Мамед Ордубади - Подпольный Баку

• Название: Подпольный Баку
• Автор: Мамед Ордубади
• Жанр: Советская классическая проза

Мамед Сеид Ордубади (1872 - 1950) - писатель

К литературной деятельности Ордубади приступил в 14-15летнем возрасте. В 20-е годы было издано несколько сборников стихотворений Ордубади, состоящих из лирических и сатирических стихотворений, переводов и поэм. В то же время, писатель приобрел славу основателя жанра исторического романа в азербайджанской литературе. Своим романом-эпопеей под названием «Туманный Тебриз» (1933-1948), состоящим из четырех томов, писатель заложил основу этого жанра в литературе Азербайджана

---

— Гнусный тип!

— Заткнись, собачий сын!

— Пошел прочь! Это вы распяли Христа!

— Будьте воспитаны! Ведь я не задеваю вас.

— И не имеешь права!

— Эй, ты, соленый ублюдок!

— Сам ублюдок! Хочешь, чтобы я фонарь подвесил под глаз тебе? Держи язык за зубами, я тебе не какой-нибудь персюк!

— Городовой, городовой!…

Подъехал вагон конки. Толпа начала штурмовать его, толкая выходивших пассажиров.

Один из пайщиков акционерного общества по эксплуатации конки Гаджи Салман передвигался по подножке вдоль вагона, контролируя кондуктора и мешая ему провозить бесплатно своих родственников, а когда изможденные лошади отказывались тянуть вагон, соскакивал на мостовую и подпирал вагон плечом, помогая клячам. Если народу набивалось больше нормы, он, подобрав полы чухи, бежал сбоку вагона, стаскивая с подножки лишних пассажиров кого за полы одежды, кого за руку.

Вот он уцепился за полу чухи крестьянина из Маштагов, когда тот стал карабкаться на подножку конки, и стащил его на землю. Упорный крестьянин лягнул Гаджи Салмана ногой в грудь и свалил на булыжную мостовую. Чубук Гаджи Салмана полетел вправо, папаха — влево, а сам он с минуту лежал на спине, тараща глаза в небо, затем поднялся с земли и завопил истошным голосом:

— Вылазьте все из вагона, бессовестные!… Завтра же я оставлю Баку без цивилизации, разломаю вагоны, а лошадей пристрелю. Мы создаем для вас, дикарей, удобства, насаждаем цивилизацию, а вы, скоты, не стоите даже вот этих паршивых кляч. Ежедневно у нас подыхает несколько лошадей!… Не нужны мне ваши копейки!… Вылазьте вон!… Сейчас овес и сено дороже золота!… Я разорился, покупая без конца лошадей и корм для них. Ежедневно я терплю убыток — пятнадцать рублей — и все мои компаньоны — тоже. Всего полчаса назад околела моя лучшая лошадь, резвая, как птица!.. Вылазьте все, иначе я сегодня же превращу весь Баку в руины!…

Никто не обращал внимания на брань Гаджи Салмана, так как подобные сцены случались часто.

Папаху Гаджи Салмана отряхнули от пыли и водрузили на голову хозяина. Мундштук чубука оказался сломанным. Конка тронулась.

Совладелец конки продолжал сквернословить, понося конновожатого.

— Эй, Мазан, да перевернется в могиле твой дед рыболов Курбан!… Не гони лошадей, останови конку!… Говорят тебе, останови!… Ублюдок!… Сукин сын!… Пусть мое паломничество в Мекку не зачтется мне во благо, если я не вычту из твоей получки деньги за околевшую сегодня лошадь!

Гаджи Салман снова спустился на подножку вагона конки, желая, очевидно, поколотить Мазана, но запутался в длиннополой чухе и опять свалился на мостовую.

Мазан не остановил лошадей, напротив, погнал их еще быстрее.

Гаджи Салман, вскочив на ноги, бесновался:

— Не погоняй, сукин сын!… Остановись!

Конновожатый остановил лошадей, швырнул кнут на пол вагона и выкрикнул со злостью:

— Если так, бери сам вожжи!… Плевал я на вас и на вашу конку!

Пассажиры заволновались:

— Безобразие!…

— Когда городская дума положит конец этому?!

— Если бы наши богачи были порядочными людьми, в Баку давно бы ходил трамвай!…

— Во всем виновата городская дума, — кто же еще?! И удивляться тут нечему. Полсотни бездарных людишек, которым грош цена, собрались и вздумали организовать акционерное общество по эксплуатации конки!..Смехота!..

— А разве сама городская дума не принимает участия в этих махинациях?

Гаджи Салман, видя, что обозленный конновожатый Мазан ушел, сунул сломанный чубук за пояс и полез на его место.

Вагон опять тронулся.

Павел и его товарищи с интересом наблюдали всю эту сцену.

Неожиданно они услышали чьи-то всхлипывания. Печальный девичий голос протянул:

— Не разрешили!…

Обернувшись, они увидели девушку лет семнадцати-восемнадцати, высокую, стройную, светловолосую, голубоглазую, словом, пригожую русскую дивчину. Рядом с ней, боком к ним, стоял старик, с виду рабочий. По вспаханному глубокими морщинами лицу нетрудно было понять: за его плечами нелегкая трудовая жизнь. Он был худ и костляв, большие руки с узловатыми пальцами, жилистые и черные, выдавали в нем рабочего, которому приходится иметь дело с мазутом. Пиджак и штаны пестрели заплатами.

— Не разрешили!… - повторила девушка.

Редкие прохожие обращали внимание на плачущую девушку, — людское горе было обычным явлением для Баку, города разительных контрастов, города миллионеров и нищих, где у одних было все, у других ничего, — подчас даже куска хлеба, чтобы утолить голод. Да, в те годы слезы на улицах этого солнечного южного города не были редкостью.

Старик повернулся к плачущей девушке, провел рукой по ее волосам.

— Женичка, ведь ты у меня умница, возьми себя в руки. В том, что произошло, нет ничего удивительного. Скажу откровенно, я заранее предвидел неудачу.

Голос старика показался Аскеру знакомым. Он шагнул навстречу спутнику девушки.

— Ба, да это ты, Сергей Васильевич!… А мы собрались как раз к тебе. Хорошо, что встретились здесь. Только бы напрасно потеряли время. До Сабунчей путь немалый. Как я сразу не узнал Женю?! Отчего она в слезах? Что произошло?

Аскер и Сергей Васильевич обменялись рукопожатиями, затем Аскер познакомил старика со своими товарищами.

Заметно было, Сергей Васильевич обрадовался этой встрече. Посоветовавшись, они решили ехать в Сабунчи.

Сергей Васильевич продолжал утешать Женю:

— Ведь ты сама, дочка, не верила, что тебе разрешат сдать экзамены на аттестат зрелости экстерном. Так и случилось. И знаешь почему? Потому что ты дочь рабочего. Ведь кто учится в гимназиях? Сынки богатеев, чиновников, купчишек. Разве мы ровня им?… Ты им чужая. Им чужды и твой отец, и наша простая фамилия, и платье, которое ты носишь, и класс, к которому ты принадлежишь, и твои мысли. Люди из высшего общества, чьи сынки и дочери учатся в гимназиях, смотрят на нас с презрением. Ведь это оскорбление для них — дочь рабочего хочет сдать экстерном все экзамены! Нет, нынешний режим и порядки не могут допустить, чтобы аристократию оскорбляли!

Сергей Васильевич незлобно усмехнулся. Это была усмешка умудренного жизненным опытом человека, который умеет не только возмущаться, но и понимает силу не всегда зависящих от людей обстоятельств.

Погрустневший Аскер с сожалением смотрел на девушку!

— Надо терпеть, Женя, не унывай. То, что произошло с тобой — самая обычная для нашего времени вещь. С несправедливостью мы сталкиваемся ежедневно. Ты спросишь, может, мы привыкли к ней? Нет, к несправедливости и оскорблениям привыкнуть нельзя.

Женя молчала, с трудом сдерживая слезы. Успокоившись немного, она поправила волосы и сказала:

— Не разрешили — ну и пусть.

Павел с интересом разглядывал девушку. Платье на ней было недорогое, но чистенькое и красиво сшитое. Лицо — умное, серьезное.

Женя, заметив, что Павел пристально смотрит на нее, обратилась к нему:

— Извините меня, пожалуйста. Думаю, вы понимаете мое состояние и мою обиду. Я даже не помню, мы уже познакомились с вами или еще нет? Меня зовут Женей.

Павел приветливо улыбнулся.

— А меня Павлом. Советую вам, Женя, не расстраиваться. Что поделаешь? Так уж мы живем — в окружении несправедливости и оскорблений. Скажу вам по секрету: рано или поздно этому придет конец.

Лицо Жени посветлело, глаза улыбнулись. Возможно, она посчитала слова Павла за шутку или приняла всерьез, только было видно: ей понравились и Павел, и его слова. Она улыбнулась, уже совсем весело и дружески пожала Павлу руку.

Подъехал вагон конки, и сцена, которую друзья наблюдали десять минут назад, повторилась, только на сей раз без участия Гаджи Салмана.

Они с трудом протиснулись в вагон. Пассажиры сторонились Сергея Васильевича, боясь испачкаться о его одежду, ворчали:

— Как он смеет ехать с нами в одном вагоне?..

— Этого типа надо высадить!

— Бессовестный! Разве можно в такой замызганной одежде появляться среди людей?!

— Чумазый оборванец

— Пошел прочь, слышишь?!

Больше других возмущался господин в светлом чесучовом костюме. Кто-то начал даже звать городового, но тут конка тронулась, и публика стала постепенно успокаиваться.

Не хотел униматься лишь господин в чесучовом костюме, понося Сергея Васильевича обидными словами.

Женя была сконфужена, но чем она могла помочь отцу

Павел сделал попытку осадить сквернослова, но Айрапет многозначительно сжал рукой его локоть, призывая сохранять спокойствие, так как вмешательство полиции могло привести к обнаружению у них запрещенной литературы.

Павлу каким-то образом удалось сесть на освободившееся место. Он потеснился, и Сергей Васильевич сел рядом с ним.

Чиновник в чесучовом костюме все не хотел утихомириться: