Ольга Шалацкая - Маевка

• Название: Маевка
• Автор: Ольга Шалацкая
• Издательство: По изданию: О. П. Шалацкая. Тайны города Киева. — Киев: Тип. С. В. Кульженко, 1904.
• Жанр: Прочие приключения

Книга Ольги Павловны Шалацкой впервые вышла в свет под названием «Тайны города Киева» в издании С. В. Кульженко (Киев, 1904). Публикуется по этому изданию в новой орфографии, с исправлением пунктуации и ряда наиболее очевидных опечаток. В книге сохранен порядок расположения материала и иллюстрации из оригинального издания.

---

Валентина отозвала Баркова в сторону, попросила пойти с ней в лес, нарвать ландышей, на что молодой человек изъявил полное согласие, — пошел и, присев около куста, не мог больше встать.

— Извините, — бормотал он: — мне дурно. Сам не понимаю, что со мной делается.

И без чувств свалился на траву.

Затаив дыхание, Валентина выждала несколько минут; видя, что Барков спит тяжелым сном, сдернула перчатку, ловкой рукой нащупала бумажник в боковом кармане, вытащила его и, бегло взглянув на содержимое, вспыхнула от удовольствия; потом торопливо сунула его за корсаж и, оставив бесчувственного молодого человека одного в лесу, бросилась к подругам.

Те тоже хозяйничали около своих кавалеров. Надина похитила у Сапфирова полновесный кошелек с золотом, потом обыскала Урчаева, у которого нашлось всего десять рублей.

— Это твоя доля, Маруся, — деловито сказала Надя.

— Ах, оставь ему, бедненькому, хоть на извозчика! — ответила Маруся.

Беззастенчивее всех шарила субретка Дуня. Она поснимала часы, кольца, отобрала мелочь из кармана, захватив конфекты и несколько бутылок вина, сказала:

— Скорей, барышни, подобру-поздорову, а то еще неравно какой-нибудь черт очухается.

Девицы уселись в лодку, дружно заработали веслами и поплыли назад, оставляя бесчувственные тела своих поклонников.

Навстречу им ехала лодка студентов, человек пять.

— M-res, m-res! — закричала Надина, перегнувшись за борт: — мы наказаны, наши кавалеры оказались невежи: перепились и нехорошо повели себя, так что мы принуждены были их оставить. Проведите нас в город.

Вскоре шумная молодежь расселась парочками и направилась по Днепру, обгоняя друг друга.

Вечерело. Солнце уже близилось к закату. На западе потухли последние отблески лучей. Пикнисты лежали, объятые тяжелым, мертвым сном. Урчаев поднимется немного, поведет глазами, промычит что-то и опять бросится на траву.

По дороге с унылым видом брели четыре оборванца-верзилы.

— Стой, братцы, сказал один: — никак господа до бесчувствия перепились! Ишь сколько водки и закуски! Вот Бог счастье послал!

Потрогав довольно бесцеремонно господские тела, оборванцы присели на траву, жадно съели остатки, выпили вино, потом принялись раздевать бесчувственных пикнистов. Они учинили форменный грабеж: поснимали все платье, начиная от верхнего и кончая обувью, забрали даже шапки. Отыскали в лесу Баркова и, как водится, обобрали до нитки.

— Ай пристукнуть, побить им на голове бутылки? — сказал один верзила с жестким озверелым лицом и длинными рыжими усами, типично опущенными вниз.

— Нешто мы нехристи! Зачем же губить христианские души? — остановил другой, постарше, с наслаждением высасывая последние капли ликера с дна бутылки.

— Ну, счастье, что ни один из них не шелохнулся, а то бы капут, — точно похваляясь, заявил верзила с рыжими усами, и, завернув в скатерть награбленное добро, перекинул узел на спину и направился по дороге в сообществе подвыпивших товарищей.

III.

Ночной холод дал себя почувствовать. Первым очнулся Урчаев и некоторое время ничего не мог сообразить. Затем пришел в себя Сапфиров.

Густая ночь окутала землю.

— Господа, где мы? — проговорил Урчаев, не попадая зуб на зуб.

— Что за метаморфоза? — отозвался Сапфиров, ползая по траве.

К довершению всех бед, полил крупный дождь, который мерно лил до утра; темь стояла непроглядная. Несчастные робинзоны тщетно отыскивали одежду; но ничего, кроме липкой грязи, травы и груды пустых бутылок, им не попадалось.

— Мерзавки, подшутили над нами! О, это скверная шутка! Я не позволю так над собой шутить, — скрипел зубами Урчаев. — К какому кодексу преступлений относится подобный поступок? Очевидно, они опоили нас чем-либо и, заранее сговорившись с сутенерами, ограбили. Мало того, что ограбили! Самое издевательство непростительно! — волновался Урчаев.

— Но как могли вы пригласить подобных особ? — возражал Сапфиров: — они даже ниже камелий. Я поверил вам, иначе никогда не рискнул бы…

— Кто мог знать или предвидеть! — ворчал капитан. — Я отомщу им.

Сапфиров все больше и больше приходил в себя, хотя голова сильно болела и обрывки мыслей скользили в ней, но эти мысли были ужасны. Что теперь делается дома? Что думает жена, Соломонида Платоновна? Он надеялся часов в одиннадцать-двенадцать возвратиться домой и вдруг застрял; но где же и каким образом?! Стыд и позор.

Вдруг из лесу раздался ужасный, отчаянный вопль точно раненого вепря; то кричал Барков, призывая на помощь Урчаева. Последний в свою очередь взвыл, ответствуя.

Вскоре полумертвый от страха, натыкаясь на сучья и царапаясь, прибежал Барков и примкнул к собратьям по несчастью. А ритмический мерный дождь сеял и сеял сверху, обливая беззащитных робинзонов.

Вдали по Днепру раздался сигнал и, рассекая волны, светясь красноватыми огнями, несся пароход. Кое-где мелькали маяки.

Урчаев приблизился к берегу и начал кричать, но его никто не слышал: пароход все отдалялся и отдалялся, наконец, совсем скрылся. Только испуганная ворона встрепенулась в гнезде и закаркала. Маяки продолжали еще некоторое время светить. Вскоре и они погасли, как несбывшиеся надежды.

Светало. Утро выдалось хмурое, сырое; дождь перестал, но солнце еще не показывалось: оно было точно задернуто серой пеленой. При свете сумрачного дня пикнисты сидели, скрючившись, в первобытной позе утробного младенца, с всколоченными волосами и налипшей грязью.

— Что делать?! — бормотал Урчаев: — нельзя падать духом. Бодрость потерял — все потерял. Надо, во-первых, обмыться в Днепре, мы в ужасном виде, но вода чертовски холодная!

Сапфиров не двигался с места. Вся фигура его хранила в себе безнадежное отчаяние.

О чем думал он? Вероятно, на одну тему с различными вариациями, что от великого до смешного всего только один шаг.

Барков бегал по полянке, вскидывал ногами, как молодой козел, ударял себя ладонями и вскрикивал. Бедный молодой человек совсем замерз, при том же у него отчаянно болели зубы. Солнышко, точно сжалившись над несчастными, прорвало сумрачную завесу и проглянуло, пригрев замерзших, заблистало, заискрилось тысячью радужных блестков в росистой траве. Около кустов цвели и приветливо кивали серебристые головки ландышей, насыщая воздух сладким ароматом,

Пригревшись немного, Урчаев вошел в воду, за ним последовали другие. После ванны капитан тщательно начал осматривать бутылки и хоть бы где капля оказалась.

Впрочем, одна бутылка, заманчиво наполненная наполовину, прельстила было капитана. Он хлебнул, но тотчас сплюнул и выругался.

Подъехала лодка с рыбаками. Те, широко раскрыв глаза, смотрели на бегавших по берегу людей в прародительском костюме.

— Голубчики, ратуйте! — бросился к ним Урчаев: — разбойники напали, обобрали до нитки: дайте знать в город в мою квартиру, чтобы денщик вынес мне какую ни на есть одежонку…

— Кто же вы такие будете? — недоумевали рыбаки.

— Я капитан Урчаев, — точно на смотру рекомендовался тот: — а те тоже все известные люди…

— Ради Бога, не называйте моей фамилии, — простонал Сапфиров.

— Не беспокойтесь, в сущности что же такое — глупый непредвиденный казус. Ратуйте, братцы, награжу по-царски вас, в долгу не останусь.

В голосе его звучали повелительные ноты, так что рыбаки задумались.

— Изволь, барин, порты и рубаху дам тебе. Не хотел брать, так баба навязала перемену, говоря: полезешь за раками, промокнешь весь, а может вздумаешь купаться.

— Прекрасно! Я в твоей одежде добегу до своей квартиры. Не хотелось бы мне посвящать Дороховского в эту историю… Ну, да нечего делать… Мне лишь бы добраться до города, а там я подниму всю администрацию на ноги. Те мерзавки будут наказаны.

— Прошу вас, не поднимайте шума, иначе я погиб, — молил Сапфиров.

— Бери, барин, порты и рубаху. Есть еще попонка. Кому дать ее? — перебил рыбак.

В попону завернулся Сапфиров. Над Барковым сжалился другой рыбак и дал ему мешок. Прорезав отверстие для головы и рук, соорудив нечто вроде рубахи, молодой человек надел ее. Сильная зубная боль не унималась и продолжала его мучить.

— Эврика! — вскрикнул Урчаев, садясь в лодку: — придется посвятить Дороховского во все перипетии. У него найдется приличествующей костюм. Пошлем за водкой и того… Барков, перестань выть, тоску нагоняешь… без тебя тошно.

— Зубы болят, — отвечал несчастный молодой человек.

— Вот так оказия! И стрясется же беда над хорошими господами! — сочувствовал рыбак,

— Что же мне делать? Я более, нежели вы, господа, в критическом положении, — бормотал Сапфиров, ломая руки.

— Да ничего, — ободрял его капитан: — я же говорю вам: у Дороховского найдется костюм для вас. Наденете и поедете домой. Еще рано, на улицах нет движения и вы незаметно проскользнете.