Лев Остерман - Римская история в лицах

• Название: Римская история в лицах
• Автор: Лев Остерман
• Издательство: Издательство «О. Г. И.»
• Жанр: История
• Год: 1997
• ISBN: 5-900241-46-7

Лица... Личности... Личины... Такова история Рима в своеобразном изложении Льва Остермана: автор анализирует деяния ярких, необычных личностей — политиков, поэтов, полководцев, — реконструируя их психологические портреты на фоне исторического процесса. Но ход истории определяют не только великие люди, а целые группы, слои общества: плебс и «золотая молодежь», жители италийских провинций и ветераны римской армии, также ставшие героями книги. Читатель узнает, как римляне вели войны и как пахали землю, что ели и как одевались, об архитектуре и способах разбивки военных лагерей, о рынках и театрах. Читатель бродит по улицам и рынкам, сидит в кабачках и греется в термах, читает надписи на стенах и слушает, как беснуется и замирает, низвергает кумиров и ликует вечный город. Читатель воочию видит благородные лики и гнусные личины, следит за формированием истинно римского великого характера, ставшего идеалом в веках для лучших сынов России и Европы...

=================================

Памяти Натана Эйдельмана

=================================

---

Римские полководцы имели обыкновение перед началом сражения обращаться к своим воинам с зажигательными речами. Как это им удавалось делать перед фронтом шириной, скажем, в тысячу человек и глубиной в несколько рядов, я не очень представляю. Если только вдоль фронта не были расставлены глашатаи, повторявшие их слова? Но речи, видимо, действительно произносились, и все античные историки их прилежно пересказывают. Речи, звучавшие перед Фарсальской битвой, приводит в своей истории и Аппиан. Хотя нельзя поручиться, что они воспроизведены дословно, их суть и тональность, вероятно, соответствуют исторической действительности.

Помпей честно старается убедить своих солдат в том, что и материальное и моральное превосходство на их стороне — они должны победить. Но говорит он это отстраненно, как человек, который сам не верит в эту победу:

«О, содружинники, — обращается он к солдатам, — вы сейчас скорее военачальники, чем воины. Ведь меня, желающего все больше и больше истощать Цезаря, вы призвали на этот бой. Поэтому и будьте распорядителями на этом состязании, обходитесь с врагами, как обычно обходятся гораздо более многочисленные с малочисленными, взирайте на них с презрением, как победители на побежденных, как молодые на стариков, как люди со свежими силами на сильно утомленных. Сражайтесь как люди, у которых столь много сил и снаряжения и которые к тому еще сознают причины войны. Ибо мы сражаемся за свободу и отечество, опираясь на законы и добрую славу, имея столько знатных мужей, сенаторов и всадников, против сего одного человека, который желает присвоить себе верховную власть. Идите же, как вы о том и просили, с доброй надеждой, имея перед глазами то бегство врагов, которое произошло при Диррахии, то огромное количество знамен, которое мы, одержав победу, отняли в течение одного дня». (Аппиан. Гражданские войны. II, 72)

Цезарь, напротив, в своей речи выражает абсолютную уверенность в победе: «О, друзья, — начинает он, — наиболее трудное мы уже одолели: вместо голода и нужды мы состязаемся теперь с людьми. Этот день решает все. Вспомните, что вы обещали мне при Диррахии (после поражения. — Л.О.) и как вы на моих глазах клялись друг другу не возвращаться без победы...» Заканчивает же он свою речь так:

«...нужно, чтобы я видел, что вы помните свое обещание победить или умереть. Поэтому разрушьте, вступая в бой, возведенные вами укрепления, засыпьте ров, чтобы у нас ничего не оставалось, если мы не победим, чтобы враги видели, что вы не имеете своего лагеря, и сознавали, что у вас нет иного выхода, как занять их лагерь».

И Аппиан продолжает уже от своего имени:

«Так сказал Цезарь и при этом послал все же для охраны палаток две тысячи совершенно престарелых людей. Остальные, выйдя в глубоком молчании, разрушили укрепления и свалили их в ров. Помпей, увидя это... со стоном сказал себе, что им приходится тягаться со зверями и что верное средство против зверей — это голод. Но теперь уже было поздно...» (Там же. 73 — 75)

Возможность описать критический момент сражения предоставим самому Цезарю. Его солдаты по сигналу трубы двинулись вдоль всего фронта вперед, метнули дротики и сошлись в рукопашном бою с солдатами Помпея. Те устояли. Сражение разгоралось со все нарастающим ожесточением...

«В то же время, — пишет Цезарь, — всадники с левого Помпеева фланга, как им было приказано, поскакали все до одного. Вместе с ними высыпала и вся масса стрелков и пращников. Наша конница не выдержала их атаки и несколько подалась. Тем энергичнее стала наседать конница Помпея и, развертываясь в эскадроны, начала обходить наш фронт с незащищенного фланга. Как только Цезарь это заметил, он дал сигнал когортам образованной им четвертой линии. Те быстро бросились вперед сомкнутыми рядами и так бурно атаковали Помпеевых всадников, что из них никто не устоял. Все они повернули и не только очистили это место, но и немедленно в поспешном бегстве устремились на очень высокие горы. С их удалением все стрелки и пращники остались беззащитными и, так как им нечем было обороняться, то они были перебиты. Не прерывая атаки, когорты обошли левое крыло и напали на помпеянцев с тылу, встречая, впрочем, с их стороны упорное и стойкое сопротивление. В то же время Цезарь приказал третьей линии, которая до сих пор спокойно стояла на месте, броситься вперед. Таким образом уставших сменили здесь свежие и неослабленные силы, в то время как другие нападали с тылу. Этой двойной атаки помпеянцы не могли уже выдержать и все без исключения обратились в бегство». (Записки Юлия Цезаря. Гражданская война. 93, 94)

Вот и все. Вслед за левым флангом дрогнула и вся линия воинов Помпея. Союзники побежали, а италийцы прекратили сражаться — цезарианцы предложили им оставаться на месте, обещая их не трогать. Именно таково было указание Цезаря перед началом боя: как можно меньше пролить италийской крови. Тех, кто бежал, солдаты Цезаря преследовали по пятам и на их плечах ворвались в лагерь. Помпей ускакал туда еще раньше, увидев, что поражение неизбежно. Цезарь пишет — быть может, из уважения к памяти своего врага — что тот уехал с поля боя для того, чтобы организовать оборону лагеря. Но Плутарх и Аппиан утверждают, что Помпей впал в полную прострацию:

«Он походил, — пишет Плутарх, — скорее всего на человека, которого божество лишило рассудка. Не сказав ни слова, он удалился в палатку и там напряженно ожидал, что произойдет дальше, не двигаясь с места до тех пор, пока не началось всеобщее бегство и враги, ворвавшись в лагерь, не вступили в бой с караульными. Тогда лишь он как бы опомнился и сказал, как передают, только одну фразу: «Неужели уже дошло до лагеря?» Сняв боевое убранство полководца и заменив его подобающей беглецу одеждой, он незаметно удалился». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Цезарь, XLV)

В рассказе Цезаря чего-то явно не хватает. Каким образом три тысячи пехотинцев обратили в бегство семь тысяч всадников? Видимо, недаром Цезарь предупреждал, что победа будет зависеть от них. Что за специальные указания он им дал? И почему умалчивает об этом? Ответ на эти вопросы мы находим в описании Плутарха, которое подтверждает и Аппиан:

«...Конница Помпея, — пишет Плутарх, — с левого фланга горделиво тронулась в наступление, рассыпаясь и растягиваясь, чтобы охватить правое крыло противника. Однако прежде, чем она успела атаковать, вперед выбежали когорты Цезаря, которые против обыкновения не метали копий и не поражали неприятеля в ноги, а, по приказу Цезаря, целили врагам в глаза и наносили раны в лицо. Цезарь рассчитывал, что молодые солдаты Помпея, кичившиеся своей красотой и юностью, не привыкшие к войнам и ранам, более всего будут опасаться таких ударов и не устоят, устрашенные как самой опасностью, так и угрозой оказаться обезображенными. Так оно и случилось. Помпеянцы отступали перед поднятыми вверх копьями, теряя отвагу при виде направленного против них оружия. Оберегая лицо, они отворачивались и закрывались. В конце концов они расстроили свои ряды и обратились в позорное бегство...» (Там же)

Так вот в чем секрет! Цезарь проявил себя тонким психологом. Воин, идущий в атаку, готов к тому, что будет ранен, лишь бы противник его был повержен. Грудь, иссеченная шрамами, только украшает мужчину. Но юноше, аристократу на всю жизнь остаться уродом! Нет, к этому они были не готовы!.. Кстати, то, что Плутарх называет копьями, были дротики длиною около двух метров, предназначенные для метания (настоящие копья снял с вооружения еще Марий). Цезарь приказал солдатам четвертой линии использовать их именно так, как это описывает Плутарх. А не упоминает он об этом потому, что такое употребление дротиков было нарушением воинских канонов — хитростью. Хитрость же у римлян была не в почете.

В лагере Помпея солдаты Цезаря застали странную картину:

«При взятии лагеря, — свидетельствует Плутарх, — выявилось безрассудное легкомыслие помпеянцев: каждая палатка была увита миртовыми ветвями и украшена цветными коврами, всюду стояли столы с чашами для питья, были поставлены кратеры с вином и вообще все было приспособлено и приготовлено скорее для жертвоприношения и празднества, чем для бегства». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Помпей, LXXII)

В биографии Цезаря тот же Плутарх со слов Поллиона, участвовавшего в сражении, пишет, что...

«Большинство убитых, как он сообщает, оказалось рабами, павшими при захвате лагеря, а воинов погибло не более шести тысяч. Большую часть пленных Цезарь включил в свои легионы. Многим знатным римлянам он даровал прощение. В их числе был и Брут — впоследствии его убийца. Цезарь, говорят, был встревожен, не видя Брута, и очень обрадовался, когда тот оказался в числе уцелевших и пришел к нему». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Цезарь, XLVI)

Цезарь потерял в бою под Фарсалой 1200 человек. Остатки войск Помпея сперва пытались отойти на север к Лариссе, но убедившись, что победитель начал преследование, капитулировали. Продолжая свою «политику милосердия», Цезарь помиловал всех: солдат и офицеров. Более того, во избежание расширения раскола в государстве, он приказал сжечь, не читая, всю захваченную в лагере корреспонденцию Помпея (вспомните, что в свое время Помпей точно так же поступил с корреспонденцией Сертория).