Михаил Ландбург - Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф

• Название: Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф
• Автор: Михаил Ландбург
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015

Гуш-Кати́ф (ивр. גוש קטיף‎, «урожайный блок») – блок еврейских поселений на юге сектора Газа, который был ликвидирован в августе 2005 года.

В рамках плана «одностороннего размежевания» Израиль начал эвакуацию еврейских поселенцев и войск из сектора Газа. Поселения были эвакуированы и разрушены. В последующие месяцы территория была передана Палестинской автономии.

---

– Он – кто? – спросил Виктор у девушки.

– Близкий знакомый.

– Насколько близкий?

– На расстоянии пушечного выстрела, – ответила девушка.

Виктор кивнул.

– Теперь мы не в Вильнюсе, а тут… – сказала девушка. – Как тебе тут?

– Отлично!

– Врёшь, наверно?

– А тебе как?

– Терпимо… – девушка пожала плечами. – В Димоне у меня знакомая… Вот, к ней этого аборигена-козла везу… Лоток у него в Кирьят-Гате… Соленья, шварма и всякое такое…

Виктор взглянул на водителя: широкоплечий мужчина лет сорока с кирпично-красным лицом и огромным животом. Просунув в раскрытое окно голову, он громко сопел, а его лицо было покрыто пятнами недоверия и тревоги.

«Отчего это у него?» – подумал Виктор, но поймал себя на мысли, что в последние недели он и сам поглядывает на окружающих с некоей долей недоверия и тревоги.

– Это нормально! – вырвалось у Виктора.

Не выпуская изо рта сигарету, водитель опасливо огляделся по сторонам и сквозь зубы процедил:

– Что-то не понял…

Виктор улыбнулся.

– Нормально, – повторил он, – всё нормально!

– Оставь ты его, – сказала девушка, – пускай себе пасётся…

– Весёлая ты! – сказал Виктор.

– А тебе кто мешает?

Виктор молча развёл руками.

– Не бери в голову, – сказала девушка.

– Ладно!

– Моя приятельница говорит: «Не бери в голову, бери куда надо!..»

– Замечательная у тебя приятельница, – Виктор вдруг рассмеялся.

– Ты чего? – спросила девушка.

– Прости! – с трудом подавляя смех, сказал Виктор. Ему вспомнился Дулько, его сменщик с заправочной станции, который любил повторять: «Если женщина отдаётся мужчине за деньги, выходит, она вовсе не подарок!»

– Ты чего? – повторила девушка.

– Ценная у тебя приятельница, – сказал Виктор.

– Ну, да…Сунь-и-вынь зовут.

– Китаянка, что ли?

Девушка весело покачала головой:

– Кореянка…Умница… На днях сказала, что очень скоро, с Божьей помощью, в Димоне осядет сотня-две приличных клиентов. Солидная прибыль…

– Чего так?

– Газеты читаешь?

– А что?

– Завтра правительство сотрёт Гуш-Катиф в пыль, ну и…

Отступив на полшага в сторону, Виктор проговорил:

– Не дождутся! Ни правительство, ни твоя знакомая…А тебе удачи!

– И тебе! – отозвалась девушка.

Сплюнув окурок на землю, водитель торопливо крутанул ключ зажигания. Машина, словно испуганная коза, сорвалась с места.

«У Анны вещи заберу послезавтра», – решил Виктор.

Прислонившись к стене кирпичного сарая, стоял старик-бедуин и жевал лепёшку.

– Мир тебе! – сказал Виктор.

Продолжая жевать, бедуин приподнял голову.

– День отработал? – спросил Виктор.

– А ты?

– Моя работа ночная!

Бедуин достал изо рта то, что осталось от лепёшки, и засмеялся.

– Ты чего? – спросил Виктор.

Бедуин не ответил. Только рот прикрыл.

Виктор прошуршал газетой.

– Правительство хочет, чтобы мы завтра убрались из Гуш-Катифа… Что ты на это скажешь?

Бедуин молчал.

– Наше правительство нас прогоняет…

Бедуин вернул остаток лепёшки в рот.

Виктор спросил:

– Как тебе такое?

Бедуин жевал лепёшку.

– Прогоняет правительство! – повторил Виктор.

Бедуин жевал лепёшку, закрыв глаза.

– Тебе понятно, о чём я говорю?

Бедуин не ответил.

«Уж он-то понимает!» – подумал Виктор и спросил:

– Почему молчишь?

Бедуин приоткрыл беззубый рот и виновато улыбнулся.

– Жуй, папаша, питайся! – сказал Виктор и побрёл дальше.

С верхнего этажа жёлтого здания неслась песня «Эцли ха-коль бесэдэр»[1], и Виктор, взглянув на распахнутое окно, подумал: «Кажется, на землю уже сошла благодать, осталось лишь, чтобы к нам и справедливость опустилась…».

Остановив несколько прохожих, Виктор представился журналистом. «Не подскажете, – спросил он, – где пребывает справедливость?» Прохожие на улицах Беер-Шевы отнеслись к вопросу Виктора со всей серьёзностью, более того, на какое-то время они погружались в глубокомысленную задумчивость, но точный адрес никто так и не указал.

* * *

Беер-Шева, 16-ое августа, 16–24.

– Где пропадал? – спросил Шульман, однокурсник Виктора по философскому факультету. – В Университете чешут всякое…

Виктор вкратце доложил о том, что делал он, и что делали с ним…

– Забавно! – отметил Шульман и добавил: «Пойдём ко мне в apartament, выпьем по drink, кондиционер включим, побеседуем. В apartament я теперь один…».

– А твоя невеста?

– Лея теперь не со мной, то есть, с тех пор, как на её лице появилось порочное выражение, я не с ней…

– Помню, Леино лицо тебе, вроде бы, нравилось.

– Нравилось…До тех пор, пока на нём не появилось порочное выражение.

– А как же с любовью?

Шульман сморщил нос.

– По-моему, данный предмет обсуждения не заслуживает! Этой штуке отдают слишком много чести и времени книги, фильмы, оперы, а ведь всего-то дел: две пары губ, четыре руки, четыре ноги и кое-что между… Разве не так?

– Я подумаю! – пообещал Виктор. – На досуге…

– Сильно занят?

Виктор загадочно улыбнулся.

– Бедняга… – сказал он.

– Ты о ком? – удивился Шульман.

– О тебе! О ком же ещё?

– Разве не об этом парне, который сейчас с Леей?

Виктор скорбно опустил голову.

– Бедняга… – сказал он снова.

– А о ком ты сейчас?

– Сейчас я об этом парне. Что если и он тоже заметит на лице Леи порочное выражение?

– Будет очень прискорбно, но думаю, что это неизбежно…

Квартиру Шульмана вскладчину оплачивали родители из Ашдода, дедушка из Ашкелона и две тёти из Димоны. Нормальный потолок. Нормальные стены. Нормальный холодильник. Два стула, заваленные умными книгами: «Бытие и время» Мартина Хайдеггера, «Диалог между философом, иудеем и христианином» Абеляра, «О ничтожестве и горестях жизни» Шопенгауэра, «Я и Ты» Мордехая Бубера.

Покончив с осмотром комнаты, Виктор сказал:

– Твои родичи – святые люди!

– Да уж…

– А потому так странно…

– Что именно? – насторожился Шульман.

– Генетики утверждает, будто в глубинной сути индивидуума заложен некий код, передаваемый по наследству, но тогда почему в твоей личности не наблюдается даже намёка на святость?..

Шульман пояснил:

– Видимо, на сегодняшний день с генетической наукой что-то не в порядке… Выпить хочешь?

– По вечерам всегда… – ответил Виктор.

– Вино?

– Лучше водку!

– Тогда уж с закусью, – из холодильника были доставлены картофельные оладьи, тарелка крупных чёрных олив и бутылка «Абсолюта».

После двух рюмок хорошо говорилось о науках вообще и о философии в частности, после следующих двух рюмок замечательно обсуждалась работа министра финансов, министра по культуре и образованию, правительства в целом. Позже перешли к положению дел во всём остальном мире, остановились на движениях антиглобалистов и «зелёных», посмеялись над работой метеорологической службы в Таиланде, а после очередной рюмки, Шульман спросил:

– Как с жильём?

– Три звёздочки, – отозвался Виктор, – хотя, по правде говоря, обслуживание на полторы…

Задумчиво опустили головы.

Виктор подумал об Анне. «Странно получается: была нужна, и вдруг не нужна. А может, вовсе и не вдруг?..»

Выпили ещё.

– Можешь пожить у меня, – сказал Шульман. – Переезжай хоть завтра…

Виктор покачал головой, проговорил:

– Завтра я буду с теми, кто обманут и поруган…

Выпили за обманутых и поруганных.

– К ним не присоединишься? – спросил Виктор.

– Нет!

– Нет?

– Не рационально… В конце концов, единственное, что останется после завтрашнего от Кфар-Даром, так это послезавтрашнее упоминание о нём в утренней газете, которую в тот же вечер можно будет обнаружить в мусорных ящиках…

– Заткнись! – попросил Виктор. – Ещё накаркаешь…

– Предвиденье – это проявление мудрости, а не карканье! – заметил Шульман. – Помнишь у Ницше: «Когда долго смотришь в бездну, бездна начинает смотреть на тебя».

Виктор мучительно задумался.

– Может, чтобы отвлечь себя от бездны, в штанишки написать?

– Да, да, – живо подхватил Шульман, – желательно в штанишки…

– Ни хрена!.. – внезапно оскалился Виктор. – Меня они достали… И меня, и сотни тысяч меня…

Шульман подставил ухо.

– Однако же, какая в твоём голосе агрессия! – отметил он.

Виктор кивнул, а для большей убедительности ещё и поскрежетал зубами.

Шульман ухо убрал, глотнул маслину и, закрыв глаза, будто католический духовник, выставил перед собой плотно сложенные ладони.

– Господи, прости овцу заблудшую! – попросил он.

– Ты чего? – нахмурился Виктор.

Голос Шульмана звучал торжественно и проникновенно: «И овцу и всех тех, кто её раздражает…». Господи, ведь Тобою сказано: «Да простится им, ибо они не ведают, что творят…».

– Ведают! – взорвался Виктор. – Ведают и ощущают! Боль знакома каждому… А творящий боль ближнему, непременно ведает… Я не овца… Я не стану жрать отраву, несущую в себе ложь и лицемерие.