Семeн Бронин - История моей матери. Роман-биография

• Название: История моей матери. Роман-биография
• Автор: Семeн Бронин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман повествует о жизни француженки, рано принявшей участие в коммунистическом движении, затем ставшей сотрудницей ГРУ Красной Армии: ее жизнь на родине, разведывательная служба в Европе и Азии, потом жизнь в Советском Союзе, поездка во Францию, где она после 50-летнего отсутствия в стране оказалась желанной, но лишней гостьей. Книга продается в книжных магазинах Москвы: «Библиоглобусе», Доме книги на Новом Арбате, «Молодой гвардии». Вопросы, связанные с ней, можно обсудить с автором.

---

— Думаю, можно.

— В общем, поезжай, — сказал он Андре. — Я тебе сейчас гроши выдам.

— Все вдвое, — сказал тот. — На два билета.

— А это зачем?

— Пусть Рене посмотрит, как это делается. И мне хорошо — для прикрытия.

Рене опешила, оглянулась на отца, но тот нарочно глядел в сторону. Впрочем, Рене была не против путешествия. Она любила ездить по стране, но это редко ей удавалось. Она спросила, куда они собрались.

— В Бретань. — Шая помешкал, разыгрывая нерешительность. — О ней, Андре, разговору не было. Надо Жака спросить. Я понимаю, тебе не терпится, — не без зависти и не без яду в голосе заметил он. — Но без Жака пока отставим.

— Значит, поездка откладывается, — объявил Рене будущий попутчик и улыбнулся, обнажая ровные белые зубы. — Но думаю, ненадолго…

В Бретань поехали через пару дней. Стоял по-летнему теплый солнечный день. Поезд шел до Сен-Бриека. Они приехали туда в послеобеденное время. Андре решил задержаться в городе, прежде чем ехать к месту назначения.

— Лучше здесь обождать, — объяснил он, — чем торчать там у всех на виду. Чем меньше место, тем в нем больше любопытных.

Они сели в привокзальном кафе. Андре заказал пиво с креветками.

— У меня с деньгами туго, — честно предупредила она его.

Он широко улыбнулся.

— Еще чего? «Юманите» платит. Поэтому, наверно, и прогорели.

— А при чем здесь «Юманите»?

— Мы же с тобой по письму рабкора едем. Не знаешь, кто такие рабкоры?.. — Рене не знала. — Что ж ты знаешь тогда? Плохо газеты читаешь.

Ее не в первый раз упрекали в этом. Все, кто так или иначе был связан с партией, считал своим долгом, неукоснительной обязанностью и едва не удовольствием читать ежедневный орган Компартии — ей же он казался пресным и похожим на церковные книги: прочтешь строку и знаешь, что будет дальше. Но она, конечно, никому об этом не говорила. Принесли пиво.

— Любишь? — спросил Андре, сдувая пену. — Я обожаю. Шая только не хочет его в счет включать. Хороший парень, но этого я в нем не понимаю. Вина еще, говорит, закажи. Чтоб во Франции жить и вина в обед не пить!

— А почему его зовут так странно?

— Шая? Потому что еврей. Исайя по-нашему. А он настаивает, чтоб его Шаей звали. Знаешь, кто такие евреи?

— Знаю, в Библии были.

— Почему только в Библии? До сих пор живут и здравствуют. У них способность к языкам обалденная. Ты по-иностранному можешь?

— Могу. По-немецки прилично говорю и по-испански.

— Откуда?! — изумился он.

— В школе учили. Надо было уроки делать.

— То-то я не знаю ни шиша. Уроков никогда не делал… А я уж решил, ты иностранка. Шая из Польши, кажется. Или Галиции. Где Галиция — не знаешь?

— Нет.

— И я тоже. Так оно веселее, когда ничего не знаешь. А рабкоры сообщают нам, какие у них на заводах и предприятиях законы или правила безопасности нарушаются, и мы на проверку едем. Как сегодня.

— И на это много денег уходит?

— А что делать? Не к себе же их вызывать. — Он помолчал. — В этот раз рабочий на аэродром жалуется: шум, пишет, над головой страшный. А администрация ему: ты что, в лес работать пришел? Должен был знать, куда идешь. Надо заглушки на уши давать, а они не знают или экономят. Я-то вообще секретарь профсоюза авиационных рабочих севера Франции, но сегодня афишировать этого не будем, ладно?.. Сколько сейчас? Надо еще не напугать их. А то приедем в поздноту — кто такие да что? Переполошатся.

— Не написал, что приедешь?

— Нет. Писать еще хуже. Вся деревня будет в курсе — начиная с почты и кончая аэродромом. Посидим и поедем. Или пойдем. Тут недалеко — можно и пешком пройти. Если не возражаешь.

— Нет, конечно.

— А то, что домой сегодня не попадешь, тоже ничего? Потому как оттуда мы сегодня не выберемся.

— Ничего. Я для родителей у отца ночую.

— Он у тебя как бы алиби?

— Как бы. Вообще я с отчимом живу.

— Ясно. У семи нянек, говорят… Пойдем? Или еще пива выпить?.. Нет, хватит — все-таки на задании. И газету надо поддержать: совсем уже обанкротились…

Они пошли по обсаженной тополями дороге, по обе стороны от которой зеленели недавно засеянные поля.

— Красота какая! — не выдержал Андре и размечтался: — Бросить бы все да осесть тут, в какой-нибудь деревушке.

— А что мешает?

— Да разве отпустят? Повязан по рукам и ногам.

— Семья?

— Нет, семьи нет. Кое-что похлеще… Есть подруга, но, наверно, уже бросила. Никакой девушке не объяснишь, почему все время по стране мотаешься. У вас на все одно объяснение. А я сказать не могу. Потому как конспирация… — и пошел по полю, к сохранившемуся посреди него островку прошлогоднего гороха.

— Не топчи зелень, — сказала она ему. — И вообще, не твое это.

— И что с того? — Он вернулся. — Не хочешь? — Она отказалась от его подношения, он распробовал, согласился: — Невкусный! — и выбросил.

— Потоптал поле — зачем? Чтоб прошлогодний горох попробовать? Городские — ничего в сельском хозяйстве не смыслите.

— А ты еще и крестьянка? Со своими иностранными языками?

— Была когда-то. Но до конца это не проходит… — И Андре, не знакомый с этой точкой зрения, скорчил непонятливую физиономию и задумался…

Рабкора — вернее, человека, написавшего письмо в «Юманите», — они нашли по адресу, стараясь не расспрашивать местных и читая редкие дощечки с названиями улиц, которых здесь было немного. Корреспондент только что вернулся с аэродрома. Это был недалекий, рассеянного вида человек лет пятидесяти, с простым крупным продолговатым лицом, совсем недавно — крестьянин, а ныне — уборщик территории построенного рядом аэродрома. Об этом аэродроме в редакции «Юманите» ничего не знали. Вначале он испугался гостей, потом, когда те представились, разошелся:

— Да, понимаешь, орут как оглашенные! Спасу никакого нет! Что ж это за условия труда? Уйду от них — уши себе дороже!

— А что толку, что уйдете? Рядом ведь живете? У вас хозяйство? — и Андре оглядел небольшой дом и участок.

— Есть, да не хватает на жизнь — поэтому и пошел туда. А там вон как! Напишите — может, реветь будут меньше. Жены не слышу уже!

— Может, оно и к лучшему? — рискнул пошутить парижанин.

Тот конечно же его не понял:

— Почему? Она лишнего не говорит. Скажет, если вода, к примеру, в бадье кончилась или когда за дровами идти. Все по делу. А я и собаки иной раз не слышу. Как это: в сельской местности жить и ни жены, ни собаки не слышать? Самолеты только и орут.

— Ладно. — Андре пока удовлетворился этими сведениями. — Мы это все запишем, но надо еще ряд деталей выяснить. Поможете? — и вынул из планшета карандаш и бумагу.

— А почему нет? Уши — дело святое.

— Этот аэродром ваш — он далеко отсюда?

— Да рядом. Услышите еще.

— По дороге, что к Сен-Бриеку?

— Да нет, в стороне чуть-чуть.

— Надо будет сходить посмотреть. А то скажут: пишете — а о чем, сами не знаете.

— Это конечно. Сходим посмотрим.

— Он в ширину метров двести?

— Метры — это я не знаю, а вот как от сих до церкви — примерно так.

— Там самолетов десять стоит?

— Когда как. Когда больше. Мастерские — их там чинят главным образом.

— Ладно, и это потом обсудим. — Андре отложил карандаш и бумагу. — Вы, наверно, поесть после работы не успели? А у нас тут колбаса парижская и винца с собой взяли. Думали в кафе зайти — но зачем лишнее тратиться?

— Конечно! — одобрил хозяин. — Я туда не хожу. За скатерти их платить? Они не чище наших. Эй, Марсель! — позвал он жену. — Гости у нас. Сыр тащи. У нас сыр свой, — похвастался он. — Настоящий козий.

Жена выглянула из дома. Смотрела она подозрительно.

— Сыра нет больше. А что за гости еще?

— Приехали из «Юманите». По поводу шума.

— Смотри, как бы у тебя другого шуму после этого не было. Сыра нет, и баста.

— Да нам его и не надо, — сказал Андре. — Может, пойдем с бутылками да колбасой — куда-нибудь поближе к самолетам. И от Марсель подальше.

— Зачем? — спросил недогадливый хозяин. — С ней ясно, а к аэродрому на кой?

— Послушаем, как гудит, — сказал Андре. — У меня правило — пишу только то, что сам видел и слышал.

— А вот это правильно! — одобрил тот. — Марсель! Мы пошли! Раз ты нас не привечаешь, мы другую найдем! — и, подмигнув гостям, повел их в окрестности аэродрома.

Он оказался небольшим и, видно, и в самом деле предназначенным для осмотра и починки того, что можно было сделать на месте без завоза в ремонтные ангары. Андре расспросил рабкора о числе предполагаемых сотрудников (чтоб знать, скольким среди обслуживающего персонала угрожает глухота), о численности охраны (для той же цели) и о марках или, поскольку хозяин был несведущ в авиационной технике, хотя бы величине самолетов (для уточнения технических подробностей), — все это он записывал в блокноте одному ему понятными значками и буквенными сокращениями. Колбаса была съедена, вино, которого всегда мало, выпито — возник соблазн сбегать за второй бутылкой, уже местной, но от этого их удержала благоразумная Рене: пришла, по ее мнению, пора прощаться. Хозяин за время знакомства сдружился с газетчиком и обещал, что будет писать и дальше: раз все так весело кончается.