Наталия Лойко - Ася находит семью

• Название: Ася находит семью
• Автор: Наталия Лойко
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1968

За свою коротенькую жизнь Ася поглотила немало книжек, где самым несчастным ребенком был круглый сирота. И вот в голод, в разруху она осиротела сама. Ей страшно, теперь все ее могут обидеть, перехитрить… «Все очерствели потому, что бога забыли», — размышляет Ася.

Ася провожает на фронт, на гражданскую войну, своего дядю — Андрея. Маленькая, в бархатном капоре, съехавшем набок, она стоит на площади возле вокзала, изнемогая от горьких дум. «Вся земля теперь неприютная, как эта площадь — замусоренная, взъерошенная, чужая» — так кажется Асе.

Что же ее ожидает в новом, непонятном ей мире, какие люди займутся ее судьбой? Прежде, как помнится Асе, сирот забирали в приюты. Она сама наблюдала однажды шеренгу приютских ребят, похожих на маленьких старичков, в серых длинных пальто. Это были дети «казенные, призреваемые»…

Неужели что-то похожее ждет и ее?!

Ася не знает о том, какие удивительные события у нее впереди. Тем более удивительные, что сама она склонна поступать опрометчиво.

Посмотрим же, как в конце концов обернутся приключения девочки. Что это значит — Ася находит семью?

---

Для Аси это прозвучало так: держись до осени, не просись назад. Она не просится, только спрашивает:

— А колонисты скоро вернутся?

— Тоже осенью.

Ага, «тоже»! Ася весело спрашивает:

— Как Шурка? Меня вспоминает?

Впервые по лицу Шуркиной матери скользнула улыбка:

— По секрету скажу: обижен. Как это Федя без него вступил в Союз молодежи!

Ася просит передать всем ребятам привет. Союзным и несоюзным.

— Набирайся сил, — говорит на прощание Татьяна Филипповна, еще раз просовывая сквозь решетку руку. — Но, пожалуйста, без твоих штук. Время слишком тяжелое, а ты не маленькая. Обещай мне, что никуда не сбежишь, не выкинешь новое коленце.

— Обещаю, — произносит Ася. — Знаю, что не маленькая.

Обратно от ограды она не бежит, не подпрыгивает на «гоп», а крадется, прижимаясь к стене ненавистного ей дома. Главное — остаться незамеченной, главное — сохранить возможность почаще уединяться у окна, видеть перед собой вечно манящую, живущую своей жизнью улицу.

29. «Бог, сделай так…»

В здравнице переполох: нагрянули комиссары. Пусть это скромные с виду старушки, пусть у них нет никакого оружия, лишь один портфель на двоих, — страху они нагнали. Пришли, предъявили бумажку от Наркомпроса и наотрез отказались откушать, хотя директриса очень и очень любезно приглашала их к столу.

В субботний вечер каждому разрешается делать то, что он хочет, но Асю вдруг послали в библиотечную комнату, чтобы привести в порядок шкаф с детскими книгами.

Дорогие, нарядные книжки когда-то тешили внуков Фомы, потом его правнука, недавно увезенного во Францию. Последнее время детской библиотекой, всеми этими сочинениями, врачующими юные души, пользуются сиротки, когда у них выкраиваются свободные от рукоделия и хлопот по хозяйству часы.

Рыться в книгах — любимое Асино дело. Сейчас она перетрет каждую, поставит все по порядку… Возилась она долго, пока не заметила на полке рядом с «Семенами благочестия» справочную книгу по детскому чтению. Ася сунула свой любопытствующий нос в это пособие, полистала его. О каждой рекомендуемой книжице можно было прочесть несколько пояснительных слов.

«Богато одаренная от природы, всеми любимая, симпатичная, глубоко религиозная девочка, спасая прислугу из воды, неожиданно умирает на пятом году жизни, вызвав общее сожаление».

У Аси эта симпатичная девочка никогда никакого сожаления не вызовет. Все враки! Таких трогательных историй она уже наслушалась в здравнице, их каждый вечер рассказывает Олимпиада Кондратьевна. С каждым вечером эти истории кажутся все лживее и противнее.

Повесть «Приключения сироты в степях Америки» была снабжена следующей назидательной фразой: «Так как сирота надеялся на бога, был честен и добр, то все обошлось благополучно, и он богачом возвратился в Европу».

Вот книжка, которая особенно должна быть по вкусу Асиным благодетельницам!

Другое рекомендуемое сочинение расхваливалось за то, что с его помощью «в сердцах детей утверждается страх божий». Ася захлопнула справочник, швырнула его за шкаф. Все понятно! Ее не случайно отослали б библиотеку, подальше от «комиссаров». Казаченковы опасаются Аси с тех пор, как, вспылив, она объявила, что ее дядя, самый ей близкий родственник, ушел добровольцем в Красную Армию; с тех пор, как она все чаще оказывалась «дерзкой девчонкой».

Ага, значит, от нее постарались избавиться? Немедленно вниз!

Комиссии Ася уже не застала. Застала тишину и порядок. Улыбающаяся Василиса Антоновна приводила спальню в обычный вид. Это она при появлении «комиссаров» успела свершить то, что требовалось. Аналой мигом превратился в скромный, застеленный скатертью столик, с детских изголовий чудом исчезли все тридцать штук богородиц. Сейчас на глазах у Аси все возвращалось на свои места. И пресвятые девы и евангелие с закладкой. Господь бог не мешал обману.

На вечерней молитве Ася простояла как каменная. На аналой не смотрела, смотрела в окно — на небо, то есть на атмосферу, о которой все известно науке, на облака, которые есть скопление водяных капель. Очень хотелось услышать голос Нистратова и другие родные голоса…

Не будь Ася связана обещанием — сбежала бы в тот же вечер. Но ей осталось одно — излиться в письме.

Изливаться пришлось украдкой, отправлять письмо также. Ася использовала единственную возможность — самодельный конверт был опущен в почтовый ящик воскресным утром по пути в церковь, и то пришлось сделать вид, что отстала из-за тесемки, развязавшейся на щиколотке.

Кому же адресовалось горячее послание Аси? Катя была в колонии. Ася написала Феде.

«Ты понимаешь, Федька, все тут красивое, картины тоже красивые, и я любовалась и даже представляла, как я вам их распишу, если вы не будете на меня злиться и обещаетесь не дразнить. Я любовалась, любовалась и вдруг поняла: мы — заложники. Помнишь, ты рассказывал о заложниках? Мы стережем их буржуйские богатства. Не знаю, поняла ли это комиссия? Должна понять! Если бы не обещание, я бы бегом побежала к вам. Ладно, дразнитесь, дураки…»

В свое время Федя немало дразнил Асю. Она не забыла, как он незадолго до пасхи назвал ее пустоголовой овцой. Ксения тогда водила подряд три группы в кинематограф «Наполеон», где шла картина, которая в Москве наделала немало шуму и — как объяснял лектор, отвечавший на вопросы зрителей, — хотя и была снята просто с натуры, без всяких художественных затей, впечатление оставляла неизгладимое. Картина называлась «Вскрытие мощей Сергия Радонежского». Пять веков эти мощи лежали нетленными, а когда их недавно вскрыли, оказались ватным чучелом с добавкой истлевших костей и битого кирпича. Сверху, на святой раке, нашлась записка, которую тоже заснял оператор: «Большевики, не вскрывайте мощей, вы завтра все ослепнете».

Ася не то что боялась ослепнуть, но грешить не хотела и потому в кинематограф не пошла, как и некоторые другие девочки. И все же Федя выложил ей все, что сам запомнил из картины и лекции. Зажмуриваться не дал, — сначала обозвал ее пустоголовой овцой, потом, уж совсем некстати, мокрой курицей.

Федя сказал, что когда человек прав, он не боится смотреть и слушать, не боится спрашивать и отвечать.

В здравнице Казаченковых только и раздавалось:

— Верующие не должны вопрошать. Они должны верить тому, что сказано.

Нистратов же у себя в детском доме требовал:

— Спрашивайте! Вы что, ничего не хотите знать?

И спрашивали, особенно во время вечерних бесед. Не боялись задать вопрос, даже не очень умный. Например, про домового или про Антипку Беспятого — верно ли, что он живет под мельничными колесами? Правда ли, что камень сердолик спасает от вампиров? На все давался ответ. Не простой, а научный.

Получил ли Федя письмо Аси? Она не без умысла сообщила ему, что в следующее воскресенье ее, как всегда, поведут утром в церковь, описала путь от церкви до здравницы, указала час, когда кончается служба…

…Наконец пришло воскресенье. Дождя нет, но августовское небо хмуро. Призреваемых сироток обрядили в серые больничные халаты (иной теплой одежды в здравнице нет) и повели к обедне.

Девочкам известно: церковь — дом божий. Нужно слушать внимательно, что там читается и поется, вовремя положить крест и поклон, показать свое смирение перед богом. Однако Ася то и дело опаздывает показать смирение. Белая ручка экономки подстерегает такие минуты, чтобы стиснуть Асин локоть. Но Асе это не страшно: локоть вылечен в детском доме.

Думать в церкви о постороннем — грех. Но Ася думает. Снова и снова Ася спрашивает себя: почему все, кто ей мил, не в ладах с богом? Почему Казаченковым и Василисе — притворщице и обманщице — надо, чтобы все кругом продолжали верить?

А батюшка, тот и вовсе старается. Церковь сияет огнями, словно на пасху. Он сам объяснил, почему это так. В тот вечер объяснил, когда Ася впервые увидела его за чаепитием и по приказу тетки присела по всем правилам Анненского института.

За столом, посреди которого красовался душистый сдобный крендель, шел разговор о пастве. Она совсем отбилась от рук. Для привлечения прихожан, оказывается, велено даже в простую субботу зажигать среднюю церковную люстру, а причту надевать лучшие праздничные одежды.

Сейчас седовласый священник, завсегдатай дома Казаченковых, облачен в дорогую, придающую ему необычайную важность ризу. Однако его торжественный облик не вызывает у Аси должного благоговения. Она не вникает в слова, провозглашаемые им. Правда, она отгоняет грешные мысли, но они опять возвращаются… Перед взором проносится все увиденное и услышанное за последнее время. Гость не много гостит, да много видит. У Аси был острый глаз. О ее душе заботились более ревностно, чем о теле. Каков же итог?

Поп взмахивает кадилом. Сладостный запах ладана, еще более сладкий, чем запах ванили, вползает в Асины ноздри. Она вопрошающе смотрит на иконостас, на ряды темных, строгих ликов, поставленных в несколько ярусов. Смотрит на царские врата. И вдруг мысленно, как бы собрав воедино нечто давно зреющее в ней, произносит нелепейшую, но очень горячую молитву, обращает к господу богу мольбу: