Свен Андерс Хедин - В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

• Название: В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах
• Автор: Свен Андерс Хедин
• Издательство: Ломоносовъ
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91678-037-6

Свен Андерс Хедин (Гедин) (1865–1952) — знаменитый шведский путешественник, географ, журналист, писатель, график, общественный деятель, самый известный швед, о чьем существовании забыли после Второй мировой войны. Совершил ряд выдающихся экспедиций в Тибет, Китай и Среднюю Азию, первым описал многие исторические памятники и ландшафты, устранил на карте мира десятки «белых пятен» и вообще был первым европейцем в этих местах. Среди исследователей Азии его имя стоит рядом с именем Николая Пржевальского.

Книга рассказывает о полном опасностей и приключений путешествии Свена Хедина в 1893–1897 гг. по Памиру, Тибетскому нагорью и среднеазиатским пустыням.

---

Утром 9 марта все мои киргизы пали на колена в снег, вознося Аллаху мольбы о счастливом перевале через опасный Кызыл-арт, где часто разражаются внезапные гибельные бураны. Я ждал тяжелого перехода, но оказалось, что Кызыл-арт далеко не представлял таких трудностей, как Тенгис-бай; да и надо прибавить, что с погодой нам посчастливилось на редкость. Уже около Бор-доба подымаешься на такую высоту, что подъем на самый перевал, находящийся на самом гребне Заалайского хребта, не кажется особенно крутым. Ручеек, который весной и летом струится вниз с перевала, замерз теперь до самого дна, и в прозрачном чистом льду его ясно отражалось голубое небо. Горы состояли по большей части из кирпично- и кроваво-красного песчаника, бурого или светло-зеленого и серого сланца, а дно долины все было усеяно щебнем и гальками — продуктами процесса выветривания.

Выше подъем на перевал становился понемногу круче и снег глубже. Но мы счастливо достигли гребня (4271 метр), где дул ледяной, северный ветер, пронизывавший нас до костей сквозь тулупы и валенки. На самом перевале возвышается курган — могила святого Кызыл-арта, представляющий кучу камней, украшенную «тугами», т.е. шестами, на которых навешаны разные тряпки, лохмотья и рога антилоп — дары благочестивых киргизов. Около кургана киргизы мои опять упали на колени и возблагодарили Аллаха за благополучный перевал.

Они сообщили мне, что Кызыл-арт был «аулие», т. е. святой, который во времена пророка направился из долины Алая на юг, чтобы распространять истинную веру, и во время своего странствования открыл перевал, носящий теперь его имя и служащий, как говорят, и местом его погребения. Другие киргизы давали более правдоподобное объяснение, что курган только сложен в честь святого, а не представляет его могилы. Кроме того, киргизы верят, что не открой святой муж перевала Кызыл-арта, и до сих пор нельзя было бы проникнуть в Памир. Предание говорит еще, что шесть братьев Кызыл-арта были также святыми и назывались Муз-арт, Кок-арт, Хатын-арт, Калын-арт, Гез-арт и Аг-арт. Все эти имена и приурочены к другим перевалам, ведущим в Памир. «Арт» — одно из многих существующих в киргизском языке слов, обозначающих «проход».

10 марта мы целый день ехали на юго-восток; сначала пересекли открытую корытообразную долину, окруженную низкими, одетыми снегом гребнями гор; на самом же дне долины снег лежал редкими жиденькими клоками. Прямо перед нами вырисовывалась обособленная гористая область; направо долина расширялась и граничила с низкими округленными холмами. Налево выступал к юго-западу низкий горный отрог, примыкавший к обособленной гористой области.

Местность по тому направлению, по которому мы шли, все повышалась, и после четырехчасовой ходьбы мы достигли небольшого перевала Уч-булака, с вершины которого открылась на юго-востоке чудесная панорама. На перевале снег доходил до четырех дюймов глубины и был покрыт настом — твердой и сухой корой, жесткой, как пергамент, и такой крепкой, что она зачастую сдерживала лошадей. Мы как будто шли по туго натянутой барабанной коже.

В 6 часов солнце село. Тени от гор на западе так быстро набежали на равнину, что взор еле мог уследить за ними. На востоке тени более медленно сползали по скатам гор; скоро лишь высочайшие пирамидальные вершины их остались еще освещенными солнцем. Через четверть часа вся местность была окутана сумерками. Горы на востоке вырисовывались на фоне темного неба голубовато-белыми холодными призраками, тогда как западные темнели черными силуэтами на блещущем яркими лазурными и пурпурными тонами горизонте.

С маленьким, хорошо подобранным караваном, состоящим из двух сартов-джигитов, двух закаленных киргизов, пяти верховых и двух вьючных лошадей, выступил я 11 марта на юго-запад по льду Кара-куля. Мы взяли с собой продовольствия и топлива на два дня, небольшую островерхую киргизскую палатку, кирки, топоры, заступы и бечевку с лотом. Остальные люди и лошади должны были отправиться к следующей стоянке, неподалеку от юго-восточного берега Кара-куля, и там ждать нас.

Рехим-бай и Ислам-бай измеряют глубину в проруби на льду озера Кара-куль 

По острову, где не было ни дорог, ни тропинок и где, по словам моих киргизов, до сих пор не бывало ноги человеческой, мы ехали с час, пока нашли удобное место для стоянки. Здесь разбили небольшую войлочную палатку; перед входом развели костер и, поужинав, провели среди Каракуля на высоте почти 4000 метров над уровнем моря холодную (— 29°) и дождливую ночь.

Окоченелые, промокшие и вялые выступили мы на другой день ранним утром и направились прямо к западу от острова. Пройдя 41/2 версты, начали делать измерения в западном бассейне озера. Внутреннее напряжение в массе льда, обусловленное одинаковым давлением со всех сторон, без сомнения, до некоторой степени нарушилось нашей ездой по льду, вызывавшей усиленное давление сверху, и нас все время преследовали самые странные звуки. То слышались басовые тоны органа, то как будто под нами перекатывали большие барабаны и били в них, то слышался стук захлопываемой двери кареты, то как будто швыряли в озеро большой камень. Визжащие и скрипящие звуки сменяли один другой; иногда слышались даже словно мощные взрывы подводных мин.

При особенно громких выстрелах лошади испуганно настораживали уши, люди удивленно прислушивались и переглядывались. Сарты полагали сначала, что это «бьются о лед головами большие рыбы», но более сведущие киргизы разъяснили им, что в Кара-куле рыбы не водится.

Когда мы прошли выступающую в озеро косу, перед нами открылся чудесный вид на южную бухту Кара-куля. Трое моих людей попросились ехать вперед с вьючными лошадьми, чтобы успеть разбить к моему приезду палатку на месте условленной ночевки у Ак-тама к югу от восточной части озера. Я остался с джигитом Широм, произвел в сумерках наблюдения и двинулся в путь, когда уже совсем стемнело. Около 5 верст ехали мы по льду через бухту по следам моих людей, ясно видным на тонком снеговом покрове. Около берега, однако, мы потеряли след и час за часом ехали в темноте по полуострову, покрытому щебнем, песком и прочими продуктами разложения горных пород, наугад. Скоро взошел серповидный месяц и осветил пустынный ландшафт, где не было и признака жизни; не слышно было ни звука. Время от времени мы останавливались и подавали голос, но никто не откликался нам. Раз мы было нашли след в небольшом сугробе, но опять потеряли его, когда месяц заволокло вечерним туманом. После четырехчасовой езды мы достигли восточного берега озера, но здесь не было видно ни верховых, ни сигнальных костров, никакого бивуака. Очевидно, люди мои отправились другой дорогой, но какой?

Еще с час ехали наугад, но так как поиски наши оставались тщетными, то мы сделали привал на низкой, ровной песчаной площадке, покрытой местами тонким налетом снега. Разбили примитивный бивуак; чемодан с картами, записными книжками, термометрами и проч. послужил мне изголовьем; лошадей связали вместе, чтобы они не ушли. Бедные животные, не евшие целый день, разгребали песок передними копытами, но не находили ничего, кроме твердых, как дерево, корней терескена, которые, однако, и жевали с жадностью.

Мы сидели и болтали до 1 часу утра, пугая друг друга разными историями о волках. Шир полагал, однако, что лошади почуяли бы волков и предупредили нас об опасности, если б она грозила нам. Наконец, прекратив за усталостью беседу, мы закутались в тулупы и улеглись на киргизский лад, т.е. припав, скорчившись, на колени, лицом вниз, и упираясь лбом в чемодан, а каблуки подставив ветру. Но надо родиться киргизом, чтобы быть в состоянии заснуть в таком положении! Шир похрапывал, я же глаз не мог сомкнуть; пробовал было принять более европейскую позу, но ночной холод прохватывал меня насквозь; приходилось время от времени вставать и разминаться. Лошади то и дело тыкались о нас мордами, как бы желая напомнить нам, что мы забыли сегодня попотчевать их из обычных мешков с кормом. Счастье еще, что ночной ветер не был особенно свеж и температура не превышала — 16,5°.

В 6 часов утра, на заре, мы встали, окоченелые, голодные, влезли на лошадей и с час ехали к югу, пока не напали на небольшое пожелтевшее и тощее пастбище; последние пасшиеся на нем стада баранов выщипали траву не дочиста, и мы пустили на нее наших лошадей. Они ели часа два, а мы в это время хорошо выспались, так как солнце уже начало пригревать.

Затем мы продолжали путь к югу и на дороге от Ранг-куля в долину Алая встретили киргиза. Своими соколиными глазами последний высмотрел в трех верстах расстояния кучку верховых и лошадей. Скоро мы с Широм сидели между своими, согревая и подкрепляя наши окоченевшие члены горячим чаем, консервами и бараниной. Лошади тоже получили свой давно желанный корм.