Александр Стекольников - Васил Левский

• Название: Васил Левский
• Автор: Александр Стекольников
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

В своей книге А. Стекольников попытался воссоздать на фоне развития болгарского национального освободительного движения шестидесятых — семидесятых годов XIX века образ Васила Левского — идеолога и руководителя освободительной борьбы болгарского народа против национально-политического и экономического ига феодальной Турции.

---

В Одессе родился и поэтический талант Ботева. Работа с В. И. Григоровичем, известным русским славистом, над переводом болгарских народных песен, изучение русской поэзии, пламенная любовь к ней пробудили в нем желание творить. Первые стихи он посвятил матери своей. В этом проявилась не только нежная сыновняя любовь. Иванка Ботева, эта красивая женщина и любящая мать, была большой любительницей народной песни. Она знала и прекрасно исполняла около четырехсот песен болгарского народа, Она вдохнула и в сына своего поэтическую душу.

Не раз, когда друзья на старой мельнице уносились думами своими к родным очагам, Ботев читал им стихи:

О мать, не ты ли так скорбно пела,
Не ты ль три года меня жалела,
Что я, несчастный, брожу, скитаюсь
И с тем, что проклял, везде встречаюсь?

Произвол, насилие, зло царят в окружающем мире. Мечется душа поэта в поисках справедливости и и не находит ее. Вокруг пустота и одиночество. Единственная утеха — светлый образ матери:

И только ты мне одна, святая,
Опора в жизни, любовь, надежда...
Одно молю я, одно осталось —
Упасть в объятья твои, родная,
Пусть сердце выплачет, стеная,
Тебе всю боль и всю усталость...

Со стоном и присвистом гуляет ветер на старой мельнице. Чуть теплится камелек, и неровный свет его озаряет лица, изможденные тяготами бытия, посуровевшие от больших и нелегких дел. И только глаза — умиленно детские, ласковые. Они видят мать. У каждого там, в Болгарии, осталась мать. И каждому так хочется упасть в ее объятия и выплакать всю боль и всю усталость. А ветер воет голодным шакалом.

Ботев видит: затосковали товарищи.

— Эх, слушайте новую песню!

Мне надоело
Любовные песни слушать
И петь все про ту неволю,
Неволю бедняцкую нашу
Да про свои печали,
Печали и черные думы!
— И песнь та моя пронесется долинами и лесами,
Леса мою песню подхватят,
Долины ее повторят,
И грусти как не бывало,
Той грусти, что сердце точит!

— То будет песня о славных гайдуках, о юнаках-воеводах, о грозном гайдуке Чавдаре.

Пусть слушают парни и девки
На сборищах и посиделках,
Юнаки на дальних взгорьях,
Крестьяне в корчмах прохладных,
Каких сыновей рожала,
Рожала, рожает и ныне
Болгарка — мать юнаков.
Каких удальцов кормила,
Кормила, кормит и ныне
Наша земля дорогая!

Льется песня о Чавдаре-воеводе, что был грозою для турок и чорбаджиев, верным защитником бедняков горемычных. Поэт рисует Чавдара сыном воеводы, дружине которого нет счета. Мальчиком разлучили Чавдара с отцом, ходившим с гайдуками по Стара Планине. Когда ему исполнилось двенадцать лет, сказал он матери: «К отцу уйти я желаю, к батюшке в Стара Планину». Камнем пали на сердце матери слова сына. Ей страшно расстаться. А уж коли суждена разлука, пусть едет в Россию учиться, только бы не подвергался опасности в гайдуках.

Отправил отец сына учиться в «единоверную» Россию, и вернулся оттуда Чавдар ученым мужем. Но не познал он радости на родной земле, стоном стонавшей под гнетом турок и болгарских выродков чорбаджиев-кровососов. И упрекнул он мать, что не позволила ему стать гайдуком, когда он так просил. Собрал Чавдар дружину верную и ушел в леса, чтобы защищать обездоленных, карать угнетателей. И восславил народ имя его:

Вот потому и песни
Ныне поют про Чавдара
Странджи лесистой вершина,
Травы Ирина-Пирина.
Медный кавал им вторит
От Цареграда до Сербов,
И от Эгея к Дунаю.
Над Румелийской равниной
Звонко разносят их жницы...

Поэма большая, складная, звонкая. Каждое слово ее, как молоточек, бьет по струнам сердец слушателей, жаждущих подвига, живущих одним стремлением — сразиться с врагом.

Друзья слушают, и лица их отражают и восхищение и удивление: и такое создал брат наш по горькой доле изгнанника! Значит, верно: еще не перестала болгарка рожать удальцов. Не пропадет с такими сынами родина-мать!

И кто знает, не видел ли себя юный поэт в образе Чавдара? Не была ли поэма выражением его личных сокровенных дум? Разительно схожи их биографии, их дела, их идеалы. Пройдет с тех дней, когда создан был Чавдар, не так уж много лет, и Ботев, познавший в России страсть к борьбе за свободу, как и Чавдар, поведет дружину к Стара Планине.

Чавдар! Образ этот, рожденный фантазией поэта, стал символом отваги, верности народу, неугасимой воли к победе. Именем Чавдара грядущие поколения борцов за социальную справедливость на болгарской земле называли свои отряды. Поэты пели песни партизанам-чавдарцам, героям последних освободительных битв, в огне которых, наконец, родилась Болгария без угнетателей, Болгария подлинно народная.

В конце 1866 года Ботев переехал в Бессарабию, в село Задунаевка, населенное болгарами, бежавшими из родных мест, спасаясь от турецких зверств. Здесь он нанялся учителем. Но это было не единственным и не главным его занятием. Село Задунаевка, расположенное недалеко от русско-румынской границы, как можно предположить, являлось одним из тех пунктов, через который поляки переправляли в Россию нелегальную литературу, а с этими польскими кругами, как известно, был связан Ботев.

Вел здесь Ботев жизнь суровую, подражая своему любимому герою из романа Чернышевского «Что делать?» — Рахметову. Спал на голых досках. Кавказская бурка служила ему и постелью и одеялом, одевался бедно: носил подаренный ему казацкий мундир, старенькие обтрепанные брюки и сапоги. Не жалел он денег только на книги.

В начале 1867 года Ботев, получив известие о болезни отца, покинул Задунаевку.

В родной Калофер, как сообщает его земляк Стефан Гендов, Ботев вернулся «совершенно изменившимся. Он говорил о том, что должно наступить освобождение, довольно уже тирании, хватит туркам владеть нами, их песенка спета. Говорил, что нужно готовиться к этому, упражняться с ружьями, быть начеку».

Ботев занял место больного отца в калоферском училище. Новый учитель полюбился молодежи. Он учил ее не только грамоте, учил стрельбе, отливке пуль. Он бывал там, где собирался простой народ, и «проповедовал и социализм и любовь к родине».

Нетерпимый к злу, Ботев никому не давал спуска. Горячий, он резко выступал против всякой несправедливости. О нем стали раздраженно говорить: «Он на все нападает и все осуждает».

11 мая 1867 года, в день великих славянских просветителей Кирилла и Мефодия, Ботев публично выступил с революционной речью. Вот как описывает это свидетель события:

«Как обычно, в мужское училище, украшенное цветами, собрался почти весь Калофер, освящалась вода и произносились восторженные речи о просвещении и прогрессе болгарского народа. По обыкновению, каждая речь заканчивалась горячими пожеланиями долгоденствия любимому царю-батюшке султану Абдул Азису, под чьим мудрым управлением преуспевает болгарский народ. Этого требовало тогда и время и обстановка.

Между слушателями стоял и Христо. Слушал он слушал, а потом, раздвигая народ, решительно направился к трибуне. Говорил он смело, громко, изобличал ораторов, чорбаджиев, турок и даже самого султана. Речи ораторов (а первым выступал его отец) он назвал заблуждением и усыплением народа, а небольшие церковные уступки со стороны турок— ловушкой и новыми оковами для нового рабства. Болгарский народ, говорил он, нуждается в подлинной свободе, но ее никогда не добывали с помощью молитв и славословий.

Слушатели сначала опешили, а потом поднялись крики: то запротестовали чорбаджии. Священники стали быстро собирать свои пожитки. Но никто не попытался убрать оратора с трибуны. Окруженный молодежью, Ботев высказал все, что кипело в его груди».

Оставаться в Калофере теперь уже нельзя. Ботев покидает родной город.

«...Калофер, золотой Калофер! Ты родил во мне страстную любовь, которая так рано погибла, и глубокую ненависть, которая будет сопровождать меня до гроба... В Калофере познал я чорбаджия и бедняка, турка и наш народ», — скажет позже Ботев, вспоминая годы, юности.

Осенью 1867 года Ботев приезжает в Бухарест. Не найдя здесь работы, в декабре перебирается, в город Браилу. Болгарин Д. Паничков взял его к себе в типографию корректором газеты «Дунавска зора». Так началась эмигрантская жизнь.

Браила являлась тогда крупным центром болгарской революционной эмиграции. Сюда стекались, кто не мог стерпеть неволи, кто хотел бороться за счастье своего народа. «Румыния оказала им свое гостеприимство, но то было гостеприимство, которое оказывает пустынный морской берег выброшенным на него бурей мореплавателям с разбитого, погибшего корабля. Эти люди жили в обществе, как в пустыне. Дома, магазины, кошельки, сердца — все для них было закрыто. Пробивались они лишь милостыней, которую им подавали другие люди, почти столь же бедные...» — писал Иван Вазов, который сам хлебнул из чаши горькой жизни скитальцев — хышей, как презрительно называли их болгарские богатеи.