Яков Слащов-Крымский - Белый Крым, 1920

• Название: Белый Крым, 1920
• Автор: Яков Слащов-Крымский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0541-3

Генерал Яков Александрович Слащов (1885–1929), герой обороны Крыма зимой 1919–1920 гг., был знаменит не только своей храбростью, его воинское мастерство было высоко оценено современниками. За успехи при обороне Крымского полуострова главнокомандующий Русской армией присвоил ему своим приказом право именоваться Слащовым-Крымским, а позже он стал одним из личных врагов генерала Врангеля. Поступки генерала Слащова многим казались эксцентричными и труднообъяснимыми. Одним из самых загадочных поступков стало возвращение генерала в Советскую Россию из эмиграции. На страницах своих воспоминаний генерал рассказывает читателям о своем участии в Гражданской войне, конфликте с генералом Врангелем и о своем возвращении на Родину.

---

Следует признать, что сложившееся «распределение ролей» в иерархии русских войск, сохранивших свое военное лицо и на чужбине, в первую очередь в лагере близ города Галлиполи, было достаточно целесообразным. Врангель, все-таки несший печать только что проигранной войны, остался в Константинополе, при помощи назначенного им «Русского Совета при Главнокомандующем» стремясь защищать интересы и целостность Армии, в то время как Кутепов находился с войсками, крепко взяв их в руки и восстановив высокий моральный дух. Посетивший Галлиполи писатель И. С. Лукаш так рассказывал об этом:

«О Врангеле в армии говорят мало. Врангель вне армии, выше ее. О Врангеле не говорят как о командующем. Для Галлиполи он выше командующего. За синей линией моря, где идут рядами, томительно шумя, белые дорожки пены, там перед всем миром Врангель один стоит за Россию и ее армию. […]

Армия любит Врангеля. Армия знает, что Врангель — ее одинокая стена перед всем миром.

А широкоплечий и крутой Кутеп-паша — в самой армии. Это ее нарезной винт, ее крутой и крепкий цемент».

При таком распределении ролей генералу Слащову места уже не оставалось…

Открытый конфликт

Жизнь как будто специально подталкивала Якова Александровича к новым и новым действиям, все дальше и дальше по пути, который он сам, быть может, в другое время счел бы предосудительным. После неудачи «дворцового переворота» генерал сделал первую попытку вынести сор из избы, обратившись к председателю «собрания Русских Общественных Деятелей» П.П. Юреневу с письмом, в котором повторял свои упреки в адрес Врангеля («несоответствие некоторых окружающих его лиц», ошибочная стратегия, повлекшая оставление Крыма, неспособность или нежелание обеспечить бедствующих чинов Армии и беженцев, в целом — несостоятельность как Главнокомандующего и Правителя) и оспаривал призыв «собрания» во имя продолжения борьбы сохранить «преемственность власти ген[ерала] Врангеля, действующего в полном единении с широкими общественными кругами». «Общественные организации теперь выступают на поддержку виновников потери нашей Земли», — возмущался Слащов, однако получил довольно сухой ответ: «…Бюро Политического Объединения считает долгом с особой настойчивостью настаивать (так в документе. — А.К.) на мысли о необходимости в переживаемый момент общественного и индивидуального единения», причем центром, вокруг которого следовало объединяться, по-прежнему предполагался Врангель. Одновременно письмо Слащова было передано… тому же Врангелю, образовавшему «суд чести старших офицеров», который по рассмотрении письма признал «поступок генерала Слащова-Крымского в переживаемое нами тяжелое время недостойным русского человека и тем более генерала». Следствием стало увольнение «виновника» от службы «без права ношения мундира».

Слащов был, разумеется, возмущен и ответил письмом на имя Врангеля, справедливо указав на многочисленные юридические несоответствия в судебной процедуре и с не меньшим жаром подчеркивая: «…Пребывание Вас и сдавших [Крым?] некоторых высших начальников [на своих постах] для дела вреднее моих разоблачений»; «начальники, поставившие своих подчиненных в столь тяжелое положение, как наше, потеряли свой авторитет и никогда не смогут возродить дело». Впрочем, похоже, он изначально не очень надеялся не только на какой-либо эффект от этого письма, но и на убедительность (эффективность?) своего обращения к Юреневу, поскольку в течение декабря 1920 г. уже должен был предпринимать шаги по систематизации материалов и подготовке к печати книги, увидевшей свет 14 января 1921-го.

Громкое и, быть может, даже крикливое название — «Требую суда общества и гласности (Оборона и сдача Крыма): Мемуары и документы» — привлекало к книге внимание не меньше, чем громкое имя автора (книга вышла с его фотопортретом периода крымских боев весны 1920 г. и факсимильным автографом). Издатель или книгопродавцы не поскупились даже на дополнительную рекламу в виде «сандвичей» (людей с плакатами на груди и на спине), а вскоре к этой рекламе присоединился и привкус запретного плода: книгу не разрешено было продавать в киоске во дворе русского посольства, а одиночных продавцов («голодных офицеров, продававших книжку из-под полы») разгоняли. Тем не менее, книга расходилась, и вскоре потребовалось второе издание, практически стереотипное. Проникала «константинопольская брошюра» (как называл ее впоследствии сам Слащов) и в «кутеповский» галлиполийский лагерь, где ее передавали из рук в руки, взимая за прочтение по полдрахмы (плату умеренную — менее 10 % продажной стоимости книги, — но для голодных галлиполийцев ощутимую, равную стоимости 300–400 грамм хлеба или риса). Не останавливало ни это, ни дисциплинарная ответственность, которая грозила за знакомство с произведением Слащова.

Однако была ли достигнута цель, которую ставил перед собою Яков Александрович, выпуская свою «константинопольскую брошюру»? Для ответа на этот вопрос следует задуматься, какой же могла быть эта цель. Разложения армии, которая, оказавшись за границей, якобы становилась исключительно орудием в руках иностранцев и «врагом России» (официальная слащовская версия после его переезда в РСФСР), по совести, трудно было достигнуть, восклицая: «…Русская Армия […] умереть не может и не должна!» Не стоит видеть в книге и свидетельство «смены вех», перехода на новые идейные позиции, тем более что и «сменовеховский» лагерь не признавал генерала «своим» (за двадцать номеров журнал «Смена Вех» лишь однажды, и то уже в феврале 1922 г., упомянул Слащова в более или менее положительном контексте, а его выступления января 1921-т попросту игнорировались): ведь Яков Александрович не выражал ни тени сомнения в необходимости борьбы против большевизма в ее целом или частностях, не предлагал менять курс, не противопоставлял идеи патриотизма — идее сохранения армии на чужбине (что прозвучит позже в его «московских» мемуарах). «Константинопольская брошюра» написана с прежних «белогвардейских» позиций и даже, если угодно, позиций еще более непримиримых, чем врангелевская (по Слащову, в ноябре 1920 г. следовало продолжать войну, а не эвакуироваться). Именно с такой точки зрения генерал считал Врангеля несостоятельным Главнокомандующим и призывал «общество» отказать ему в доверии на будущее. Удивительно ли, что призыв этот оказался обращенным в пустоту?

«“Последним Новостям” нужны были обличения Слащова, а правда им была не нужна», — писали в 1923 г. авторы «врангелевского» лагеря, однако в действительности парижской газете избравшего «новый курс» П.Н. Милюкова не нужен был ни разоблачительный пафос Якова Александровича, ни сущность упреков, высказанных им в адрес Главного Командования. Те общественные круги, которые не считали целесообразным поддержать Врангеля, в самом лучшем случае вздыхали: «И все эти жалобы, и интриги, и суды чести, — до чего это все эмигрантское, беспочвенное и безнадежное!» («Последние Новости»), а то и откровенно злорадствовали по поводу «ссоры двух “генералов” выпуска гражданской войны» (эсеровская «Воля России»). Позиция Слащова — за продолжение активной борьбы, но против признания ее вождем генерала Врангеля, — могла бы в будущем встретить поддержку радикально-монархических кругов, но в январе — феврале 1921 г. время для этого еще не наступило, и декабрьский номер берлинского «Двуглавого Орла» в редакционной статье, прославляя подвиг «горсточки храбрецов под водительством монархиста генерала Слащова» во время крымских боев, еще не противопоставлял ему «честного полководца генерала Врангеля», а называл эти имена в общем ряду. Способными понять и не осудить Якова Александровича, похоже, оказывались… только его недавние соратники и подчиненные, не под- дсрживавшие, впрочем, вызывающих действий опального генерала.

«Я не суд и не общество — я только бывший рядовой офицер Русской армии, но хочу сказать и Слащову, и обществу то, что я думаю о его книге, о той правде, которая в ней, и о том моменте, когда она была выпущена», — начинал брошюру «Ответ генералу Слащову-Крымскому» не раскрывший своего имени «поручик П. В-ов», подчеркивая далее, что книга, «ударяя по личности Врангеля, […] бьет по самой идее вооруженной борьбы с большевизмом, дискредитируя генеральство вообще», — и восклицая в надежде, что «снова раздастся трубный призыв»:

«За кем идти?

Ведь кроме Врангеля и Слащова, Армия никого не знает (явное преувеличение — как мы помним, не меньшей популярностью пользовался Кутепов. — А.К.).

Других имен, могущих объединить и спаять изверившихся во всех и всем солдат, — нет.

А ведь может настать час, когда Родина снова призовет своих измученных, но верных ей сынов к новой жертве, к новому бою за Веру и Отечество. […]