Робер Клари - Завоевание Константинополя

• Название: Завоевание Константинополя
• Автор: Робер Клари
• Издательство: Наука
• Жанр: История
• Год: 1986

Хроника Завоевание Константинополя, созданная в начале XIII века, принадлежит к числу первостепенных источников по истории захвата Константинополя рыцарями-крестоносцами в 1203 - 1204 гг. Вместе с тем она представляет собой замечательный памятник исторической мысли феодальной эпохи. Книга снабжена солидным научным аппаратом и сопроводительной статьей.

---

Робер де Клари приводит немало фактов о деяниях крестоносцев в Константинополе — о захватах земель, расхищении богатств, уничтожении памятников искусства и т. д. Может быть, он собирался своим рассказом предъявить своеобразный обвинительный акт вождям крестоносцев, уличив их в алчности, в том, что она одержала у них верх над религиозными соображениями? Подобное предположение было бы искусственным. Очень немногие западные наблюдатели начала XIII в. вроде генуэзского хрониста Оджерио Пане осуждали варварство крестоносцев в Константинополе, да и позиция упомянутого хрониста объясняется тем, что он выражал взгляды купечества соперницы Венеции на Средиземном море — Генуи[55]. Остальные современники в Западной Европе молчали (сбросим со счетов лицемерные и быстро прекратившиеся ламентации Иннокентия III!): создания Латинской империи оказалось достаточным, чтобы заглушить голоса «христианской совести» католических авторов. Нашелся даже хронист (немец Оттон Сен-Блезский, продолжатель Оттона Фрей-зингенского), посчитавший завоевание Константинополя «знаком божьего милосердия»: господь ведь отдал город не сарацинам, а как-никак христианам[56]. Открытые обличения содеянного крестоносцами исходили почти исключительно из среды византийских и других восточноевропейских очевидцев (константинопольский историк Никита Хониат, безымянный русский автор «Повести о взятии Царьграда фрягами»)[57]. Приписывать такого рода замыслы Роберу де Клари нет ровно никаких оснований.

А. М. Нада Патроне склоняется к некоей «нейтральной» точке зрения: Робер де Клари не питал, по ее мнению, каких-либо иных намерений, кроме тех, которыми он сам чистосердечно делится со своими читателями и слушателями в гл. СХХ: рассказать правду об этом завоевании, представив некий отчет о необычайном предприятии, участником которого он сам являлся[58]. Такие свидетельства очевидцев выше всего ценились в сфере истории и, как показал Э. Г. Мак Нил (США), были широко распространены в XIII в.[59] Записки пикардийца не составляли чего-либо из ряда вон выходящего. Схема Нада Патроне поначалу может показаться привлекательной своей ясностью и простотой. Труд Робера де Клари не единственное произведение, созданное крестоносцем, вернувшимся с Востока; подобно другим участникам событий, пикардиец хотел лишь описать увиденное — без какой-либо задней мысли; толчком к созданию хроники послужили только переполнявшие рыцаря впечатления, простодушное, естественное желание приобщить к ним тех, кто не побывал в Константинополе. Ни о каких глубинных, социально-политических корнях его замысла не может быть и речи — таковых будто бы и не существовало.

Схема Нада Патроне, уподобляющей Робера де Клари бездумному соловью, который поет свою незамысловатую песнь лишь потому, что поется, принципиально, неубедительна, хотя ее частным наблюдениям и выводам нельзя отказать в меткости и обоснованности. Анализ хроники позволяет нащупать все же заложенную в ней идею, понять замысел хрониста в его социально-политической обусловленности, определить существо исторической концепции Робера де Клари, короче, выяснить, в чем состоит та «правда», которую Роберу де Клари так важно было поведать своей аудитории, в отличие от других «добрых рассказчиков».

Так же, как и Жоффруа де Виллардуэн — и в этом, собственно, новизна осмысления причинно-следственной взаимосвязи событий, — Робер де Клари спонтанно был «прародителем» концепции, которая обозначается в современной историографии как «теория случайностей»[60]. Все перипетии крестового похода — это не результат ни осуществления промысла божьего, ни человеческих предначертаний, а в основном только игра случая. Все совершилось вследствие сцепления множества разрозненных, случайных причин, коренившихся в превратности происходящего. Действительно, не успели графы, бароны и рыцари, вняв проповеди Фулька из Нейи (гл. I), взять крест, как скончался только что избранный предводитель граф Тибо Шампанский (гл. II) — первая случайность. Вместо него избирается маркиз ломбардец Бонифаций Монферратский: он представляется им умудренным и доблестным военачальником (гл. III — IV). Крестоносцы не собираются плыть в Сирию, предпочитая отправиться в Египет, откуда рассчитывают действовать наиболее эффективно против сарацин (гл. V). Для найма флота снаряжаются послы в Геную, Пизу и Венецию (гл. V — VI). Договориться насчет фрахта кораблей удается только с Венецией (гл. VII). «Пилигримы» отправляются туда (гл. IX — X) и там их настигает вторая неожиданность: вместо 4 тыс. рыцарей и, по Роберу де Клари, 100 тыс. пеших воинов, в Венецию прибыли всего 1 тыс. рыцарей и якобы 50 — 60 тыс. пеших воинов. Крестоносцы не в состоянии сполна расплатиться с Венецией (гл. XI) и потому — третья случайность! — вынуждены согласиться с предложением дожа: овладеть далматинским Задаром с тем, чтобы из захваченной добычи рассчитаться с заимодавцем (гл. XIII). Задар взят, что навлекает на «пилигримов» папское отлучение (гл. XIV — XV). Правда, от него крестоносцы быстро освобождаются, однако тут наступает зима; выясняется, что деньги, как и съестные припасы, почти иссякли. О походе в Египет не может быть и речи (гл. XVI). Крестоносцы в четвертый раз делаются жертвой случая, ибо вдруг возникает новая ситуация — ее опять-таки предлагает дож Дандоло, снова вызволяющий участников похода из затруднений: приобрести деньги и пополнить съестные припасы можно... в Греции. Чтобы отправиться туда, необходим подходящий предлог (гл. XVII). Он тотчас подвертывается — еще одна, пятая случайность, казалось бы никакого отношения к крестовому походу не имеющая: в Византии свергнут законный государь, а его сын, царевич Алексей, находится в Германии; Бонифаций Монферратский готов быть связующим звеном между Алексеем и крестоносцами, поскольку тот является братом супруги «германского императора» при дворе которого маркиз уже побывал раньше (гл. XVII).

Далее Робер де Клари пускается в историю Византии, дабы объяснить, каким образом и почему отец Алексея — Кирсак (Исаак II) — лишился трона. Оказывается, это произошло тоже вследствие переплетения серии случайностей и в конечном счете из-за оплошности самого Кирсака, который, проявив отвагу в борьбе против Андрома (Андроника I) и сумев овладеть троном (гл. XXII), опрометчиво приблизил к себе брата, Алексея (III) (гл. XXVI), избавив его от сарацинского плена. Оплошность дорого обошлась Кирсаку: неблагодарный брат-властолюбец коварно лишил его державы, ослепил и заключил в тюрьму (гл. XXVIII). Сыну Кирсака удалось все же бежать в Германию, и вот так-то, в силу счастливой случайности, крестоносцы обрели г. его лице предлог для похода в Византию с целью подкрепления своих денежных средств и продовольственных ресурсов (гл. XXX). Молодой Алексей со своей стороны по совету деверя, германского государя, женатого на его сестре, ухватился за представившийся ему шанс — «с помощью бога и крестоносцев»[61] (гл. XXXI) восстановить в Византии законную власть. На о-ве Корфу, куда двинулся флот крестоносцев, их предводители заключают сделку с византийским царевичем: он обязуется, «если его поставят императором», выдать воинству христову 200 тыс. марок и помочь ему отвоевать Заморскую землю (гл. XXXII). Несмотря на противодействие некоторой части сеньоров, дело было решено, как того хотели дож и Бонифаций Монферратский (гл. XXXIII), который особенно настаивал на оказании поддержки юному царевичу.

В этом месте повествования Робер де Клари вновь прерывает его связную нить, чтобы пояснить, какие мотивы заставили Бонифация столь рьяно стремиться в сторону Константинополя. Следует длинная цепь случайностей сугубо личного, вернее, фамильного порядка, связанных с злоключениями бонифациева брата Конрада (гл. XXXIII — XXXVIII). Бонифаций якобы стремился отплатить византийскому императору за обиды, нанесенные брату.

Чисто случайные, непредсказуемые события продолжали обрушиваться на крестоносцев и после подписания соглашения с византийским наследником. Прибыв к Константинополю, они убедились, что вопреки их ожиданиям горожане не собираются признавать правителем царевича Алексея (гл. XLI). Пришлось восстанавливать его на престоле силой (гл. XIII — LII). Крестоносцы стали господами положения в Константинополе, но поставленные ими у власти императоры (Исаак II и его сын) не смогли полностью выполнить денежные обязательства. Начались бесконечные оттяжки и проволочки с уплатой половины их долга (гл. LVI — LVIII), последовали препирательства, пока наконец Ангелы совсем не отказались платить. Тогда разразился конфликт. В это время дела в Константинополе опять приняли неожиданный для крестоносцев оборот: престол захватил Морчофль (Алексей V Дука) (гл. LXI). Он расправился с Алексеем (IV) (гл. LXII) и потребовал от крестоносцев убираться прочь из Византии. Теперь у них, по Роберу де Клари, и вовсе не оставалось другого выхода, кроме как вступить в борьбу не на жизнь, а на смерть с «предателем Морчофлем», который убил своего «сеньора» (гл. LXII) — должника латинян. Итогом ожесточенной войны — а крестоносцев принудили к ней обстоятельства — явился захват ими Константинополя (гл. LXVIII — LXXX).