял у стола, склонившись над маленьким приемником.

— Одиннадцать часов шестнадцать минут! Поэтому я и разбудил вас. Этот приемник я купил в Сан-Ремо. Хорошая фирма. Я выиграл, и даже довольно много. Счастливая ночь, завершившаяся приятным знакомством. Кроме того, потрясающие новости: Америка вступила в войну. Я привез вам газеты за последние три дня. Повсюду дела идут хорошо. Немцы подыхают у ворот Москвы, Гитлеру предстоит холодная зима. Я спрашиваю себя: при данных обстоятельствах не будет ли разумнее для вас тотчас же вернуться назад во Францию? Через несколько месяцев там высадятся американцы, и вас опять подхватит могучий поток.

Значит, он знал, что произошло ночью. Дойно протянул ему руку и сказал:

— Я рад, что вы вернулись, Роман. Вы хороший и умный спутник, и ваши новости действительно превосходные. Но наше путешествие продолжается. Ваше, поскольку приближается «польский сезон», и мое, поскольку меня ждут там друзья.

— Это еще не причина, — сказал Скарбек.

Бенина принесла завтрак. Дойно поблагодарил ее за все, что она для него сделала, и за скорое свое выздоровление. Она долго смотрела на него. Он не был уверен, понимала ли она его итальянский. Наконец она произнесла:

— Это вредно для здоровья — все время думать о врагах. И нехорошо так долго молчать, синьор. Это озлобляет человека против себя. Синьора баронесса просила спросить, не желаете ли вы чего особенного к обеду.

— Я сейчас спущусь вниз и сам составлю меню, — вмешался Скарбек. — Мы будем пировать, потому что войне скоро конец.

Дойно считал теперь не то чтобы дни, но даже ночи, проходившие в ожидании. Он засыпал лишь под утро и просыпался после обеда, зачастую только к вечеру. Так он позволил себе еще одну трусливую слабость: бояться ночей, бояться снов, лишавших его равновесия и душевного покоя. Он читал до боли в глазах, слушал музыку и последние известия. Это скрашивало ему часы ожидания.

Нередко к нему в комнату приходила баронесса и оставалась до рассвета. У нее было такое ощущение, что она может рассказать ему обо всем, но он не поощрял ее желания излиться. Он вежливо слушал, когда она рассказывала ему о своей семье или слишком подробно повествовала о «пожизненном романе», героями которого были ее дядя и Мария-Тереза. Еще ребенком она слышала, как их называли влюбленной парочкой. Предстояла свадьба, уже составляли списки приглашенных, и горячились, и волновались по поводу трудно разрешимых вопросов вокруг préséance[144]. Разрыва между ними не произошло, но и разрешения ситуации тоже не было. Их помолвка длится всю жизнь. Путци всегда много и охотно болтал, особенно если Мария-Тереза не останавливала его. Но племяннице так ни разу и не удалось склонить его к объяснению этой странной их вечной помолвки. Баронессе очень хотелось знать, может, Фаберу известно больше. И что он думает об этом.

Прошло некоторое время, прежде чем он ответил. Он думал о том, насколько прав был Штеттен, когда, достигнув высот познания, все настойчивее обращал внимание на всеобъемлющий характер человеческих слабостей, подчеркивая их постоянное наступление на общественные сферы жизни, на их сосуществование с остальным и одновременно теряя интерес к драматической подмене одного типа поведения другим. Сколь ни убога жизнь заурядного человека, его внутренний мир растяжим до бесконечности, он вмещает в себя абсолютно все. Кавалерийский офицер на действительной службе пишет стихи. Одним из возможных, но вовсе не обязательных следствий чего явилось то, что его младшая дочь Бетси, названная Марой, становится революционеркой. У ее тети вот уже почти пятьдесят лет длится «роман» с графом Преведини. А в результате без всякого насилия, как бы само по себе, возникло это удивительное совпадение обстоятельств: Фабер сидел сейчас в четыре часа утра в имении умершего Ленти напротив женщины, которая в декабре 1941 года, когда распались общественные и личные взаимосвязи, все еще верила, что принадлежность к роду Преведини — заслуга, имеющая ценность. Война, фашизм были для нее простыми, понятными явлениями, а вот жизнь дяди и супруга — напротив, загадочными хитросплетениями судьбы, подобно непроходимой чаще, в которой она плутала по ночам.