Наталия Лойко - Ася находит семью

• Название: Ася находит семью
• Автор: Наталия Лойко
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1968

За свою коротенькую жизнь Ася поглотила немало книжек, где самым несчастным ребенком был круглый сирота. И вот в голод, в разруху она осиротела сама. Ей страшно, теперь все ее могут обидеть, перехитрить… «Все очерствели потому, что бога забыли», — размышляет Ася.

Ася провожает на фронт, на гражданскую войну, своего дядю — Андрея. Маленькая, в бархатном капоре, съехавшем набок, она стоит на площади возле вокзала, изнемогая от горьких дум. «Вся земля теперь неприютная, как эта площадь — замусоренная, взъерошенная, чужая» — так кажется Асе.

Что же ее ожидает в новом, непонятном ей мире, какие люди займутся ее судьбой? Прежде, как помнится Асе, сирот забирали в приюты. Она сама наблюдала однажды шеренгу приютских ребят, похожих на маленьких старичков, в серых длинных пальто. Это были дети «казенные, призреваемые»…

Неужели что-то похожее ждет и ее?!

Ася не знает о том, какие удивительные события у нее впереди. Тем более удивительные, что сама она склонна поступать опрометчиво.

Посмотрим же, как в конце концов обернутся приключения девочки. Что это значит — Ася находит семью?

---

В зал вошла Татьяна Филипповна. Крупная, чисто одетая, с круглым гребнем в гладких волосах. Ася ждет, что она похвалит ее плакат, а заметив, что он закончен, спросит, исполнено ли и ее поручение. Вчера она сунула Асе клочок бумаги со словами Ленина о том, что школа должна перестраиваться немедленно и коренным образом, как перестраивается сейчас вся жизнь. Эти слова Ася обещала написать на полотнище обоев красиво и четко и вывесить написанное в комнате педагогов, чтобы вдохновить их к началу учебного года. Сейчас Асе придется оправдываться почему еще не готова эта надпись.

Но Татьяну Филипповну заботит другое, она собирает ребят на разгрузку телег… Все дела свалились на Татьяну Филипповну: Нистратова чуть не каждый день приглашают на лекции и беседы — то в рабочие клубы, то в Политехнический музей или в казармы. А Татьяна Филипповна постоянно заменяет его, и детдомовцы ждут, пока у нее дойдут руки, чтобы покроить теплые платья из бумазеи, вытребованной к началу учебы Наркомпросом в Центротекстиле.

— Так как же, ребята? — громко спрашивает Татьяна Филипповна. — Пойдете сгружать?

Она вербует на разгрузку, забирает с собой всех художников. Всех, кроме Аси. Той поручено стеречь не только произведения живописцев, но и все их хозяйство. Федя на этот счет строг.

Однако не он ли спешит сюда? Ася всегда узнает его уверенный, быстрый шаг. Дернул дверную ручку, пошел по залу, — плакаты, разостланные по полу, сдвинулись, как от порыва ветра. Рослый, плечистый, почему-то насупленный. Светлые брови хмуро сошлись у переносицы. Что с ним? Встал над Асиным плакатом и молчит. Ася оробела.

— Ну как?

— Всех их туда!

— Куда?

— Под колесницу. Каждого дракона туда сунуть. Поняла?

Ничего Ася не поняла.

Федя протянул ей газету.

— Видишь? «Развращение детей». Об одном детском санатории в Сокольниках.

Ася не была ни в каких Сокольниках, но тон Феди ее уязвил. В чем дело? Ведь не ей же посвящена сегодняшняя «Правда»?

Палец Феди движется по строчкам, слегка размазывая нестойкую типографскую краску. «Читай!» — указывает палец. Ася читает: «Мещанская ненависть к коммунизму»… «Слово «большевик» для них: разбойник, мошенник, непонятное пугало»… Ася покосилась на Федю. Уж не спутал ли автор статьи насчет Сокольников? Не описывает ли он иное место? Ася продолжала читать:

«…педагогический персонал не разъясняет смысл событий, не разоблачает сухаревские небылицы. Когда дети играют в красную и белую гвардию, руководительницы явно на стороне последней».

В здравнице Казаченковых о Красной Армии и пикнуть не разрешалось, а уж насчет сухаревских небылиц… Тряхнув головой, Ася читает дальше:

«…находятся дети, которые протестуют, почему нет икон, даже пугают адом тех, на ком нет креста. Одного мальчика, сына коммуниста, дети травили при пассивном отношении старших, и он ушел домой до срока».

В конце заметки большевистская газета призывала: «Берегите детей не только от голода, но и от тлетворного влияния».

— Похоже? — спросил Федя.

Солнечные лучи, ворвавшиеся в зал через высокое распахнутое окно, освещали светловолосую голову с затылка, лицо Феди было в тени. Но и тень не мешала Асе различить, каким суровым огнем загорелись глаза, смотрящие на нее в упор.

— Похоже, — с виноватым видом пролепетала Ася, не вполне уяснив, чего добивается от нее Федя.

— Заметь, Аська, — Федин перепачканный палец поднялся кверху, — «Правда» в канун Дня пропаганды печатает это на видном месте. А мы молчим.

— А как… А что надо?

— Собирайся, идем!

Ася испуганно сказала:

— Нас не пустят. Там знаешь какой затвор? — Пальцы девочки пытались изобразить фигурный ключ, бдительно хранимый тетей Грушей.

— А мы не туда. Ломиться к твоим богачкам не будем. Нам есть куда идти. Тебя ведь просили, если будет невмоготу? Просили?

Асины щеки стали красней колесницы, родившейся под ее кистью. Однажды весной, после очередной стычки с Ксенией, Ася, всхлипывая, рассказала Феде и Кате о своей встрече с Крупской. Возможно, Асе в тот час очень хотелось уверить товарищей, что она своя, что она не хуже других, потому с особенным чувством прозвучали прощальные слова Надежды Константиновны: «Будет невмоготу, прибежишь сюда».

Прозвучали эти слова как-то так, что можно было подумать: Крупская усиленно просила Асю заходить почаще…

Но Ася-то понимает, что ждет ее страшный конфуз, что Крупская не может так долго помнить девочку в бархатном капоре, да еще болтавшую всякую чушь, что у Крупской много дел и много встреч с умными людьми…

И при ком опозорится Ася? При Феде!

— Сегодня нельзя, — быстро говорит она. — До восьмого точно нельзя! Ведь это, Федька, Наркомпрос, это внешкольный отдел, это и есть пропаганда. Ты сам говорил, что они всю работу проводят. Сегодня никак нельзя…

— Именно сегодня, — отрезает Федя. — Именно перед Днем пропаганды. «Правда» знала, когда печатать, не откладывала.

— Ладно, идем! — говорит Ася, зная, что Федю не переспоришь. — Но с условием… — Для Аси несомненно, что человек, не разрешающий детям высовываться зимой в форточку, требует от них и опрятности. — С условием, что ты вымоешь руки…

— А ты… А ты в зеркало глянь. Сама как зебра.

31. Встреча на бульваре

Старательно отмыв все колеры, действительно делавшие ее лицо несколько полосатым, Ася набросила на сарафан легкую белую кофточку, недавно переделанную для нее Варей из старой маминой блузки. Кофточку Ася зря не надевала: ветхая да и мыла нет. Но сейчас она все-таки шла в учреждение, возглавляемое Крупской, и шла не одна — тоже немаловажное обстоятельство! Однако Асю не развеселил ни праздничный наряд, ни то, что в вестибюле на самом почетном месте уже приколачивали огненную колесницу.

Асе не по себе. Впереди неминуемый конфуз при встрече с Крупской. Впереди разговор о Казаченковых. Необходимый разговор, но что скажет тетя Анюта, и без того убитая Асиной неблагодарностью?

А приезд колонистов? Пока Аси не будет, здесь, в детском доме, произойдет долгожданная встреча.

Все уже готово к этой встрече. Плакаты повешены, дортуары выглядят так, словно ожидается делегация от пролетариев всего мира. А в лазарете Яков Абрамович, как шальной, наводит порядок, будто все колонисты едут домой с плевритами и ангинами.

Татьяна Филипповна сказала, что встреча должна быть торжественной и горячей, чтобы каждый почувствовал, как это радостно — вернуться в родной дом. Говоря так, она, по разумению Аси, представляла себе час, когда Шуркин отец, бородатый командир в простреленной шинели, покажется на пороге детского дома. Этого часа ждут все детдомовские мальчишки…

Внизу, в вестибюле, Асю поджидает неумолимый Федя. За кожаный поясок засунут номер газеты. В калитку Федя шагнул первым, Ася плелась позади.

Мама говорила, что в трудные минуты надо быть философом. Ладно. Будь что будет…

До бульвара дошли молча, но, только ступили на аллейку, Ася вскрикнула:

— Видишь, кто идет?! Видишь, придется вернуться…

— Ну вижу… — бурчит Федя. — Подумаешь, Варя…

Вообще-то он уважает Варю. Идейный человек, готовится на рабфак — на рабочий факультет, где даже малограмотного человека могут обучить высшим наукам. Если бы не возраст, Федя и сам бы двинулся на рабфак… Однако сейчас Варя вовсе некстати встретилась на пути.

Но Варя считает, что кстати. Она раскрывает одну из книжек, которые тащит с собой, и, вынув конверт, радостно им машет:

— Аська, пляши!.. Жив-здоров!

Приплясывая, Ася бежит к Варе. Подождав Федю, она читает вслух о том, как красные войска бьют деникинцев, о том, что победа близка, и о том, что руки Андрея соскучились по работе, по торфу. Федя слушает с интересом и даже с почтением, вместе с Асей радуется письму, пришедшему с фронта.

Ася тащит Варю:

— Бежим к Татьяне Филипповне! Ей сразу веселее станет. Ведь мы от Андрея тоже долго не получали писем. И вот, пожалуйста!

Варя отводит глаза:

— Идите, ребята, куда шли.

Ася удивлена. Варю выручает возглас Феди:

— Наши! Вот они, черти!

По бульвару, на дорожках которого пестреют первые опавшие листья и шелуха подсолнухов — эти дорожки никто не убирал в Москве девятнадцатого года, — спешат, шеренга за шеренгой, колонисты. Сотня ребят, сотня знакомых лиц. Ася кричит на весь бульвар:

— Ой, Катька!

— Аська! Длинная стала.

— Ой, ты и черна!

— Федька, ура!

Пока колонисты еще не нарушили рядов, Ася видела Ксению. Размахивая по-военному руками, представительница Союза молодежи шагала чуть поодаль, зорко следя за колонной. Где же сейчас Ксения? Куда подевалась?

Вцепившись в загорелую Катину руку, Ася беспокойно озирается.

Правда, где же Ксения? Заметила она или не заметила, что это именно Ася Овчинникова внесла анархию в сплоченные ряды? Оглядывается и Катя: