Михаил Айзенберг - Ошибки в путеводителе

• Название: Ошибки в путеводителе
• Автор: Михаил Айзенберг
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0326-4

Путевые заметки – подвижный, почти летучий жанр, кочующий между журнальным очерком и личным дневником. Автора книги привлекло именно это жанровое свойство: скоростная способность угнаться за зрительными ощущениями, всегда убегающими далеко вперед на незнакомой местности, в новой географии. «Путешествие отчасти возвращает человека в “первобытное состояние”: он окружен вещами, не имеющими названий», – пишет Михаил Айзенберг в одном из очерков, вошедших в книгу. Зрение делает моментальные снимки реальности, но ими не поделиться без словесного комментария, чья главная задача – удержать первое впечатление, не стереть его туристическим клише и указанием путеводителя

---

Позже появилась Жанетта, радиожурналист. Та на особом положении, ей разрешали курить в кухне. Удивительно, как имя точно совпадает с внешностью и, кажется, сутью: вздернутый носик, нахальные глаза, хрипотца. Такое дитя парижских предместий – при отце-немце и матери-итальянке. Отец четыре года проработал в России и привез оттуда песню «калинка-малинка моя», которую Жанетта долго припоминала, а потом фрагментарно, но правильно исполнила.

Эх, послушал бы кто тот «английский», на котором мы общались. Она его знала еще хуже меня.

Хозяйка и радиожурналист в последний вечер устроили мне замечательный прощальный ужин и утром, расцеловав, посадили в поезд.

Представления о хороших и плохих районах не всегда совпадают. Рыжая славист Элеонора повела меня ужинать в свой район S. Lorenzo. Время позднее, ближе к часу, а на улице и во всех заведениях полно народа, жизнь кипит. Район студенческий, а прежде был рабочий. Элеонора от него в восторге, хотя он довольно новый, и архитектура там заурядная.

Элеонора явно левая, на стенах квартиры полный иконостас: Ленин, Че Гевара. (Я был у нее в гостях на студенческой вечеринке.)

Римская вечеринка – загадочное предприятие. Все очень быстро съедается, и сразу подают сладкое. Почти не пьют: один-два бокала вина. О более крепких напитках нет и речи. Небольшой разговор о том о сем – и разбегаются. Все занимает два-три часа.

Когда я стал расхваливать свой любимый Малый Авентин, знакомый итальянец удивился: «Как странно! Именно этот район всегда казался мне совершенно мертвым. Это место, где живут священники». Возможно, он прав. Именно там жил Вячеслав Иванов, и я однажды сидел на его стуле. Хотя нынешняя музейная квартира вовсе не та, которую снимал когда-то поэт, но стул-то, надеюсь, подлинный.

С Авентина едва ли не лучшие виды на Рим, уступающие только Яникульскому холму. Самый оригинальный – на площади Мальтийских Рыцарей, Piazza Cavalieri di Malta, где очень заметна рука Пиранези. Если подойти к воротам и посмотреть в круглую дырочку, сквозь прорезь в боскете увидишь собор Св. Петра.

И еще про лучшие виды. За два дня до отъезда я все же забрался на Алтарь Отечества: меня уверяли, что нужно посмотреть на Рим именно оттуда. Лучший вид был бы с верхней галереи по оси Корсо, но у создателей, как оказалось, странное архитектурное чутье: ничего, кроме огромного зада бронзового коня, с этой точки увидеть невозможно.

Я поделился своим недоумением с бывшим московским архитектором, поселившимся в Риме, но тот неожиданно возмутился: «Как? И вы повторяете эти клише?» По его мнению, именно Алтарь Отечества (загородившее Капитолий огромное здание конца девятнадцатого – начала двадцатого века, которое римляне справедливо обзывают «вставной челюстью») ближе всего по духу римской архитектуре времен Империи. Нет, мне так не кажется. Я думаю, что это помпезное сооружение если чему и соответствует, то нашим представлениям об имперской архитектуре. А те основаны на разных научных реконструкциях, вот и наше представление – та же реконструкция.

И кстати. Гуляя как-то по Манхэттену – от южной оконечности до Уолл-стрит, я все как-то озирался, не понимая, что мне это напоминает: затесненные высотные пространства, поднятые в высоту портики, сходящиеся углами огромные, имперской мощи здания. Потом понял: это и есть мое представление о Риме цезарей, соединившее картинки-реконструкции и собственные зрительные предположения, полученные во время римских прогулок.

Но представить исчезнувшую архитектуру невозможно. Вот и раскопки в Остиа Антика оставляют в душе странное чувство. Все это немного похоже на разрытые могилы. Какое-то насилие, вроде эксгумации. Что и понятно: событие прошло, закончился его земной век. Его уже нет. Но его еще пытаются выдать за что-то существующее.

* * *

Не было в Италии человека, который не спросил бы меня, видел ли я фильм «Русский ковчег» и знаю ли Евгения Солоновича. Нет, нет и нет. (А сейчас уже да и да.) Третье «нет» относится к знанию языка. Хотя итальянский язык как будто несложный, а многие слова знакомы: кальсоне, панталоне, фортеция… Деньги – сольди. Слово хоть и не русское, но тоже знакомое. «Это песня за два сольдо, за два гроша», – пела в детстве радиоточка. А в детстве память даже слишком хорошая: собирает весь мусор и уже никогда не выбрасывает.

А в Италии 2003 года из всех радиоточек неслось «нас не догонят» (группа «Тату»), только по-итальянски.

Издали итальянская речь даже напоминает русскую, и я несколько раз обманывался. Впрочем, иногда она русской и оказывалась. Или – даже чаще – украинской. На маршруте автобуса № 84 я уловил любопытный разговор о русской литературе, а по пути в Витербо – отчетливый запах перегара. Потом люди за моей спиной заговорили, и все объяснилось. Эту речь можно услышать в транспорте, идущем в какую-нибудь чертову даль, на общественных скверах или у церкви Madonna dei Monti. А еще на углу Clivo dei Publicii и Via di San Sabina – рядом с монастырем, раздающим бесплатный суп в картонке и хлеб с тонким ломтиком сыра.

«А чтоб ему якорь в задницу и в перед за такую работу», – обращается к публике (publicii) мордатый мужичок (виден ворот тельняшки). Никто не обращает на него внимание. Какой-то человек ест свой суп далеко в стороне и спиной к остальным. Смотреть на это тяжело. Хоть Гете и говорил, что «кто хорошо видел Италию, и особенно Рим, тот никогда уже не будет совсем несчастным», но на этих людей его наблюдение не распространяется: нескрываемое и какое-то окончательное несчастье написано на их лицах.

Но вот интересно: вместе с этими бедолагами стоят в очереди за бесплатными бутербродами и случайные туристы, вполне приличные с виду дамы и господа.

Хорошо в Италии то, что мало кто знает английский и к тебе не суются с этим якобы общеобязательным языком. Но в некоторых ситуациях это же и плохо. Например, когда нужно выяснить, где продают билеты или как пройти. Я пожаловался Аннелизе Алеве, что итальянцы ничего не объясняют, считая, видимо, свой образ жизни единственно возможным. Она согласилась и с этим: «Сейчас еще стало чуть получше, появились хоть какие-то указатели. А раньше так: если ты римлянин, ты и так все знаешь, а если нет, то “иди домой”».

Видел одну странную надпись: «Romanes go home».

Схема автобусов – недостижима. Ее нигде не продают. Возможно, ее и нет вовсе.

Автобусные билеты продают в табачных лавочках, там же и почтовые марки. Я долго переводил на итальянский и заучивал свою просьбу: «одна марка для письма в Россию, одна – для открытки в Америку». Продавец показал: вот марка в Россию, вот – в Америку. Делал он это как-то чересчур церемонно и наставительно. Я оценил его юмор, когда наклеивал марки: они были совершенно одинаковые.

Метро в Риме отличное, но пользоваться им необязательно: все равно ни до чего путного не доедешь. Но уж если вошел, не запутаешься: всего две линии, одна точка пересечения. Поражает, что все проходят, не предъявляя никаких проездных.

Марта сказала: «Я предупредила хозяйку, что русские едят, когда хотят». Я действительно ел, когда хотел, случалось, что и ночью. Никто меня не стыдил. Но, похоже, такое несоблюдение этикета воспринимается как дикость. Итальянцы едят по часам.

В историческом центре почти нет продуктовых магазинов, только аптеки, книги, одежда. Это какой-то заговор рестораторов.

На via Veneto столы ресторанов – в стеклянных павильонах между домами и проезжей частью. Такой театр еды.

В ближайшей пиццерии официанты поют на разные голоса, но счет приходится ждать полчаса, да и еда невкусная. За пиццерией ресторан «Santi», вроде неплохой, но я скоро заметил, что жадный старичок-хозяин сам себе начисляет немереные чаевые, а за пиво берет четыре евро. И стал ходить к чистым и честным китайцам на Manin.

Я, собственно, не занимался поисками каких-то особенных ресторанов и порекомендовать могу только один: «Gavernelle» на Panisperna. Там дают замечательную рыбу rombo (действительно какую-то ромбовидную), чем ресторан и знаменит. А он явно знаменит: на стенах фотографии известных посетителей: папа, Феллини, Софи Лорен, Мастроянни… При мне, впрочем, никого из них не было.

В Риме часто вспоминаешь Феллини. До сих пор ходят по городу щеголи в лихо заломленных шляпах и шелковых шарфиках, а на Monti в бесчисленных крохотных мастерских по ремонту чуть ли не примусов и велосипедных шин сидят мрачные толстяки в ковбойках. Они вполне узнаваемы: это персонажи итальянских фильмов.

С одним реальным персонажем Феллини я познакомился уже на третий день своего пребывания в Риме. Познакомила нас римлянка по имени Саша.

У Саши «выпукло-девический» лоб, а из глаз исходит невероятное сияние, почти чрезмерное. Его подхватывает блеск безупречных зубов, и все это очень подходит к ее голосу. Такой голос могла бы иметь какая-нибудь нимфа ручья. Он звенит и переливается, ну, точно как ручей. Одна за другой, подчиняясь какой-то сюжетной мелодии, следуют бесконечные, диковинные, иногда дикие истории про родственников и знакомых. Есть, есть такие девушки.