Мария Воронова - Апельсиновый сок

• Название: Апельсиновый сок
• Автор: Мария Воронова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-73697-3

Вероника Смысловская прекрасно выглядит, у нее престижная работа и многолетний роман с талантливым нейрохирургом. Но собственная жизнь кажется ей сплошной чередой потерь, ведь в юности она мечтала о другой профессии, о другой любви… Почему ее мечты никогда не сбываются? После переезда из Москвы в Петербург в жизни Вероники появляются новые люди. Среди них – Лука Ильич Громов. Судьба готовила ему блестящее музыкальное будущее. Почему же оно не состоялось? Может быть, просто есть люди, не созданные для счастья, и они оба, и Вероника, и Громов, принадлежат к их числу? Но жизнь всегда сложнее наших представлений о ней. И луч надежды может осветить ее в самый неожиданный момент, когда кажется, что все закономерности раскрыты и рассчитывать не на что…

---

Они переглянулись и хихикнули.

– У нас там дети шпилятся, – пояснила Марьяша.

– Что-что они делают?! – уставилась на нее Вероника.

– Дочку замуж выдали за курсанта, а у нас маленькая двушка, комнаты смежные. Вот и уходим вечерами из дому, пусть молодые побесятся. Сначала мы просто гуляли или в кино шли, а потом ты сказала, что ходишь на спорт, так я подумала: почему бы и нам не ходить?

– А вы зятя, может быть, и прописали? – замирающим голосом спросила Вероника.

– Ну да, а что делать? Мы пожили, пусть теперь дети поживут.

Этого Вероника уже совсем не могла вынести. Пробормотав, что очень спешит, она побежала ловить машину и даже не предложила подвезти супругов. Сердце разрывалось от зависти теперь уже не к Марьяше, а к ее дочери. Ну за что ей такая мудрая и понимающая мать, за какие заслуги?

Вероника Смысловская мыла посуду после завтрака на Диминой коммунальной кухне. Соседи поглядывали косо – по какому праву она, посторонняя женщина, занимает раковину? – но делать замечания не осмеливались. Тощая Люба, впрочем, выражала негодование взглядом, пытаясь генерировать волны презрения к Веронике, женщине без штампа в паспорте, остающейся ночевать у мужчины. Это было частью ритуала. Миллеру, ясное дело, ничего не стоило самому помыть посуду, которой после здорового завтрака было немного, но Веронике нужно было показать, что она вовсе не презирает скудный быт своего любовника.

Поразмыслив, она отправила расползшуюся губку в помойное ведро и взяла из шкафчика новую, не уверенная, что столь смелый поступок не вызовет у Димы раздражения. С ним никогда нельзя было чувствовать себя спокойно, и в то же время он был так тоскливо предсказуем… «Либо обидится, что я хозяйничаю, либо решит, что я так намекаю на его неаккуратность, и тоже обидится. С другой стороны, этим фрагментом дохлой кошки мыть тарелки невозможно, и если бы я оставила все как есть, он вполне мог бы упрекнуть меня в нечистоплотности… Как с ним сложно. Как с ним сложно!!!»

Додумать эту горькую мысль ей помешали звонки в дверь. Она, никогда не жившая в коммунальных квартирах, не сосчитала их количество, но, увидев, что соседки как ни в чем не бывало продолжают заниматься своими делами, поняла, что гости пожаловали к Диме. Что ж, двенадцатый час, не так уж и рано.

Сама она уже много лет жила так, что в любой момент была готова предстать перед посторонними людьми и предъявить к осмотру свое жилище, но вот Миллер… Задачка, пожалуй, сложнее, чем про губку для мытья посуды. Имеет ли она право открыть дверь, то есть решить за Диму, принимать ему гостей или нет? А вдруг он не хочет, чтобы его знакомые знали, что она ночует у него?..

– Вы собираетесь открывать или думаете, что здесь для вас есть специальные швейцары? – с невыразимым сарказмом спросила Люба, и Вероника, радуясь, что сложную проблему решили за нее, защелкала древними замками.

Она никогда не промышляла квартирными кражами, но даже ей было ясно, что замки давно следует поменять. Сам Миллер, и тот управлялся с ними с трудом, полностью концентрируясь, чтобы уловить момент, когда «штырек пошел».

Штырек пошел, и Вероника распахнула дверь, на радостях даже не поинтересовавшись, кто пришел.

На пороге стоял Ян Колдунов с женой и ребенком – подростком мужского пола. Это немного смутило Веронику, знавшую, что подобных экземпляров в широком ассортименте колдуновских детей вроде бы нет… Или она, эгоистка несчастная, забыла?

– Приятный сюрприз! – сказала она, целуясь с супругами. – Проходите, сейчас сварю кофе.

– И дай что-нибудь пожрать! – Колдунов подтолкнул ребенка в коридор. – Мы сегодня проспали и не успели позавтракать.

– А куда вы спешили? Выходной же, – сказала Вероника, чтобы скрыть охватившую ее зависть. Колдунов так пылко посмотрел на свою Катю, что невозможно было не понять, отчего они проспали.

– Петьке рентген надо было сделать. Этот обормот челюсть сломал, представляешь?

– Как это он ухитрился? Упал?

– Ага. На чей-то кулак. И, кажется, не один раз. – Катя нежно посмотрела на ребенка, будто он получил не увечье в драке, а как минимум Нобелевскую премию по физике.

Колдунов приобнял мальчика, и тот широко улыбнулся, обнажив проволочную конструкцию, фиксирующую нижнюю челюсть по отношению к верхней.

– Зато брекеты в ближайшее время не понадобятся, – засмеялась Вероника. – Только я не знаю, чем угостить молодого человека. У нас ни бульона, ни кефира… Сок если только. Что ж ты такой драчливый? – спросила она у подростка.

– А каким еще ему быть? – ответил за него Колдунов. – Это же Елошевичей сынок.

Вероника немного напряглась. «Прежде чем выйти за Елошевича, его нынешняя жена Наташа считалась невестой Миллера. Правда, они расстались по Диминой инициативе… Значит, этот мальчик Петя – Наташин сын, – сообразила она, – Елошевич приходится ему отчимом… Или он его усыновил?»

– По сравнению с Елошевичем любой средневековый дуэлянт покажется маменькиным сыночком, – пояснил свою мысль Колдунов. – Думаю, когда Толя появился на свет, акушер, имевший неосторожность шлепнуть его по попе, тут же получил сдачи пяткой в нос. Вот теперь Петюнчик династию продолжает. Сколько я на него зеленки извел, ты не представляешь!.. Слушай, а что ты нас в коридоре держишь? Или Димка спит еще? Если мы неудачно пришли, ты так и скажи.

– Нет, что вы! – спохватилась Вероника. – Очень хорошо, что пришли. Заходите в комнату.

– Мы с восьми утра на ногах, устали ужасно, – пожаловался Ян, – а еще нужно по магазинам пройтись.

Колдуновы вошли в комнату, сняли куртки и повесили их на вешалку в углу – Вероника ненавидела эту вешалку, придававшую комнате невыносимо сиротский, неуютный вид. Но в ответ на предложение купить гардероб или шкаф-купе Дима всегда отнекивался, уверяя, что в ближайшем будущем коммуналку обязательно расселят и глупо покупать вещь, которая может не поместиться в новом жилище. Вероника считала, что нужно не ждать подарков от судьбы, а либо с доплатой менять комнату на квартиру, либо благоустраивать то, что есть. На это Миллер обычно отвечал, что не нуждается в советах, и разговор прекращался. Конечно, разумнее всего было бы зарегистрировать брак, и тогда он мог бы поселиться в ее питерской квартире. Но, увы, он не готов был оказаться хоть в какой-то зависимости от Вероники…

При виде гостей Миллер, работавший за компьютером, вежливо встал и пересел на диван, показывая, что готов к общению. По его сдержанному приветствию невозможно было понять, рад он Колдуновым или раздражен тем, что ему помешали заниматься.

– Что вы собираетесь покупать? – спросила Вероника у Кати. – Я тоже, может быть, с вами пройдусь, если возьмете.

– Да мы за детскими вещами собрались, – сказала та и тут же смутилась, вспомнив, что у Вероники нет детей. – На них все просто горит, – затараторила она, чтобы сгладить неловкость, – и мы еще обещали девочкам лошадь купить.

– Живую? – удивилась Вероника.

– Не лошадь, а волшебный Пегас! – сказал развалившийся на диване Ян. – Сколько раз тебе повторять.

– Это набор такой для Барби, – объяснила Катя. – Принцесса Аника у них уже есть, вот лошадь теперь надо. То есть волшебный Пегас.

– Но они же у вас уже взрослые. Сколько им, тринадцать? – мысленно подсчитала Вероника. – И они еще в куклы играют?

– Пусть лучше в куклы играют, я тебе скажу, – сурово произнес Ян.

«А я вот в тринадцать лет читала Воннегута и Цвейга, – грустно подумала Вероника, и, разумеется, мечтала встретить великую любовь. А еще я всерьез интересовалась всякими философиями, ни названия, ни сути которых уже не помню, и считала себя совершенно взрослым человеком. Кажется, это называется «метафизическая интоксикация». Но ведь и раньше рядом со мной не было ни одного человека, который бы интересовался, какую игрушку мне хочется иметь. Может быть, поэтому я и ударилась в философию?»

– Детство должно продолжаться столько, сколько ему положено, – будто подслушал ее мысли Колдунов. – Вот говорят: раннее взросление! Да, нынче они начинают половую жизнь чуть ли не в двенадцать лет, но это еще ничего не значит. Это всего лишь более продвинутый уровень игры в дочки-матери. Вот я, помню, в начальной школе с девочкой дружил, так мы к ней домой после уроков приходили и играли в мужа и жену. Разогревали суп, обедали, делали уроки, а потом – Петька, не слушай! – раздевались до трусов и ложились в кровать. Дальше мы просто не знали, что делать. А если бы в те времена по телевизору показывали то, что теперь, я бы, думаю, не растерялся.

– Мы тоже так думаем, – полным яда голосом произнесла Катя.

– Так что, чаю нальют в этом гостеприимном доме? И, позволю себе повториться, я бы поел чего-нибудь.

Вероника вышла на кухню. «Ян прав, – думала она, поставив чайник на плиту, – люди, рано вырванные из детства, не вырастают более устойчивыми к невзгодам, как это принято считать. Они просто наращивают защитную скорлупу, под которой так и остаются детьми. Если бы я в тринадцать лет играла в куклы, вместо того чтобы пытаться переосмыслить Библию, возможно, мои представления о мире были бы более реалистичными. Правда, девочки Колдуновых перенесли больше горя, чем я, но остались, насколько я могу судить, добрыми и уравновешенными детьми. Почему? Любовь, наверное. Искренняя, самоотверженная любовь Кати и Яна помогла им справиться. Родительская любовь, как морилка, – мысленно усмехнулась Вероника, – если обработаешь ею кусок дерева, то он сто лет простоит, а если нет – быстро сгниет, или его жучки сточат».