Семeн Бронин - История моей матери. Роман-биография

• Название: История моей матери. Роман-биография
• Автор: Семeн Бронин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман повествует о жизни француженки, рано принявшей участие в коммунистическом движении, затем ставшей сотрудницей ГРУ Красной Армии: ее жизнь на родине, разведывательная служба в Европе и Азии, потом жизнь в Советском Союзе, поездка во Францию, где она после 50-летнего отсутствия в стране оказалась желанной, но лишней гостьей. Книга продается в книжных магазинах Москвы: «Библиоглобусе», Доме книги на Новом Арбате, «Молодой гвардии». Вопросы, связанные с ней, можно обсудить с автором.

---

— Проституток пускают, а невест нет, — в тон ему пожаловалась она.

— Это-то как раз понятно! — возразил он. — От невест они тосковать начинают, в петлю лезут, а от девок им только веселей служится.

Ее покоробила эта мужская логика, но она не подала виду.

— Сколько я вам должна? За номер.

— Да ничего ты не должна. Буду я с любовников деньги брать? Жене бы тебя показать, да, видно, в другой раз. Когда снова приедешь. Я тебя тогда у себя в Алжире поселю. У меня там квартира, а не как здесь — бордель армейский…

Гостиница, как все типичные арабские дома, состояла из двора, окруженного со всех сторон двухэтажным, квадратным в плане строением. На первом этаже («ре д'шоссе» по-французски) были вспомогательные помещения и удобства — туда и попали наши веселые девушки; на втором — галерея из более приличных комнат, соединенных между собой коридором, обнесенным деревянною решеткой. Хозяин дал ей чистую ухоженную комнатку в конце коридора (чтоб не маячила у всех на виду) с видом на три серебристых оливковых дерева под окнами: других деревьев здесь не сажали. Она села и стала смотреть в окно. Одна из девушек с первого этажа вошла к ней, забралась без стеснения с ногами в плетеное кресло, и Рене, по-крестьянски чопорная, отметила это про себя с неодобрением. Алжирка хорошо говорила по-французски: поэтому ее к ней и прислали.

— Хорошо у тебя как. Будто ждешь полковника.

— Я жениха жду, — сказала Рене ей в отместку.

— Да я знаю. Поэтому и пришла. Тебе придется дать. Там три франка на выходе платят и пять франков сержанту. Он столько же, сколько я, получает. — Рене, не говоря ни слова, полезла в туфлю, в которой держала сбережения. — В туфле держишь? Это правильно: мы тоже так. Только туфли другие надо — чтоб не соскакивали, — и оглядела Рене с головы до ног. — Это ты в таком виде приехала? И на пароходе так ночевала? — На Рене была белая, сильно помятая блузка и длинная черная юбка. — Кто тебя провожал сюда вообще?

— Никто. Сама. — Тут Рене сказала правду: Шая до таких мелочей не опускался. Она подала требуемые деньги. Девушка спрятала их во внутреннем кармане шаровар.

— Завтра на рынок пойдешь и такие же, как у меня, шальвары купишь. И красную кофточку: чтоб не пачкалась.

— Да я вообще, боюсь, отсюда не уеду. — Рене решила, что одно дело сделано, — надо думать о следующем.

— Это почему?

— Я несовершеннолетняя, мне в Марселе билет дали только до Тулона. А дальше зайцем ехала.

— Дадут! — уверенно пообещала та. — Нам это тоже говорят, а мы им: кому там нужны совершеннолетние? Деньги надо сунуть, короче говоря.

— Сколько?

— Десятки хватит. Надо только тебя подкрасить будет. А то ты на какую-то институтку похожа. Хочешь, сейчас размалюю? Хотя у тебя жених: еще выгонит. Как его найти, кстати говоря? Я первого ж пошлю, кто с меня слезет.

— Бернар Бегу.

— Как он выглядит хоть? Этот Бернар Бегу твой!

Рене замешкалась: ей забыли сказать, как выглядит жених.

— В первом батальоне. Высокий.

— Ну а еще что? Кроме того, что высокий.

— Красивый. Что я тебе еще могу сказать. Курчавый.

— Курчавым он дома был — здесь обрили. Ладно. По фамилии найдем. Когда мазаться будем? Сразу, как уйдет?

— Завтра. Надо еще с хозяином распрощаться. Он обещал в следующий раз к себе взять.

— Да уж: если покрашу, не захочет.

— В машине, — решила Рене. — Я с вами отсюда поеду. Рано утром.

— В машине трясти будет, не знаю, что получится. Как хоть звать тебя?

— Марией.

— Магдалиной? Ладно. Занятно с тобой. Какая-то ты необычная, — и, сделав это проницательное заключение, девушка легко соскочила с кресла и сбежала вниз, где ждали вечерних посетителей…

Бернар Бегу оказался невысоким — ниже не бывает, — наголо обритым парнем, с вытаращенными глазами и с обиженной физиономией. Он кипел от злости на начальство, на судьбу, отправившую его в это пекло, и на сержанта, который взял с него пять франков за свидание с невестой.

— Он же не знал, что я невеста? — вступилась за сержанта Рене: она и здесь стояла за справедливость.

— Ну да не знал! Весь полк в курсе! Невеста под видом шлюхи приехала! Засмеют теперь. Я ему говорю: какие ж деньги, когда своя приехала, — а он мне: а мне какое дело? Я, говорит, твою кралю в окошке видел! Вот гад! На — тут чертежи, ценные очень. Мы танк ремонтировали: меня в ремонтные мастерские сунули, потому что я, видишь ли, им строй порчу. Не той ногой хожу, и глаза из шеренги вываливаются. Вот я им и покажу, как у меня глаза вываливаются! Новые чертежи охраняют, как сокровище какое, а что в ремонт идет, им уже и не нужно. Идиоты!

Рене испугалась чрезмерного шума: он был слишком громогласен.

— Говори шепотом… Если проверять будут, меня Марией звать. Родом из Тарба. Ты, кстати, откуда?

— Из Лиона. Кто тебя проверять здесь будет?.. И как это я с тобой познакомиться мог, в Тарбе этом?

— Так уж вышло.

— Никто в наших местах на стороне не женится.

— Ну сделай для меня исключение, — пошутила она, а он понял ее превратно, по-своему, и недоверчиво на нее уставился:

— Прямо здесь?

Она опешила от такой дерзости.

— Нет, потом когда-нибудь. Когда из армии вернешься… Сейчас я думать буду, куда твои чертежи деть. В чем ты их принес?

— В рукав засунул.

— И я тоже так сделаю, — и заложила чертежи в рукава кофты.

Он все медлил и мешкал.

— Слушай, но как же так? Я пять франков заплатил, у меня все кипит внутри… Дай хоть денег, я к этим пойду.

— Прямо от меня?

— А что? Наши так делают. Не хотят своих девок портить. Дашь?

— Дам. Сколько?

— Десять, наверно.

— Они говорили, пять.

— Ну пять. Хотя чертежи больше стоят… Я думал, может, сразу двоих взять…

Она дала ему десять франков и вписала их в тетрадь: чтоб не запутаться в расчетах…

Утром в машине над ней потешались:

— Высокий! Ты что, лежала только с ним, что не разглядела? И красивый! Страшнее не бывает. Глаза как вылупит! — Одна из девушек узнала его лучше других и смеялась поэтому громче прочих. Впрочем, ее веселость не заражала подруг: девушки больше всего на свете хотели спать и мужчины не только не интересовали их, но, полагали они, лучше бы их вообще на свете не было.

— Давай я тебе макияж сделаю, — сказала та, что приходила вечером: она была бойчее и наблюдательнее прочих. — А то, гляжу, совсем закисла. Поругалась со своим, что он сразу к Зулейке побежал?

— Поругалась, — честно призналась Рене.

— Из-за чего?

— Все из-за того же. Столько не виделись, а ему только это и надо.

— Врешь ты все, — сказала она, — а зачем, не знаю. Кто из-за таких пустяков ссорится? И разве так ссору с женихом переживают? Ладно, давай я тебя разукрашу, чтоб к тебе вопросов больше не было, — и достав из глубоких карманов румяна и белила, начала приводить лицо Рене в соответствие с правилами ее новой профессии. Машину трясло, рука гримерши дрожала — вышло в итоге нечто похожее на павлиний глаз или на разрисованного боевыми красками индейца. — Вот теперь порядок, — сказала она. — Теперь к тебе никто приставать не будет.

Девушки дали ей из своих запасов старые шаровары и кофточку — так что не пришлось даже заезжать на рынок — и заставили водителя довезти ее до порта, а там передали знакомым, направлявшимся во Францию. Ее приняли, не задавая лишних вопросов и не отягощая себя лишними о ней заботами. Одна из девушек взяла билеты на всех: она знала кассира и зашла к нему с заднего входа — потом все гуськом, провожаемые игривыми взглядами членов команды, проследовали на пароход и расположились в зоне для эмигрантов, вдоль борта, где было удобнее спать и где никто не наступал на тебя, отправляясь на прогулку к местам общего пользования. Во время плавания девушки вели себя безупречно, и когда кто-нибудь заигрывал с ними, отвечали примерно так:

— Иди иди! Мы не на работе. Ступай к порядочным: это они когда попало трахаются, а мы девушки честные, даем только на работе…

Она обернулась в Марсель и обратно за пять дней. Шая вытаращил на нее глаза, когда она вынырнула на одной из явок.

— Уже?! Пустая, наверно?

— Почему? — и подала чертежи танка.

— Ничего не понимаю! И сколько это все стоило?

— Сто двадцать восемь франков.

— Всего?! Да туда одна дорога двести.

— Это когда совершеннолетние билеты берут, а у несовершеннолетних все иначе, — и рассказала ему о своих злоключениях. Он схватился за голову, не зная, как извиняться перед ней, но просмотрел все-таки тетрадь расходов.

— А это что за тринадцать франков?

— За любовь.

— Какую? Чью? — не понял он и глянул подозрительно.

— Бернара с проституткой. И сержанту надо было отстегнуть, — и рассказала ему еще и эту эпопею, после которой он застыл за столом, закрыл голову ладонями и скорчил невообразимую мину: он был экспансивен и, когда у него не хватало слов, обращался к языку жестов.