Сергей Саканский - Искатель, 2013 № 09

• Название: Искатель, 2013 № 09
• Автор: Сергей Саканский
• Издательство: ООО "Издательство "МИР ИСКАТЕЛЯ"
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2013
• ISBN: ISSN 0130-66-34

«ИСКАТЕЛЬ» — советский и российский литературный альманах. Издаётся с 1961 года. Публикует фантастические, приключенческие, детективные, военно-патриотические произведения, научно-популярные очерки и статьи. В 1961–1996 годах — литературное приложение к журналу «Вокруг света», с 1996 года — независимое издание.

В 1961–1996 годах выходил шесть раз в год, в 1997–2002 годах — ежемесячно; с 2003 года выходит непериодически.

Содержание:

Сергей Саканский СМЕРТЬ ПРИХОДИТ ИЗ КНИГ (повесть);

Ольга Морозова ЦВЕТОК ПАПОРТНИКА (повесть);

Алексей Зайцев ИНОЙ КАРНАВАЛ; ДЕРЕВЯННЫЕ МОНЕТЫ (рассказы);

Николай Кокухин МАШУТКА; ГЮРЗА; АУЛ ДЖЕНДЖИРИ (рассказы);

Владимир Лебедев КЛАДЫ ПУГАЧЕВА (историческое расследование)

---

Вышла Ульяна из реки, нагая, волосами окутанная, видит, парень на берегу. Ее заметил, рот открыл от страха, испугался. Может, русалка почудилась, а может, еще что? Не стала Ульяна разбираться, подошла к оторопевшему парню и впилась холодными губами в губы… Долгий поцелуй, страстный, пока не опомнился он, оторвалась от губ и, как дикий зверь, рванула зубами за горло. Кровь потекла, но Ульяна только опьянела от ее вкуса, рвала зубами человеческую плоть, будто это и не живое существо вовсе. Сама себе ужасалась, но и остановиться не могла. Оттолкнула парня от себя, полюбоваться на сделанное, он рану рукой зажал, крикнуть хочет, да только воздух ртом хватает. Тогда подняла она камень и по голове его ударила… Раз, потом еще, еще… пока голова в кровавое месиво не превратилась и парень замертво не упал. Тогда стащила его в воду, в камыши, и бросила там. Оделась спокойно, будто и не случилось ничего, и пошла в деревню. Спать легла, раскаяние не мучило. Даже дикий зверь за свое счастье борется, соперника уничтожить пытается, а чем она хуже?

Утром на берег пришла, когда тело Галины нашли, посмотрела равнодушно. Мысль шевельнулась — почему на дне не осталась? Но тут же и ответ нашелся — волосами за корягу зацепилась. А Диму уже после свадьбы нашли, но и тут сердце не екнуло. Получилось так. Но только вот счастья желанного, за которое так боролась, не приобрела. Муж как чувствовал все, сторонился ее, чурался… Иной раз посмотрит так странно, будто вспомнить что-то пытается или понять что-то. Мороз по коже у Ульяны от этого взгляда, но она молчит. Пить начал, будто виноват в чем. А в чем? В том что на помощь не поспел к зазнобе своей, с которой в кустах кувыркался? Из-за этого расстроился? Или видел что и испугался, сбежал от греха, вот и не может себе простить. Нечисть, может, почудилась, русалка, вот и бредить потом начал. Запутался в вине своей и страхе, как в паутине, все глубже и глубже увязал.

А потом Марина эта, учетчица. Чтоб ей неладно было. Влезла в их жизнь, исподволь, как гадюка ядовитая. Даже не спросила, каково ей, жене ее любовника? Пользовалась чужим мужем без зазрения совести, кто ж такое стерпит? Вот и получила по заслугам. Бутылочку с лекарством, что сердце останавливает, Ульяна загодя заготовила. Еще когда в городе училась, подруга у нее фармацевтом работала, она и рассказала, что к чему. Названия в памяти остались, даже записывать не пришлось. Просто все и доступно.

Когда к Марине пришла, заколебалась было, стоит ли делать то, что собралась? Но потом решила: пусть Бог их рассудит. Сначала хотела в вино зелье добавить, но потом чашку с чаем на столе заметила и туда вылила. Выльет чай — ее счастье, Бог смилостивился, выпьет — туда и дорога. И хлопот меньше. Если кто и увидит бокалы из-под вина, так там и нет ничего. А чашку… мало ли кто у нее до Ульяны был? Но и тут повезло, никто про чашку и не вспомнил, да и вспоминать незачем было, муж пришел, приревновал и избил до смерти. Кто ж тут разбирать будет, от чего она умерла? От побоев, ясное дело. Все очевидно. Все наказаны, но легче не стало. Совсем жизнь под откос покатилась. Гриша как узнал про смерть Марины, запил по-черному. На жену свою и смотреть не хочет, будто противна она ему. А тут Ульяна еще и ребеночка потеряла… худо стало, совсем худо… Жизнь развалилась, как карточный домик. Муж рассудком помутился, клады начал искать. Чувствует Ульяна свое бессилие, руки опускаются. Зубы обломала о счастье свое, но съесть не могла. Твердым оказалось, как камень. Так и пришлось уйти несолоно хлебавши, с тяжелым сердцем. Хотела передышку сделать, подумать, да новый удар потряс. Гриша сгорел… Нет, она не поджигала, хоть и показалось ей, что он шестым чувством каким-то догадался, что она виновата в гибели Галины. Перед смертью, хоть и пьяный был, а будто узнал ее… Но разве она бы стала? Разве не за него она боролась? Как бы она смогла? Случайно все получилось. Оттого и страшно ей стало. Поняла вдруг, что есть высшая справедливость на свете, от которой никуда не спрячешься… Раскаяние нестерпимым стало, жжет, как огнем, покоя не дает. Кажется Ульяне, что земля горит под ней, так велика ее скорбь. Такая тяжелая ноша стала, что и поднять-то ее она не в силах, а поди ж ты, нести надо… Но как жить-то с этим? Безысходность и безнадежность… Вот и решила в монастырь уйти, подумать. Вдруг простит ее Бог? Примет?

Ульяна закончила рассказ, замолчала. Старик тоже молчал, потрясенный до глубины души. «Вот истинная заблудшая душа, грешная! И сказать ей нечего… уж больно грех велик, огромен просто! — Старик вздохнул. — И раскаялась вроде? Господи! Помоги ей!» А вслух сказал:

— Ступай, дочь моя, с миром… Благослови тебя Бог! — Поднялся тяжело с места, перекрестил Ульяну и пошел, сгорбившись, в церквушку.

Следователь объявился в доме Ульяны неожиданно. Мать открыла ему дверь, пригласила войти. Села напротив, сложив руки на коленях. Следователь положил папку на стол, поднял глаза.

— А ваша дочь дома?

— Да нет ее…

— Они с покойным Григорием, если я не ошибаюсь, супругами были?

— Не ошибаетесь. Были. — Люба шмыгнула носом.

— А когда она будет? Мне бы поговорить с ней. Так, пустая формальность, но сами понимаете, человек погиб…

— Понимаю. Но ушла она от нас. Совсем ушла.

— Вот как? — Следователь приподнял бровь. — И куда же?

— Сказала, в монастырь. Как Гриша сгорел, Улечка чуть с ума не сошла. Сама я не видела, но люди говорили, бродила по пожарищу как чумная, Гришу звала… — Люба расплакалась. Следователь тактично подождал, пока она успокоится и продолжит. — Потом без чувств упала… Господи! Я приехала, а она собралась уже — не могу, говорит, жить больше здесь. И вообще не могу… в монастырь пойду. И ушла.

— А в какой?

— Не сказала. Весточку обещала прислать, но пока нет ничего. Не дошла, может?

— Что, такая любовь была?

— Была. Сильно она его любила. Только пил он много в последнее время, даже с работы уволили. Пил все да пил. Сигарету, может, уронил?

— Может, и так. Ладно, не буду вас больше беспокоить. Думаю, все тут ясно. — Следователь взял папку со стола и пошел к выходу. Люба проводила его до двери и вернулась в дом.

Следователь уехал в город. Дело он решил закрыть. Все было понятно и просто. Он уже знал, что в тот день вечером выключили свет на улице, где жил Гриша, и тот мог запросто зажечь свечу. Версия сигареты тоже не исключалась. Следователь был очень занятым человеком, и искать в монастырях жену погибшего ему было попросту некогда. Да, в общем, и незачем. Пил, курил, все это подтвердили. Поэтому он с легким сердцем написал рапорт, и дело отправилось в архив, на пыльную полку.

Возле монастыря Ульяна оробела. Когда шла, не думала об этом, а сейчас все слова ушли куда-то. Постучала, долго ждала, пока откроют. Наконец суровая на вид монахиня, выслушав просьбу Ульяны, проводила ее к настоятельнице.

Настоятельница, мать Елизавета, женщина не старая, но и не молодая, приняла Ульяну ласково. Выслушала сбивчивый рассказ, посочувствовала.

— И что же ты всерьез решила от мирской жизни уйти?

— Всерьез, матушка, всерьез. Все потеряла, для чего жить — не знаю.

Настоятельница молчала, обдумывая. Наконец произнесла:

— Сдается мне, дочь моя, что причины истинные ты не раскрыла мне. Но вижу, желание твое искренне. А потому приму тебя послушницей для начала. А потом видно будет. Поживешь, поразмыслишь и решение примешь. Захочешь — останешься, захочешь — уйдешь, насильно мы никого не держим. Эй, Ксения! — Матушка открыла дверь и крикнула в открытый проем. Вошла тщедушная девушка лет пятнадцати. — Покажи Ульяне ее комнату.

Ксения кивнула Ульяне, не поднимая глаз, и Ульяна пошла за ней, оставив на столе настоятельницы дары, что принесла монастырю.

С тех пор и началась для Ульяны монастырская жизнь. Днем она работала не покладая рук, вечером молилась. Дни текли однообразно и серо, но Ульяну это не тревожило. Ей казалось, что она обрела наконец покой, которого так долго искала. Трудилась она усердно, благо что из деревни, к сельскому труду привычна. С другими послушницами и с монахинями общалась мало, не хотела никого близко к себе подпускать. Настоятельница наблюдала за Ульяной исподволь, присматривалась. Девушка сначала вызвала у нее смутные опасения, но они постепенно рассеивались. Хорошая девушка, работящая, тихая. Матушка вздохнула. Молодая только и красивая слишком. Сколько их таких из-за несчастной любви приходило к ней? И где они теперь, узнай поди… Как солнышко начинало пригревать, лед на реке трогаться, так и принимался точить их червь сомнения, закрадывалась в душу тоска по миру. Потом, стыдливо пряча глаза, они лепетали ей, что хотят навестить родителей, что соскучились по дому… Но она-то видела, видела, что с ними на самом деле творится, понимала это их томление и даже где-то разделяла его. Когда-то очень давно, очевидно в другой жизни, была и она молоденькой девушкой. Очень молоденькой и очень влюбленной. И она в той, в другой жизни радовалась солнцу и первым зеленым листочкам, с замиранием сердца прислушивалась к дверному звонку, а потом летела открывать дверь и с порога бросалась в такие родные, такие любимые руки… А потом была свадьба, и она гордилась своим женихом, таким красивым и уверенным. Боже! Как он был красив тогда! А как она была счастлива! Даже теперь отголоски этого неземного счастья доносятся до нее в эту жизнь, даже теперь греется она иногда в его отблесках. Сколько планов, сколько надежд! И все это оказалось разбитым в один миг! Его нашли застреленным в постели любовницы. Как она пережила тогда этот позор? Просто ослепла и оглохла. Никого не хотела видеть, ничего не хотела слышать. Не верила ничему, всем этим сплетням и пересудам. Сгорбившись, проходила мимо старушек, замолкавших при ее приближении и сверлящих ей взглядами спину. Им что радость, что горе, лишь бы было о чем поговорить. Как могут они понять? Как?! Если она и сама этого не понимает. Только дите, что уже тогда жило в ней, удержало ее от рокового шага… Очень хотелось, чтобы был мальчик, и был похож на него. Надеялась вновь обрести утраченный смысл, но не знала тогда, глупая, что если кому на роду написано идти дорогой страданий, то так просто с нее не свернешь… Первое ее желание сбылось — родился мальчик. А вот со вторым… ребенок родился с врожденным слабоумием… Надежду ей не оставили, да она и сама все понимала. От такого не избавишься, это не грипп. Но ребенка забрала. Сначала трудно было, а потом так привязалась, так полюбила его, что самой страшно стало… Он все понимал, добрый был такой, ласковый… Как можно было не любить его? И она уже не считала себя несчастной, домой летела как на крыльях. Как он бежал ей навстречу! У нее сердце каждый раз екало. Счастье мое, мой малыш! Но Бог рассудил, что она и этого не достойна. Пять лет и прожил всего, а потом… Потом она окно закрыть забыла, в магазин ушла… Что было потом, помнит плохо. Маленькое тельце, свернувшееся на земле калачиком, будто спит… красное что-то кругом. Все красное… С тех про она ненавидит этот цвет всей душой. Омерзительный красный цвет. В больнице, в психушке, провалялась два месяца. А потом ушла сюда. Все, чаша переполнилась, довольно… Очень понять хотела, за что ОН ее так? Что она сделала ЕМУ? Столько лет прошло, а все еще трудно ей смириться. Хотя понемногу доходит, что у каждого своя судьба, свой путь… У нее такой, так что с того? Коли все там будем, так, может, и разницы особой нет? Да нет, поняла, есть. Все нужно, все необходимо. Возможно, кому-то меньше страданий перепадет, коли она на себя столько взяла. Уходом своим они спасти ее хотели, чтобы не зря все это. Она надеялась, что ее жизни хватит, чтобы узнать, зачем и где истина… И теперь эта девочка… говорит, муж сгорел, любила… жизнь без него не мила. Чувствуется, себе на уме, скрывает что-то. Пусть, ее дело. Она же не следователь. Захочет — расскажет. А не захочет — пусть живет со своим горем сама. Может, так и лучше. Для того святая обитель и существует, чтобы призреть сирых и убогих. Опять же зима скоро, холодно. Зимой у матушки Елизаветы разыгрывалась тоска. Иной раз даже умереть не жалко было. Она поманила рукой Ксению, как обычно, ошивавшуюся поблизости.