Манес Шпербер - Как слеза в океане

• Название: Как слеза в океане
• Автор: Манес Шпербер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-280-01421-4

«Всегда, если я боролся с какой-нибудь несправедливостью, я оказывался прав. Собственно, я никогда не ошибался в определении зла, которое я побеждал и побеждаю. Но я часто ошибался, когда верил, что борюсь за правое дело. Это история моей жизни, это и есть „Как слеза в океане“». Эти слова принадлежат австрийскому писателю Манесу Шперберу (1905–1984), автору широко известной во всем мире трилогии «Как слеза в океане», необычайно богатого событиями, увлекательного романа.

---

Старая дама, казалось, поняла наконец-то серьезность положения. Она озабоченно задвигала маленькой птичьей головкой. Но тут появился Джура, лицо ее оживилось, она пошла ему навстречу.

— Quelle bonne surprise, mon cher![158] Бетси сказала, вы уединились, чтобы писать, и поэтому забыли вашу старую приятельницу. Краль тут утверждает, что все мы умрем. Это правда?

— Вообще-то говоря, да. Я ужасно хочу спать…

— Перед едой не едят, перед смертью не спят, — прервал его доктор. — Выпейте рюмочку, отличная ракия.

— En effet[159], вы выбрали неподходящий момент для сна, — разочарованно произнесла баронесса.

— И не один только этот момент, милостивая сударыня, я все выбрал не так: и эпоху, и профессию, и язык, на котором пишу, всех женщин, которых когда-либо любил, и друзей. Умереть — это только полумера, поскольку мероприятие безнадежно запоздало. Не родиться вовсе, вот чего следовало бы добиваться.

— Я никогда не прочла ни одной его строчки, — сказала баронесса Кралю, — потому что считаю бестактным читать книги своих друзей, но говорят, что Джура в своих писаниях куда менее забавен, чем в беседах.

— Так вы покидаете нас или нет? — спросил доктор. — Я хотел бы дать Маре ответ.

— Передайте ей только, что она останется без еды, если немедленно не придет сюда. И еще, что я против того, чтобы принимать бой.

— Смешно, но только теперь я понял, что имел в виду Цезарь, когда сказал, что тогда-то такие-то галлы не приняли бой. Итак, очень просто, мы не примем бой.

Баронесса пожала плечами и сказала:

— Краль, вы больше не получите ракии в моем доме, вы не переносите ее. В конце концов, герцог Брауншвейгский был личностью другого калибра, чем этот мошенник страховой агент, который собирается выкурить нас сегодня ночью. Однако же и он взял деньги, предложенные ему одним из мятежников, кажется, его звали Дантон, а генерал Дюмурье — он оказался потом перебежчиком — приложил к тому руку. Я сама слышала обо всем от Софи де Шанлон, а она узнала от своего собственного дяди. Она была уже очень стара, конечно, когда Паула Меттерних привезла ее в Вену, но старые люди помнят лучше молодых обо всех incidents[160]. А Софи де Шанлон не была болтушкой.

— Я все же выпью еще немножко ракии, баронесса, и хотя я охотно разделяю ваше доброе мнение о покойной фройляйн Софи и достоверности сведений от ее дяди, все же пока не очень вижу, как…

— Да очень просто, — прервал его Джура, быстро съедая кусок штруделя. — Наша добрейшая покровительница хочет преподнести нам победу à la Вальми[161] или, по крайней мере, оттянуть наше неизбежное поражение. И она думает, что склонить к сговорчивости мошенника Гркича будет нам намного проще и дешевле, чем тогда якобинцам герцога Брауншвейгского.

— Mais soyez sûr[162], Джура, я ни в чем не поступлюсь своей честью и выскажу сначала ему свое мнение, этому бесчестному chenapan[163]!

Остров, лежавший в синем море, имел форму несколько искаженной пятиконечной звезды и назывался по-разному. Наиболее опытные гиды знали три из его названий: древнегреческое, итальянское и хорватское. Но и турки присвоили ему свое имя еще тогда, когда вывозили мрамор из его недр и переправляли на судах в Стамбул. Остров переходил то к генуэзцам, то к венецианцам, то к австрийцам, а то к французам. Они оставались на нем кто века или десятилетия, а кто только недели — местные жители переносили иностранную оккупацию когда покорно, когда нет, а жизнь неизменно шла дальше. Кроме названий и языков, на которых им приходилось повторять слова присяги в верности, мало что менялось. Потому что море оставалось все тем же, и рыбы, и виноград, который пощадили в свое время великие катаклизмы — они все также называли его «грк» — греки завезли его сюда много тысяч лет назад.

И всегда были правительства, так уж повелось на белом свете, и все всегда называли их одним и тем же словом — власть. Смена их приходила на остров обычно с берега, остров был небольшим, но, однако же, и не самым маленьким. Хватало места для всех коренных жителей, число которых оставалось из века в век неизменным. Если возникал избыток мужчин, то море проглатывало их, море и чужие гавани. Да и девушки, отправлявшиеся на берег в услужение, частенько не возвращались назад. Даже стада овец не становились со временем ни больше, ни меньше; в удачные годы мяса ели больше, чем обычно, но никогда не нарушали равновесия.

Вокруг бухты, удачно расположенной, но не очень хорошо защищенной, раскинулся полукругом маленький городишко. Позади него, «на горе», пристроились две деревеньки, от городка их отделяло небольшое плато и узкая долина, поросшая оливковыми деревьями. Плодоносящие, но удивительно уродливые деревья, скрюченные, как в судорогах, и замеревшие так, словно проклятые на веки вечные.

Примерно восьмитысячное население острова не любило войн, но и не особенно боялось их — еще ни одна из войн не была их войной. Молодые люди проходили службу обычно на флоте. Тех, кто не возвращался, оплакивали, скорбели по ним, так же как и по всем остальным, ежегодно исчезавшим и в мирные времена. С незапамятных времен постоянным ответом на вопрос: «Как дела?» было: «Teski zaiti» — тяжкие времена. Второе слово было перенято от немцев.

Когда во вторую мировую войну страну заполонили немцы, людей на острове это почти не коснулось. Потом пришли итальянцы, оккупировали противоположный берег, но кроме них появилась еще и новая «власть» — свое собственное хорватское правительство. А помимо жандармов расхаживали еще какие-то люди в униформах, своего рода новая полиция. Они приходили из Загреба, из Сплита и черт знает откуда еще. Некоторые из молодых людей присоединились к ним — сыновья из семей побогаче, носящие, как правило, итальянские фамилии, да несколько обнищавших бездельников. Новые господа устраивали собрания, жителей деревень обязывали присутствовать на них, слушать их речи. На первый раз шли с удовольствием — все какое-то развлечение, да и к тому же бесплатно. Но там говорили все время об одном и том же, да и когда это им расхаживать по собраниям? И вдруг грянул гром: проснулись однажды утром и узнали, что эти парни ворвались ночью в дома и арестовали семерых местных, жестоко избив их потом, до крови, в муниципалитете. И правда, через день все увидели, как усташи ведут пятерых арестованных к пристани. Их доставили в Сплит, как потом говорили. Двое других, такой прошел слух, откупились. Значит, все дело, как и всегда, было в деньгах. Бедных это не касалось, их не тронут, у них ничего нет, им нечем было бы откупаться. А кроме того они истинные далматинцы, то есть те же хорваты, а не сербы и не евреи.

Но в конце лета забрали нескольких рабочих с каменоломни, и те больше не вернулись, арестовали несколько рыбаков, конфисковали у них лодки и сети. Ранней осенью начались «экспедиции» в обе деревни. «Teski zaiti!» Остров негодовал, но молча. Против «власти» не попрешь, нужно ждать, пока те там на берегу не скинут их и не посадят на их место новых. Может, и лучше, рассуждали жители, чтобы пришли итальянцы, потому что свои что-то уж слишком плохи. Старики могли бы много историй порассказать о том, сколько раз прибегали к помощи чужеземцев, когда хотели усмирить свирепость собственных господ. «Если рубашка полна вшей, сунь ее в муравейник, там съедят весь выводок без остатка».

А летом убили этого человека, гостя баронессы. О том, чтобы она, и вице-адмирал, и Зеленая бухта оставили это безнаказанным, не могло быть и речи. На сей раз Эдер, господин комендант, как он велел себя называть, дал маху. Такие влиятельные особы не могут себе позволить, чтобы им плевали в тарелку, говорили на острове. Все ждали, что вице-адмирал будет жаловаться итальянцам, а баронесса в Загреб и что Эдера после всего отзовут. Но сначала вообще ничего не произошло, а потом случилось нечто совсем неожиданное: Эдера и его помощника нашли застреленными на большом молу. Их головы свисали в воду, кобура у того и другого была пустой. Новый комендант приказал всем жителям, включая стариков и детей, явиться на похороны. Но баронесса и ее люди не пришли. Гркич — так звали преемника Эдера — произнес длинную речь. Пот струился по его красному, словно вспухшему лицу. Он всем угрожал, особенно тем, кто отсутствовал, считая, что именно среди них скрываются убийцы: «Я устрою им свирепую расправу!» — повторял он, заходясь в крике, так что было невозможно разобрать ни одного слова в его взвизгах. Он приказал составить взвод из местных жителей, чтобы сопровождать его и его людей до той бухты. Но по дороге, недалеко от кипарисовой рощи, большинство из них потерялось. Только некоторые, особенно любопытные, дошли с ним до часовни Святого Павла. Оттуда хорошо были видны и бухта, и большой парк, и дом. Они видели, как Гркич расставил посты из своих людей. Потом они наблюдали, как вице-адмирал и баронесса вели с ним переговоры, но так и не открыли ему ворот. В конце концов Гркич вынужден был убраться вместе со всеми усташами.