Николай Старилов - Хроника революции

• Название: Хроника революции
• Автор: Николай Старилов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Утром 26 февраля учебная команда Волынского полка выступила на Знаменскую площадь под командой штабс-капитана Лашкевича. Он приказал выслать в дозоры по пять человек от каждого взвода и разгонять толпу. Дозоры делали это плохо. Лашкевич злился, подзывая солдат, крыл их так, что пенсне его в золотой оправе дрожало на узкой переносице, заменял другими. Наблюдать за дозорами поручил Кирпичникову. Он стал ходить по площади, просил демонстрантов разойтись, войти в солдатское положение. Рабочие отвечали ему: - Мы тебе не мешаем и уходить не просим, и ты нам, друг, не мешай. Лашкевич подозвал Кирпичникова: - Если дозоры не смогут разогнать толпу - сходиться к гостинице, а по сигналу рожка собираться бегом. Через полчаса раздался сигнал рожка. Кирпичников не спеша пошел к гостинице, на ходу подсказывая чересчур прытким солдатам: - Быстро не беги, ногу зашибешь. Построив команду у гостиницы, Лашкевич выбрал десять человек и приказал Кирпичникову идти с ним. Тех, кто попадался по дороге, штабс-капитан сбивал кулаком на мостовую и бил ногами. Догнав какую-то девушку, бросил ей: - Пошла вон! Девушка обернулась: - Торопиться мне некуда, а вы будьте повежливей. Лашкевич схватил ее за меховой воротник и стал мотать из стороны в сторону, выкрикивая ругательства и брызгая слюной, как бешеная собака. Солдаты наблюдали эту сцену с ненавистью и презрением: капитан оправдывал свою кличку, данную ему солдатами - "очковая змея". Кирпичников отвернулся и отошел в сторону. Повалив девушку на землю и пнув ее сапогом в живот, Лашкевич нашел глазами унтера, улыбнулся: - Не хотите присутствовать? Какой добрый. А ну-ка, Березкин, дай ей прикладом. Солдат подошел и с каменным лицом помог девушке подняться: - Барышня, будьте добры, уходите скорее. - Березкин, сволочь, ко мне! Живо! Говори, ты почему... такая, не исполняешь приказа?! Солдат молчал. - Если повторится, я тебя... застрелю, - уже спокойным тоном сказал Дашкевич. Березкин и все остальные знали, что капитан не шутит. Кирпичников отстал от Лашкевича, подошел к дозору: - Ребята, что будем делать? - Цельная беда - так и так погибать будем, - наперебой шепотом заговорили солдаты. - Помните, если заставят стрелять, стреляйте вверх. Не исполнять приказа нельзя - можем погибнуть. Бог даст, вернемся сегодня в казармы, там решим, что делать. Лашкевич, вернувшись с дозором к учебной команде, приказал во славу веры, царя и отечества колоть, бить, стрелять немца внутреннего. Подпоручик Лях, начальник пулеметной команды, бегал по панели у гостиницы и орал: - Стрелять, непременно стрелять, господа! Солдаты с угрюмой злобой смотрели на расходившегося сопляка. Прапорщик Вельяминов-Воронцов приказал сигнальщику играть три раза. Люди, привыкшие за эти дни к частым сигналам воинских рожков, не обратили внимания на "предупреждение". Прапорщик скомандовал: - Прямо по толпе, шеренгой. Шеренга...пли! Громыхнул залп. С верхних этажей домов посыпалась известка и стекла. Толпа разбежалась - не было ни одного убитого или раненого. Воронцов заорал: - Целить в ноги, мать вашу! В бегущую толпу, пли! Залп. Снова ни убитых, ни раненых. Вздрагивая от возбуждения, с разрумянившимся лицом Воронцов почти ласково приговаривал: - Зачем волнуетесь, стреляйте спокойно. Кирпичников поддакнул: - Верно, верно, вы, ребята, волнуетесь. Вы лучше стреляйте, - и подмигнул солдатам. Толпа разбежалась не вся. Многие прижались к дверям парадных входов, к воротам, притаились за углами домов.

Николай П - Александре Федоровне, 26 февраля 1917 г.: "Моя любимая! Поезда все опять перепутались. Письмо твое вчера пришло после 5 часов. Сегодня же последнее, № 647, пришло как раз перед завтраком. Крепко целую за него. Я был вчера у образа прес. девы и усердно молился за тебя, моя любовь, за моих детей и за нашу страну, а также за Аню. Скажи ей, что я видел ее брошь, приколотую к иконе, и касался ее носом, когда прикладывался. Я надеюсь, что Хабалов сумеет быстро остановить эти уличные беспорядки. Протопопов должен дать ему ясные и определенные инструкции. Только бы старый Голицын не потерял голову! Целую всех вежно, навеки твой

Ники".

Какой-то старичок вышел из-за дома и спокойно шел по улице, видимо не понимая, что происходит. Воронцов приказал ефрейтору Слескаухову: - Стреляй в этого. Ефрейтор пальнул три раза и третьим выстрелом сшиб фонарь. Воронцов выхватил у него винтовку и стал стрелять по жавшимся к дверям и воротам людям. Первым же выстрелом он ранил хорошо одетую девушку. Она села, схватившись за колено и заплакала. Появившийся откуда-то пожилой генерал подошел к Воронцову и приказал оказать раненой помощь. Он помог ей сесть в автомобиль, посадил с ней двух солдат, и они уехали в городскую больницу. Воронцов усмехнулся вслед сердобольному генералу, закурил и с папиросой в зубах стал стрелять. Стрелял он метко. Трое были убиты, раненый мужчина ползал по грязной мостовой, оставляя за собой расплывающуюся полосу крови. - Кирпичников, - позвал Воронцов. - Позвоника, братец, в скорую помощь, пусть уберут. Показался какой-то безоружный солдат - видно шел из увольнения, а может раненый на фронте и бывший сейчас в отпуску на долечивании. Воронцов его застрелил. Приехала карета скорой помощи, забрала убитых и раненых. Воронцов опять стал стрелять, приговаривая: - Какие умные, питаете доверие к врачам, знаете, что вас вылечат. Он убил еще четырех человек и пошел в гостиницу выпить. За него остался прапорщик Ткачура. Появился батальонный командир полковник Висковский и приказал никого не пропускать на Знаменскую площадь. Ткачура смотрел оловянными глазами на людей, шедших с Николаевского вокзала и твердил: - Никого не пропускать. Кирпичников предложил ему пойти в гостиницу: - Я здесь побуду за вас, покажу им как бунтовать. Когда прапорщик вошел в гостиницу. Кирпичников махнул рукой: - Идите, кому куда нужно, только побыстрей.

Донесение охранного отделения: В 4 1/2 часа дня Невский просп. на всем его протяжении был очищен от толпы, причем на Знаменской площади чинами полиции подобрано около 40 убитых и столько же раненых. Одновременно на углу Итальянской и Садовой улиц обнаружен труп убитого прапорщика лейб-гвардии Павловского полка с обнаженной шашкой в руке. В 5 часов дня на углу 1 Рождественской улицы и Суворовского проспекта произведенным войсками по собравшейся толпе залпом 10 человек было убито и несколько ранено. Во время беспорядков наблюдалось как общее явление крайне вызывающее отношение буйствовавших скопищ к воинским нарядам, в которые толпа в ответ на предложение разойтись бросала каменьями и комьями сколотого с улиц снега. При предварительной стрельбе войсками вверх толпа не только не рассеивалась, но подобные залпы встречала смехом. Лишь по применении стрельбы боевыми патронами в гущу толпы оказывалось возможным рассеивать скопища, участники коих, однако, в большинстве прятались во дворы ближайших домов и по прекращении стрельбы, вновь выходили на улицу.

Полицейское донесение: "Слушательницы высших женских учебных заведений проникали в места, где были десятки раненых, оказывали им помощь и вели себя по отношению к чинам полиции, стремившимся их оттуда удалить, в высшей степени дерзко".

Через полчаса пришли Воронцов и Ткачура. - Ну как, стрелял без меня? - спросил Воронцов. - Прикладами, вашскородие. - Молодец, Кирпичников! По Старо-Невскому проспекту пришли волынцы из другой учебной команды, попросили командира взамен выбывшего по ранению. Воронцов приказал Кирпичникову: - Принимай команду, иди и стреляй. Кирпичников отвел волынцев подальше и сказал: - Мало нас секут розгами и бьют. Думайте больше! - бросил их и вернулся назад. Воронцову доложил, что встретил офицера и передал ему команду, потом подошел к взводным Маркову и Козлову: - Что делается? Стыд и грех! Унтера помолчали, потом предложили: - Когда вернемся в казарму, обдумаем. В полночь прибежал вестовой от Лашкевича с приказом снять дозоры и построиться во дворах домов, но самим в казарму не идти.

Решение Государственной Думы: "Совет старейшин, собравшись в экстренном заседании и ознакомившись с указом о роспуске, постановил: Государственной Думе не расходиться. Всем депутатам оставаться на своих местах".

На смену волынцам пришел гвардейский саперный батальон. На улицах было тихо и пустынно, только казачьи разъезды маячили двухголовыми тенями. Кирпичников обратился к подошедшему Лашкевичу: - Позвольте идти! Лашкевича словно кольнули шилом, он закричал: - Ты еще не снял роту?! Ты... твою мать, весь день прятался от меня! - Подбежал к строю и начал последними словами крыть команду. Придя в себя после освежительной вспышки, он сказал: - Плохо, нет самостоятельности. Вы проходили только теорию стрельбы, теперь у вас есть некоторая практика. На войне то же самое. Главное - самостоятельность и настойчивость... Все-таки спасибо. - Р-рады стараться! Лашкевич приказал: - На плечо, повзводно в казармы шагом марш. Кирпичников остался с начальником. Пришли пьяные Воронцов и Ткачура и попросили штабс-капитана, чтобы он разрешил им самим отобрать патроны у солдат. Лашкевич отказал, напомнив, что патроны отбирают взводные, потом поблагодарил офицеров за службу. Кирпичников и Лашкевич пошли в казармы. Зашли в канцелярию. Штабс-капитан снял шинель, устало опустился в кресло: - Завтра команда пойдет в восемь часов. Будить в шесть. Я приду в семь. Людям скорей ложиться спать. - Сегодня не обедали, ваше высокоблагородие, не ужинали, чаю не дали. - Ничего-ничего, теперь не такое время, чтоб чаи распивать. Приказав всем ложиться спать, Кирпичников остался наедине с младшим унтер-офицером Марковым, посмотрел ему в глаза и спросил: - Согласен завтра не идти? - Согласен, - спокойно и твердо сказал Марков, как о чем-то давно им решенном. - Собери всех взводных. Кирпичников приказал дневальному в случае появления дежурного офицера немедленно доложить ему. Пришли взводные. - Что будем делать? Отцы, матери, сестры, братья, невесты просят хлеба. Мы их будем бить? Вы видели кровь, которая лилась сегодня по улицам? Я предлагаю завтра не идти. Я лично - не хочу. Лучше умереть с честью, чем стрелять в своих! - Мы от тебя не отстанем. Будем все заедино. - Ну, если так... Не выдавать друг друга и живыми в руки им не даваться. Смерть только сейчас страшна, а убьют - ничего не будет. Позвали отделенных. Те прибежали кто в чем. - Мы, взводные командиры, решили завтра не идти стрелять. Вы, наши помощники, как решаете? - Согласны. Только твою команду и будем исполнять. - Решено. Завтра не идем. Исполнять мою команду и смотреть, что я буду делать. Дневальному наблюдать за пулеметами и пулеметчиками. Из учебной команды никого не выпускать. Встаем не в шесть по приказу, а в пять, собираемся повзводно, объясняем людям, что мы присягали бить только врага, а не наших родных. Разошлись по местам. Кирпичников позвал инструктора команды младшего унтер-офицера Дреичева: - Иди завтра к батальонному инструктору, бери у него патроны, будто бы по приказу штабс-капитана Лашкевича. Бери сколько сможешь. Койки Маркова и Кирпичникова стояли рядом, и они обсуждали, что может завтра произойти. - Если никто не присоединится, займем казарму, один пулемет поставим на лестнице, второй - против оружейной мастерской, тогда им нас без артиллерии не взять. - Ежели к нам не присоединятся, нас повесят тут же. - Лучше помереть за свободу... Пусть люди помнят учебную команду Волынского полка... Как видно, нет в России тех людей, которые восстали бы против буржуазии и царя. А вдруг, даст бог, присоединятся к нам части! Может, все надеются на начало, а зачинщиков нет? Они лежали одетые. Марков взял свою винтовку, положил рядом с собой, поцеловал и усмехнулся: - Вот моя милая, верная жена.