Семeн Бронин - История моей матери. Роман-биография

• Название: История моей матери. Роман-биография
• Автор: Семeн Бронин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман повествует о жизни француженки, рано принявшей участие в коммунистическом движении, затем ставшей сотрудницей ГРУ Красной Армии: ее жизнь на родине, разведывательная служба в Европе и Азии, потом жизнь в Советском Союзе, поездка во Францию, где она после 50-летнего отсутствия в стране оказалась желанной, но лишней гостьей. Книга продается в книжных магазинах Москвы: «Библиоглобусе», Доме книги на Новом Арбате, «Молодой гвардии». Вопросы, связанные с ней, можно обсудить с автором.

---

Доктор пришел, увидел следы недавней близости, решил, что лихорадка связана с нею (бывают и такие случаи), выслушал нелепые разъяснения Огюста, ничего не понял, поглядел на него как на любовного маньяка, и снова — уже внимательней — на больную. Он нашел у нее воспаление легких и настоятельно посоветовал положить ее в больницу. Идти в больницу она не захотела и даже открыла, чтобы сказать это, глаза и губы. Врач услышал ее голос, увидел выражение лица — понял, что в происшедшем виновны оба, и потому обоих и простил, сказал даже, что есть медицинская школа, предлагающая это средство как лечение. Он согласился вести ее на дому — естественно, за хорошие гонорары — и ушел, предписав кучу лекарств, из которых, по сегодняшним понятиям, хорошо если одно-два были не вредны, а полезны для ее здоровья.

Несмотря на лечение или благодаря ему, ей стало на следующий день легче, она встала и прошла к умывальнику. Ей было неловко, она не хотела повторять недавний опыт, сказала об этом Огюсту.

— Конечно, конечно! — поддакнул он ей. — И доктор это запрещает. Подождем, когда выздоровеешь… — И она не стала разуверять его или обсуждать случившееся: чувствовала себя еще слишком слабой, почти безжизненной.

— Так и не пришли твои заговорщики?

— Я на сегодня встречу перенес.

— Кто придет?

— Барбе, Селор и Дорио.

— Господи! Его еще не хватало. — Меньше всего на свете ей хотелось сейчас встречи с этим человеком. — Может, мне уйти?

— Никуда ты не пойдешь. После того, как все так хорошо началось.

— Что ты имеешь в виду?

— Твое состояние, — вынужден был слукавить он: утром он смотрел на приключение иными глазами, чем накануне вечером. — Тебе же лучше?.. Может, он и не придет. В последнее время он всех прокатывает… Но я тебе вчера все-таки чем-то понравился? — Он искал извинений своему поступку и хотел представить его порывом любви, захлестнувшим их обоих.

Она усмехнулась:

— Понравился.

— Чем?

— Своим мундиром… Ты же знаешь, я люблю бедных… — И хотя он ждал совсем иного, ему пришлось удовольствоваться этим.

Вечером пришли конспираторы. Огюст закрыл ее в спальне и попросил не слушать того, о чем будут говорить в смежной комнате. Пришли только Барбе и Селор, два члена правящего триумвирата партии. Третий, Дорио, в последний момент обманул их и не явился, чем они сильно возмущались, а Рене этому только радовалась. Она невольно слушала разговор из спальни: никогда не присутствовала на столь высоких совещаниях.

— Что ты хочешь от Дорио? — говорил Барбе: голос его она слышала на митингах, но сейчас, в отличие от трибуны, он звучал нотой ниже, надтреснуто и бранчливо. — Это же князь! Он будет со своим уделом переходить от одного сюзерена к другому и при этом никому не подчиняться! У него Сен-Дени, и ему плевать на все остальное! И в Бобиньи такие же! Ладно, мы с ними еще разочтемся — когда руки до них достанут.

— Ничего, что она там? — напомнил другой — стало быть, Селор.

— Да уж чего хорошего? — проворчал Барбе: он был зол на Огюста за его неуместное рыцарство. — Этот Огюст всегда кого-нибудь себе приведет! — нарочно громко сказал он: чтоб слышала больная в спальне. — И непременно на явочную квартиру!

— Может, в сад выйдем? — предложил Селор: он был более покладист и снисходителен, что и было причиной того, что он не был первым в партии.

— Это нет уж. Сегодня свежо, а я только недавно с радикулитом развязался. Просто говорить будем тише…

Они так и начали, но потом языки их развязались, и они разве что не кричали. Рене не спала и не бодрствовала, но даже в таком промежуточном состоянии слышала их военный совет, постоянно перемежаемый бранью. Верная своему правилу не запоминать лишнего, она не вникала в их речи, но они, казалось, сами этого добивались: будто она была публикой, на которую был рассчитан их ворчливый пафос. Они собирали голоса в предстоящем голосовании, которое представлялось им решающим: у руководителей партий есть такая слабость — преувеличивать значение выборов.

— Как Федерация Севера? Она будет что-нибудь предпринимать? Или опять уйдет в кусты? Луи начнет когда-нибудь действовать? Или он умеет только подмахивать нашим и вашим? Огюст, ты у нас отвечаешь на Федерацию Севера? Ты ведь сам, кажется, оттуда? Не партия, а удельные княжества! Маркизы и бароны, а не коммунистические руководители!

Селор ответил за Огюста: выручил в трудную минуту.

— Что Огюст может? Их Москвой надо пугать. Ты ведь приехал с ее поддержкой и благословением? — обратился он к Барбе — не то с вопросом, не то с утверждением.

— Что Москва? — заворчал тот сильнее прежнего. — Ты же знаешь — что спрашиваешь? С Зиновьевым у меня наилучшие отношения, а с Берзиным (Руководитель разведки Красной Армии того времени. — Примеч. авт.) не очень. Он же требует, чтоб я чуть не лейтенантом его стал! Ведут себя как восточные сатрапы! И, главное, никак между собой не договорятся. Зиновьев сам не очень уверенно себя чувствует.

— Может, тогда держаться за того, кто больше всех значит?

— Мы уже определились и взяли курс на Зину. Надо соблюдать приличия… А Берзин ставит на Жака. У него с ним давно налаженные отношения.

— Это плохо, — сказал Селор и снова не то спросил, не то посоветовал: — Но нашим этого знать не надо? Пусть считают, что все в порядке. Может, еще десять раз переменится. Кстати, и Москва не любит, когда говорят, что они между собой не ладят.

— Это-то ясно, — сказал Барбе. — Общие цели мне давно ясны, мне сейчас нужно голосование на Секретариате. Нужно потеснить Жака и выгнать эту старую лису Кашена. А заодно и всех профсоюзников. Надо, короче говоря, делать ставку на единение сил при дальнейшем давлении на тех, кто так или иначе связан с социалистами. Это наш первый враг сегодня. Так ставят вопрос в Коминтерне.

— Опять социалисты, — вздохнул Селор. — Что они дались им так?

— Все дело в них. Они, конечно, не первые наши враги — слабаки, есть и похуже, но они та фигура, в противоположении которой осуществится в конце концов наше единство и консолидация. Это диалектика, закон единства противоположностей. Важен не враг, а жупел — не понятно?

— Не очень, — сказал Селор.

— Я вижу, и ты заражен их влиянием. Надо будет тебя послать в школу Коминтерна. Там все доходчиво объясняют — не заметишь, так выучишься… А эта девочка — что она вообще делает? Кроме того, что живет с тобой, Огюст?

— Работает на Жака. С самим Фантомасом.

— Что?! — Барбе понизил голос, но так, что его слова стали слышны в спальне особенно отчетливо. — Прямо во вражеском логове?.. Тогда пусть переходит к нам. Раз твоим гостеприимством пользуется.

Огюст подошел к двери и прикрыл ее — хотя был уверен, что Рене спит.

— Я как раз об этом и думаю, — зашептал он заговорщически.

Барбе повеселел:

— Ну раз так, с тебя все грехи снимаются. Старайся на полную катушку. Смотри только, чтоб тебя не переиграли, чтоб наоборот все не вышло… — И Рене, которой надоел их мужской треп, закрыла глаза и заснула: ей даже показалось в какой-то момент, что она выздоровела…

Следующая неделя была идиллической. Рене поправлялась, Огюст окружал ее заботой и вниманием. Рене потихоньку вела хозяйство, Огюст помогал ей и ежедневно, со скрытой целью, осведомлялся о ее здоровье. Спал он в другой комнате. Наконец он решил, что она достаточно выздоровела для возобновления телесной близости. Но начал он не с этого:

— Слушай, я поговорить с тобой хотел.

— Поговори.

— Ты не слышала, о чем мы говорили на встрече?

— Нет.

— О голосовании на Секретариате. Оно, кстати говоря, опять ничего не дало. Все на своих местах осталось.

— Может, это к лучшему?

— Да не скажи. Нам не нравится, что русские слишком много на себя берут и слишком многое у нас отнимают. Мы не рабы… Слушай, Рене. Учитывая наши отношения теперь, может, ты будешь рассказывать мне, что у вас происходит?

— Где?

— У Жака и у Шаи.

— Жака я ни разу не видела, а то, что делается у нас с Шаей, не подлежит никакой огласке. Это же азы конспирации, Огюст… Это ты, кстати, сказал Марсель, что я перешла на новое положение?

Он хотел соврать, но не вышло, и он объяснился:

— Ей нужно знать. У нее отец — видная фигура.

— Которую вы хотите сместить?

Он заупрямился:

— Хотим. Когда сместим, тогда все будет иначе. А пока так… Не хочешь заняться любовью?

— Нет. Я сегодня уйду.

— Куда?

— Домой — куда же? Там, наверно, меня хватились.

— Может, все-таки останешься? Мы же хорошо эту неделю жили? Как муж с женою — только что не спали вместе.

— В этом-то и было самое лучшее.

Он не стал спорить: в нем все-таки жило какое-то скрытое от всех благородство.

— До следующей болезни, значит?