Аркадий Гайдар - Том 4. В дни поражений и побед. Дневники

• Название: Том 4. В дни поражений и побед. Дневники
• Автор: Аркадий Гайдар
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

Аркадий Гайдар – русский советский писатель, нашедший призвание в детской литературе. Он сумел по-своему поведать детям о фронтовом товариществе и высокой романтике революционной борьбы. Среди его произведений полубиографическая повесть «Школа», повесть «Дальние страны», «Военная тайна», «Тимур и его команда», послужившая развитию тимуровского движения в стране.

В четвертый том вошли: «В дни поражений и побед», «На графских развалинах», «Обыкновенная биография», «Глина», «Синие звезды», «Бумбараш», фельетоны и очерки, незаконченные произведения, из писем и дневников.

Рисунки художников Д. Хайкина, И. Ильинского, А. Иткина.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Он был в строю и потому сказать ей ничего не смог.

Николаю сделали операцию и вынули круглую свинцовую пулю.

– Эдакая мерзость застряла, – сказал доктор, взвесив ее на ладони. – Сразу видно, что из дрянного револьвера.

Когда Сергей выходил из курсового лазарета, ему передали, что его хочет видеть какая-то девушка.

Он спустился в садик и увидел Эмму. Приветливо поздоровался с ней. По ее похудевшему лицу и беспокойному взгляду сразу догадался, о чем она хочет спросить. Рассказал ей все сам.

– Ему теперь лучше?

– Да. Приходите дня через три, и мы вместе к нему сходим.

Эмма ответила ему благодарным взглядом.

Она пришла после строевых занятий. Пошли в лазарет. У входа надели чистые белые халаты и прошли во вторую палату.

– Мы к тебе в гости, – проговорил, входя, Сергей. Николай радостно встретил их.

– И ты пришла?

– Пришла.

– А как же дома?

– Разве я ребенок.

Сергей, соврав что-то, вышел, оставив их вдвоем.

– Ты изменилась, Эмма, – заметил Николай.

– Может быть, Коля. Я много думала за последнее время.

– О чем?

– Обо всем. Досадно становится. Жизнь слишком монотонна. Кругом кипит, а тут все одно и то же.

– А бог как?

Посмотрела на него, подумала немного. Спросила серьезно:

– Неужели ты думаешь, что я и вправду до последнего времени в это верила? Надо было хоть чем-нибудь заполнять жизнь, если ничего другого не было. Да и не хотелось мать огорчать.

– Ну, а теперь?

Эмма остановилась в нерешительности.

– Теперь не знаю…

Они прощались. Николай крепко пожал ей руку и сказал полушутя:

– Думай только больше. Обо всем, сначала.

– Сначала о тебе, а потом обо всем…

– Почему? – Он на секунду поймал ее глаза. Чуть-чуть улыбнулась, остановилась у дверей, хотела что-то добавить. Не сказала и вышла.

Все пошло своим чередом. Начались усиленные классные занятия. Сергей – председатель курсовой комячейки. Эта должность накладывала на него много новых, неотложных обязанностей, далеко не сходных с обязанностями ячеек, возникающими в мирное время. То туда, то сюда. По требованию Гувуза – для ответственной оперативной работы выделять наиболее надежных курсантов-коммунистов. Бывать на всевозможных секретных заседаниях и совещаниях. Вести учет и выдавать членам оружие. Словом, быть в самой гуще работы. Он ночевал теперь не в общем помещении, а в небольшой удобной комнате комячейки и поздно засыпал на широком кожаном диване, возле полевого телефона, соединявшегося с главными квартирами обширного корпуса.

Вместо заболевшего, несколько тяжелого на подъем комиссара был назначен другой. Молодой, умный латыш Ботт сразу вошел в курс всего происходящего и повел совместно с Сергеем дружную, живую работу.

И часто поздно ночью просыпался тот, услышав сквозь сон певучие вызовы фонического аппарата – два тире точка: – –.– –.

Работа и учеба шли вовсю. Но вот мирная жизнь прервалась снова. Был какой-то праздник, утром поверка не производилась, и многие повставали несколько позднее, чем обыкновенно. Утро стояло жаркое, солнечное. Курсанты разбрелись по роще и по садику, беспечно прогуливаясь и отдыхая.

Сергей только что направился к пруду, как вдруг по окрестностям покатились торопливые, четкие переливы сигнала «тревога». «Это уже не сбор», – мелькнуло у него в голове. И он стремительно помчался наверх, к пирамиде с винтовками.

Никто ничего не знал. Командир батальона громовым голосом кричал:

– Строиться!.. Быстро! – И почти на ходу построившимся курсантам подал команду: – За мной, бегом марш!

Вот знакомая роща, налево насыпь, город кончается. Что такое?!

– По окраине города от середины в цепь! Запыхавшиеся курсанты быстро рассыпаются; тарахтит по земле пулемет.

Вот оно что! Во весь опор мчатся на курсантов какие-то всадники. Быстро снимается с передков чья-то батарея.

– Ого-онь! – раздается команда.

И цепь, опередившая в развертывании на несколько минут неизвестного противника, жжет его едким огнем пуль.

Кто-то падает; тщетно пытается изготовиться к выстрелам батарея. Поздно! Слишком силен огонь дисциплинированной части.

– Прекратить стрельбу! Сдаются!

Цепь, бросаясь вперед, завладевает батареями загадочного противника.

– Кто же это? – слышатся недоумевающие голоса победителей.

И от края до края быстро передается и перекатывается по цепи:

– Багумский полк восстал… Багумский полк изменил.

Сергей нахмурил брови. 9-й Багумский полк – полторы тысячи человек – самая крупная единица гарнизона.

Всю ночь собирались надежные части гарнизона: 4-е, 5-е, 6-е курсы кавалерийские, мелкие партийные отряды.

В девять часов утра полк выступает, к девяти часам ему предъявлен ультиматум – сдать оружие…

Без десяти девять. Киев точно вымер; по улицам извиваются цепи. По углам приникли к земле пулеметы. Еще осталось несколько минут. На автомобиле подъезжает наркомвоен Украины, смотрит на часы. Вместо ответа с той стороны первою лентой резанул пулемет.

Наркомвоен привстал, облокотившись на стенку машины. Подал сигнал.

Через головы притаившегося Киева с ревом забила батарея по Бендерским казармам.

Перестрелка по улицам длилась недолго; со стороны восставших выстрелы стали стихать.

Сергей бежал один из первых по Керосинной улице, и, завернув за угол, он увидал спины поспешно убегающих багумцев и выкинутый белый флаг.

– Сдаются!

– Багумцы сдаются!

– Спохватились все-таки, – говорит наркомвоен.

– Прекратить огонь!

Полк был обезоружен и расформирован в тот же день.

К вечеру все было уже спокойно и тихо. Днем привычный киевлянин сначала робко высунулся на двор, потом показался на улицу. Не найдя ничего угрожающего своей особе, вздохнул с удовольствием и облегчением.

К вечеру, как и всегда, Крещатик был полон. Сновали лихачи; горели огни; гуляла нарядная, смеющаяся публика.

Возле курсов стояли усиленные посты и ходили патрули.

Глава 7

В команду Сергея вошли запыхавшиеся Владимир и Николай.

– Дело есть, – проговорил Владимир несколько взволнованно. – Тут, брат, кругом нас какая-то чертовщина твориться начинает.

– В чем дело?

– А вот в чем. Сегодня я на дневальстве, а потому на занятиях не был. Отстояв свое время, я сменился, захватил книгу и улегся под кустом в роще. Кругом никого. Потом слышу шаги, гляжу – начальник. Я бы и не обратил внимания, но вспомнил про твои подозрения. Куда, думаю, его черт несет? Тихонько за ним. Возле дороги у овражка он встретился с тем самым человеком…

– С Агорским? – живо переспросил, насторожившись, Сергей.

– Да. Начальник передал ему большой синий сверток и сказал несколько слов. А затем пошел как ни в чем не бывало дальше. Я его оставил, когда он входил в ворота арткурсов. Вот и все.

– Странно что-то! Друзья задумались.

– Знаете что, – начал Сергей. – Я думаю, что эта хитрая лиса передала Агорскому какие-либо нужные секретные сведения. А затем прошла дальше, к артиллеристам, чтобы скрыть следы своей отлучки.

– Пожалуй, что и так!

– Что же теперь делать?

– Прежде всего – за комиссаром.

Пришел Ботт. Ему рассказали все с самого начала.

– Вот что, товарищи, – сказал он. – Если арестовать Сорокина, то, пожалуй, никаких улик не найдется, а предупрежденные сообщники скроются, и дело будет смазано. А кроме того, на чем, в сущности, основаны все ваши подозрения? А если между ними просто какие-нибудь личные дела?

– Нужно сверток достать, – проговорил Владимир.

– А как его достанешь?

– Я попробую, – встал все время молчавший Николай.

– Ты? Каким образом?

– Это уж мое дело, – коротко ответил он. И, повернувшись, вышел.

Эмма сидела за столом и что-то читала.

– Ты что, сударыня, читаешь? – подошла к ней мать. – Опять неприличное?

– Я неприличных книг не читаю, – вспыхнула Эмма.

– Знаю, знаю! Дай-ка сюда!

Эмма подала матери безобидную книжку Уэльса.

– То-то, – покачала головой старуха. – Ох, господи, вот на грех принесло племянничка! Не было печали… Вертопрах какой-то!

– Он не вертопрах вовсе и гораздо лучше всех ваших дурацких Митенек да Вовочек! – пылко заступилась Эмма.

Старуха, огорошенная такой внезапной защитой, подозрительно покосилась на нее:

– Да ты, мать моя, уж не того ли?.. Резкий ответ застыл на губах Эммы.

Она увидела, что около плетня, под тенью акаций, стоит Николай и молча показывает ей небольшую бумажку. Встала и заметила, как, просунув записку в щель, он исчез. Ничего не видевшая старуха ушла в дом, и долго еще оттуда доносилось ее ворчанье.