Евгений Войскунский - Химера

• Название: Химера
• Автор: Евгений Войскунский
• Издательство: Время
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9691-0904-9

Две фантастические повести — «Химера» и «Девиант» — примыкают к роману своей нравственной проблематикой, драматизмом, столь свойственным ушедшему XX веку. Могут ли осуществиться попытки героев этих повестей осчастливить человечество? Или все трагические противоречия эпохи перекочуют в будущее?

От автора. В 1964 году был опубликован написанный совместно с И. Лукодьяновым рассказ «Прощание на берегу». Мне всегда казалось, что в этом рассказе, в его проблематике таятся неиспользованные возможности. Обстоятельства жизни не позволили нам вернуться к нему, а в 1984 году И. Лукодьянова не стало. Лишь сравнительно недавно, взяв за основу этот рассказ, я написал фантастическую повесть «Химера». Хотелось не только подробнее раскрыть человеческие характеры, но и придать проблеме большую философскую глубину. Впрочем, об этом — судить читателям.

---

Горный ручей бежит неутомимо. Обтекает большие камни, торопится, журчит не умолкая. По одну сторону ручья — лес, словно прислушивающийся к говорливой воде, по другую — скалы, причудливое каменное подножие горного хребта.

— А местечко тут не пасторальное. Неспокойная какая-то природа.

— А мне покойно у тебя на плече. Такое оно надежное-надежное. Лучшее плечо на свете.

— Галка-Галочка… Как же это у нас случилось?

— Что должно было случиться, то и произошло.

— Посмотри, над нами ястреб парит. Да нет, не ястреб. Орел. Посмотри, Галочка.

— Не хочу. Мне удобно у тебя на плече.

— Ты говоришь — должно было случиться. Почему?

— Потому что ты такой, какой мне нужен.

— Ты меня придумала. Фантазерка.

— Если и придумала немножечко, то ты меня, пожалуйста, не разочаровывай.

— Галка, милая, хорошая, между нами возрастная пропасть…

— Опять ты за свое! Сто раз тебе говорила, возраст тут не имеет никакого значения.

— Имеет. Все-таки я человек из предыдущего поколения.

— Ну а что делать, если меня тянет именно к вашему поколению? Если я опоздала родиться, значит, я достойна презрения?

— Ты достойна восхищения.

— Вот прекрасные слова. Говори мне их почаще. Каждый день.

— Ты знаешь… твоя мама догадывается, что мы…

— Конечно. Она же телепатка. Ну и что?

— Мне неловко перед ней. И перед отцом твоим. Вот же, скажут, чертов старый ловелас…

— Опять! — Она приподнимает голову. — Юра, я требую, чтобы ты заткнулся. Немедленно.

— Ладно, затыкаюсь.

Вот и настал день отъезда из Гаджинки.

Круглов и Галя выносят свои чемоданы, погружают их в багажник «Запорожца». Следом за ними Вера Никандровна выходит с большой сумкой в руке.

— Галочка, тут две банки айвового варенья и одна с вишней.

— Ой! Мама, такая тяжесть!

— Ничего, ничего. Ты же любишь айву. Поставь сумку на заднее сиденье.

Пока Галя хлопочет с укладкой вещей, Вера Никандровна отзывает Круглова в сторону.

— Юра, мне надо поговорить с тобой. Насколько я поняла из застольных разговоров, ты собираешься вернуться в лабораторию.

— Ну не то чтобы вернуться. Это другая лаборатория, институт другой…

— Это не важно. Важно то, что ты намерен продолжать ту самую работу, — я правильно поняла?

— Как тебе сказать… Надо бы, конечно…

— Юра, не виляй. Скажи прямо.

Он смотрит на нее, маленькую, постаревшую, босую. Как и прежде, ее волосы расчесаны на прямой пробор, только теперь они не соломенного цвета, а седые. А серо-зеленые глаза по-прежнему пристальны, серьезны.

— Да, Верочка. Ту самую работу. Я бы хотел довести до конца.

— Довести до конца. Что это значит? Опять опыт на себе?

— Еще не знаю.

— Юрочка, не надо! Вы с Леней тогда, в шестидесятом, только чудом уцелели. Ты ведь помнишь?

— Как не помнить. Если б ты не примчалась, то… мы бы, наверное, не вышли из шока…

— Я знаю, знаю, — понижает Вера Никандровна голос до шепота, — вы поставили на себе безумный опыт… подстегнули обмен веществ в клетках мозга…

— Откуда ты знаешь?

— Да, вы добились, — быстро, взволнованно продолжает она, — вы остановили разрушительную работу старения… Вы оба не меняетесь с возрастом. Но я все время чего-то боюсь. Умоляю, Юра, не надо, не надо продолжать ту работу! Я не только за вас теперь боюсь… не только за тебя и Леню, но и за Галю… Она совершенно не задумывается над тем, чтобы как-то… чтоб наладить свою жизнь… совершает поступки, которые…

— Верочка, не беспокойся за Галю.

— Не хочу тебя упрекать, глупо это… Но ты должен был, должен был… Ах, я не то говорю… — Она, закрыв глаза, сжимает виски ладонями. Вдруг, вскинув голову, устремляет на Круглова пронзительный взгляд: — Юра, об одном прошу: не сделай Галочку несчастной.

— Я все сделаю, чтобы Галя была счастлива, — твердо говорит Круглов.

А Галя еще какие-то мелочи выносит из дому, заканчивает укладку вещей. У нее хорошее настроение. Танцующей походкой она направляется к матери и Круглову. Говорит нараспев:

— Можно мне, непосвященной, влезть в научный разговор?

Вера Никандровна обнимает ее.

— Разговоры кончены, — говорит Круглов, посмотрев на часы. — Пора ехать. Где наш лихой водитель?

— Действительно пора. — Вера Никандровна зовет: — Леня! Леня!

Штейнберг выходит на веранду с толстым томом в руке.

— Пора ехать, сэр, — говорит Круглов. — Лошади запряжены, стоят и взбрыкивают.

— Ну и пусть взбрыкивают. Еще полно времени. Вот послушай, что пишет Плутарх. — Штейнберг надевает очки и читает: — «В то время как Перикл был занят государственными делами, Анаксагор, уже глубокий старик, лежал, лишенный ухода; он закрыл себе голову плащом и решил покончить с собой голодной смертью. Когда Периклу сообщили об этом, он, испугавшись, сейчас же побежал к Анаксагору и стал настойчиво просить его отказаться от своего намерения, говоря, что ему придется оплакивать не Анаксагора, а самого себя, если он лишится такого советника в государственных делах. Анаксагор снял с головы плащ и сказал ему: “Кто нуждается в светильнике, наливает в него масло…”» Каково, Юра?

— Анаксагор — это голова.

— Кто нуждается в светильнике, наливает в него масло, — с удовольствием повторяет Штейнберг. — Вот тебе кратчайшая формула жизни.

— Поехали, Леня, поехали, — говорит Вера Никандровна. — Самолет не будет ждать.

— А Плутарх подождет, — со смехом подхватывает Галя. — По ко-о-оням!

Игорь догадался правильно: Круглов недавно прошел по горному карнизу и теперь стоит за выступом скалы, откуда открывается вид на Халцедоновую бухту.

Он стоит, прижавшись спиной к теплой от солнца каменной стене. Один — наедине со своими мыслями.

Перед ним лежит огромное синее море, на горизонте слитое с огромным небом, — сверкающий солнечными отблесками мир, такой теплый, пригодный для счастливой жизни.

А в двух часах ходьбы его, Круглова, ждет и беспокоится о нем прекрасная женщина.

Но он уже бесконечно далек от всего этого.

Он думает:

Я должен был бежать от тебя. Ты мешала мне. Я нуждался хоть в каком-то душевном равновесии, чтобы закончить работу. Но ты мне мешала, и вот я тайком уехал — бежал от тебя. Так лучше… Без душераздирающих объяснений. А потом ты бы все поняла из моего письма. А потом время залечило бы рану.

Но ты разыскала меня…

Как объяснить тебе, моя любимая, что я уже не принадлежу жизни? Да, я здоров и крепок, несмотря на мои семьдесят. Мои движения точны, и сердце пульсирует ровно. Но сегодня в ночь, после нуля, когда наступит девятнадцатое августа…

Хорошо было твоему отцу: он не знал своего часа.

А я знаю. И поэтому хочу опередить его, потому что невозможно жить, когда знаешь свой час… Никто и ничто меня не спасет…

Круглов смотрит на часы. Бежит по кругу секундная стрелка, исправно отсчитывая время.

Надо решаться. Окинь последним взглядом этот сверкающий мир…

Грохочет и воет над головой электричка. Она везет к пляжам мужчин и женщин, которым выпала удача — путевка на курорт. Счастливо вам, люди…

Ну, Георгий Круглов, может, ты оторвешь наконец спину от теплой скалы?

— Дядя Георги-и-ий!

Игорь? Как он сюда попал?..

Голос мальчика, зовущий на помощь, мгновенно возвращает Круглова к жизни. Торопливо он продвигается по узкому карнизу, бочком огибает выступ скалы…

Глаза его расширяются при виде мальчика, висящего над обрывом.

— Держись, Игорь! Я иду!

Корни куста давно тянулись, и вот они не выдержали, поддались. Игорь, не выпуская из рук колючих веток, полетел вниз.

— А-а-а-а… — Голос его замирает.

В тот же миг Круглов, оттолкнувшись от карниза, бросает свое тело в воздух. Синее море надвигается на него. Сведя вытянутые руки перед головой, он, как нож, без брызг входит в воду, зашумевшую мимо ушей.

* * *

Как трудно плыть в мокрой одежде, на спине, загребая одной рукой, а второй поддерживая Игоря.

Какая нескончаемая отвесная стена.

Слава богу, что сердце выдерживает такой прыжок с высоты, заплыв такой. Но, кажется, силы уже иссякают.

Оглянувшись, Круглов замечает, что в стене как будто темнеет провал.

Он плывет, плывет — и вот оно наконец, ущелье, над которым висит мост электрички. Тяжко дыша, Круглов втаскивает мальчика на каменистый берег. С них обоих стекают потоки воды. Став на колени, Круглов делает Игорю искусственное дыхание.

— Придется немного потерпеть, — говорит Черемисин. — Ладно?

Он стоит, очень серьезный, собранный, с засученными рукавами, над кроватью, на которой лежит Игорь.

Мальчик кивает. Левой он держится за руку Круглова, сидящего у изголовья. Пока отец промывает его ободранные грудь и живот, смазывает мазью, перевязывает, Игорь не издает ни звука. Только глаза зажмуривает и сильнее стискивает спасительную руку дяди Георгия. Больно! Но он терпит: надо быть мужчиной.