Федор Грачев - Записки военного врача

• Название: Записки военного врача
• Автор: Федор Грачев
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1970

Записки заслуженного врача РСФСР Ф. Ф. Грачева относятся к одному из напряженнейших периодов Великой Отечественной войны. В них рассказывается о создании и работе большого военного госпиталя в тягчайших условиях блокадного Ленинграда. Однако книга Ф. Ф. Грачева — это не только рассказ о бедствиях и страданиях города на Неве. Испытания, выпавшие на долю Ленинграда, позволили автору раскрыть замечательные характеры советских патриотов. Перед читателями проходит галерея защитников Ленинграда — солдаты, офицеры, моряки, врачи, ученые, студенты, литераторы.

Автор записок не замыкает повествование узкими рамками жизни своего госпиталя. Многочисленный коллектив живет интересами всей страны, событиями необозримого фронта от Балтийского до Черного моря.

В книге нет вымышленных лиц, все герои фигурируют под собственными именами.

Среди книг, посвященных блокаде Ленинграда, книга Ф. Ф. Грачева займет свое, особое место и вызовет у читателя несомненный интерес.

---

— Вона как! Что ты предсказывала, мы знаем! — добродушно засмеялся краснофлотец.

— Обидел тебя бог духом кротости! — не осталась в долгу Дарья Васильевна.

Павлова положили на койку. Вскоре он открыл глаза. Дрогнули ноздри. Затрепетали веки. Он как-то еще неуверенно огляделся по сторонам, словно внимательно рассматривая что-то для себя значительное, чего раньше не замечал.

Густые брови вразлет легонько шевельнулись. Потом он бережно провел пальцами по загипсованной ноге. И, не веря, — еще раз. Он ощупывал ногу, как слепой. Цела!

— Не обманули!

— Как самочувствие, Степан Иванович?

Старик поправил одеяло. В уголках губ чуть заметная улыбка.

— Повоюем еще, товарищ доктор!

— Папаня, а ведь с тебя приходится! — радостно воскликнул Вернигора.

— Обязательно!

Вечером в ординаторскую явилась Дарья Васильевна Петрова:

— Папаня осколочек посмотреть хочет.

— Какой папаня? — строго спросил Муратов.

— Известное дело какой — Павлов. Из третьей палаты…

— Запомните, Дарья Васильевна: у нас нет папаней. У раненых есть фамилии. Ясно?

— Понимаю.

— Осколок возьмите, пусть посмотрит. А теперь, кто вам сказал, что Павлов умрет?

— Кто? Дык у Пап… у него — антонов огонь. Такие завсегда умирают. Я уж знаю! — авторитетно заявила тетя Даша.

— Я вам в следующий раз такой антонов огонь пропишу за вашу болтовню, небу будет жарко! Сами ухаживайте за Павловым. С вас спрошу, если ему станет хуже!

— Не сомневайтесь, Петр Матвеевич, все сделаю! — уверяла растерявшаяся санитарка.

А хирург и не сомневался. Муратов уверен: за каждым движением Павлова будет наблюдать тетя Даша.

Минут через двадцать Петрова остановила меня в коридоре:

— Зовут вас в третью палату. Пить чай… Очень приглашают…

Дарья Васильевна торжественно внесла в палату кипящий самовар. На конфорке красовался заварной цветастый чайник. Это был тот самовар, что принесла старушка до открытия госпиталя. Дотошная тетя Даша нашла его на складе.

Самовар действительно ворковал, как голубь. Вся светясь добротой хозяйки, Дарья Васильевна разливала чай в кружки и разносила раненым.

Вернигора играл в шашки с Махиней. Матрос то и дело подсмеивался над пулеметчиком. Они громко спорили.

— Доктор, вы играете в шашки? — спросил меня Махиня.

— Имею некоторое представление…

— Скажите, пожалуйста, за «фук» берут шашку?

— По-моему, нет.

— Что я тебе говорил! — обрадовался Махиня.

— Ладно, будем без «фука».

Вскоре он проиграл партию.

Удрученный проигрышем, Махиня попросил гитару. Взял несколько аккордов. Потом возникла знакомая мелодия «Рэвэ та стогнэ Днипр широкый». И непонятно было: то ли гитара рассказывает пулеметчику что-то очень близкое и дорогое, то ли сам Григорий делится с ней своими задушевными мыслями.

На столе воркует самовар. Мы пьем чай, ведем разговор о боях, о событиях на фронтах, о будничных происшествиях в госпитале. О житье-бытье, о том о сем…

Сахар на столе. Но раненые пьют чай вприглядку. По предложению Павлова сахар берегут для ребят подшефной школы. Завтра они посетят госпиталь. Будут и у нас на отделении.

Степан Иванович заканчивает свой рассказ, как он был ранен на Невской Дубровке, при форсировании Невы.

— Боялся небось? — допытывается Дарья Васильевна. — Страшно ведь!

— Испугался я в медсанбате. Хватился — очки в бою потерял!

Павлов вприщур добродушно смотрит на тетю Дашу.

— Ты что же, за дурочку меня считаешь? — обиделась санитарка. — Смерть кругом, а он про очки! Ишь ты, пересмешник!

— И все-то тебе надо знать! Конечно, страшно… Но бояться, Даша, некогда было!

— Федор Федорович, — отложив гитару, обратился ко мне Махиня, — обыграйте его, — показал он на Вернигору. — Я вас очень прошу! Сладу с ним никакого нету! А?..

— В самом деле, товарищ военврач, давайте сыграем? Одну партию! — лукаво предлагает матрос.

Что делать? Уважить просьбу Махини? А вдруг проиграю? Верно, еще будучи слушателем Военно-медицинской академии, я неплохо играл в шашки. Но с тех пор прошло четырнадцать лет. Вот уж действительно — «давненько я не брал в руки шашек». Рискнул сыграть.

Нас окружили легкораненые.

В игре краснофлотца сказывался его характер — ершистый, напористый.

Но партию, сам не знаю почему, я все-таки выиграл, даже запер шашку соперника.

— Дюже гарно! — радовался Махиня.

— И с «уборной»! — смеялся Павлов.

— Няню звать не надо! — поддакнул танкист Данилов.

— Чья бы корова мычала, а твоя молчала! — буркнул Вернигора. — Курица!

Курицей называли Василия Данилова вот почему. Он по профессии шофер. Как-то в один из вечеров Данилов рассказал, что однажды он вел машину на очень большой скорости. И вдруг на дороге появилась курица. Машина проскочила над ней, и она осталась стоять на асфальте, «каб что», но без перьев!

Надо сказать, что у рыжеватого, сероглазого танкиста Данилова было прекрасное качество — ободрять товарищей своими рассказами-побасенками. «Травить», по морской терминологии. Делал он это с блеском. Обладая неистощимой фантазией, он увлекался до того, что и сам глубоко верил в подлинность своих. «случаев».

В палате были и охотники, и рыболовы, и моряки. Каждый старался внести свою лепту в вечерние «тары-бары». И здесь Данилов был вне конкуренции. О таких в жизни обычно говорят — веселый парень. Но танкист — не просто веселый человек. Его шутки, юмор и побасенки имели другую цель: он старался ими облегчить страдания раненых, хорошо понимая роль «смехотерапии».

…Дарья Васильевна убрала со стола самовар, посуду. С ее легкой руки чаепития потом появились и в других палатах нашего отделения. Они прочно вошли в быт, напоминая домашнюю обстановку. За самоваром все чувствовали себя словно в одной семье. Мы работали и жили в госпитале, как на корабле в продолжительном походе: все вместе, у всех на виду.

Кровь!

тро 22 сентября. Раненые прибывают и прибывают. По всему фронту враг яростно атакует наши позиции.

Санитарные машины доставляют бойцов 4-й морской бригады, раненых солдат и офицеров 115-й стрелковой дивизии. Они сражались в районе Невской Дубровки.

Я работаю с хирургом Коптевым в сортировочно-перевязочном отделении. Нам помогает Евгения Михайловна Виленкина. В помещении тошнотворный запах эфира, хлороформа, крови и гноя… Извлекаем пули и осколки. Оперируем. Час за часом. Кружится голова. Слабеют ноги. Надо бы отдохнуть. Нет, нельзя. Нет времени для передышки. Раненых несут и несут. Беспрерывный поток искалеченных.

На стол положили лейтенанта Николая Прошина. Ожог лица и осколочное ранение правой голени. Он очень бледен. Холодные руки. Пульс едва прощупывается, частый, слабый, нитевидный. Дыхание учащенное. Лейтенант в сознании, но молчит, на вопросы не отвечает, безучастно относится к окружающему.

Травматический шок! Необходимо как можно скорее вывести раненого из этого состояния. Пока это не сделано, хирургическое вмешательство невозможно.

Раненого быстро обложили грелками.

— Шприц и морфин! — потребовал Коптев.

Но тепло и морфин не помогли. Подкожно — кофеин.

— Евгения Михайловна, будьте так добры — кровь! — мягко сказал Коптев.

Неуместное в такой обстановке «будьте так добры», да еще в устах опытного хирурга, поразило меня. Обычно Иван Сергеевич коротко требует: «Кровь!»

Взглянув на Виленкину, я был удивлен: отсутствующий взгляд, замедленные движения, опущенные, безжизненные руки — все это не похоже на энергичную, подвижную Евгению Михайловну.

С тем же отсутствующим взглядом Виленкина начала переливание крови. Коптев пристально следил за каждым ее движением.

Я бросил взгляд на флакон, из которого она брала кровь. На нем было написано: «Флакон № 89/566. Донор Е. М. Виленкина».

— Пи-ить! — наконец прошептал раненый, еле шевеля губами.

Глубоко вздохнув, Прошин два раза глотнул теплого, крепкого чая из поильничка и спросил:

— Сейчас день или вечер? — Руками он сделал такое движение, словно ощупывал воздух.

— Семь часов вечера, — ответил Коптев.

— Доктор, у меня очень ослабло зрение, — уже более явственно произнес лейтенант. — Скажите правду, я буду… видеть?

— Не сомневаюсь в этом. Но пока прошу вас лежать спокойно.

Раненому удалили из голени небольшой осколок снаряда. Потом наложили на лицо новую повязку со слабым раствором марганцовокислого калия и отнесли в наше восьмое отделение.

Прием раненых закончен. Иван Сергеевич моет руки и время от времени участливо поглядывает на сестру Виленкину. Она убирает хирургический инструмент.

Вдруг худенькие плечи ее вздрогнули, она всхлипнула и поспешно вышла.