Родион Малиновский - Солдаты России

• Название: Солдаты России
• Автор: Родион Малиновский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

«Солдаты России» — литературно-художественное произведение, над которым Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский работал в последние годы своей жизни. Рассказывая о судьбе простого паренька из народа Ивана Гринько, автор дает запоминающуюся, полную неповторимых деталей картину событий, развернувшихся в России накануне и в годы первой мировой войны 1914–1918 гг. Большое впечатление производят главы книги, в которых Р. Я. Малиновский с прекрасным знанием окопного быта и солдатской жизни повествует о боях в Восточной Пруссии, в Августовских лесах и в районе Мазурских озер, показывает косность и бездарность высшего русского командования, нарастание революционных настроений в рядах царской армии, появление первых солдатских комитетов и т. д. Огромный, в значительной мере малоизвестный материал приводится Р. Я. Малиновским при описании трагической истории русских солдат, направленных в ходе империалистической войны в союзную Францию.

---

Варвара Николаевна решила сходить к графу Гейдену и со своей стороны попросить его помочь Ванюше устроиться учиться. Надо сказать, что граф был дальновидным помещиком и старался слыть среди народа за доброго человека. Поэтому он оказывал кое-какую помощь крестьянам, которые целовали ему в знак благодарности руку. То корову даст с выплатой в рассрочку, а у кого близнецы родятся да и так детей куча — даром даст корову; то земли отрежет под усадьбу — опять-таки с выплатой в рассрочку. Правда, это все больше своим батракам. Но ведь батрачило на него почти все село Сутиски... А в общем-то, графская «доброта» объяснялась просто: он не забыл, как в страшном 1905 году пришлось вызывать драгун для усмирения взбунтовавшихся крестьян. Многие помещики поплатились тогда за свою жестокость головами. Графу Гейдену, как общественному деятелю, было известно и другое: опять растет глухое брожение в народе, не утихают крестьянские волнения, а кое-где в открытую говорят помещикам и фабрикантам: «Погодите, придет опять 1905 год!» И еще не известно, чем все это может кончиться. Так уже лучше слыть «добрым», нежели притеснителем.

Вот и Варвара Николаевна решила: «Пойду, упаду в ноги его сиятельству Александру Федоровичу. Граф добрый, он по старому знакомству поможет, да ведь это ему ничего не будет стоить». К графине Варвара Николаевна решила не ходить, помня, как сурово с ней обошлась «ее сиятельство». А вот граф должен понять материнское сердце.

3

На рассвете Арсенько и Ванюша отправились в путь. Спустились в долину Буга и двинулись вниз по течению реки. Ванюша внимательно слушал указания Арсеньки, как и что делать по прибытии на фольварк, и не заметил, как они прошли между урочищем Красилов и Довжок. По обрывистой круче поднялись в гору, долго шли полем и, миновав греблю, пришли на фольварк Шендерово.

Все здесь было сделано добротно и продуманно. С одной стороны дороги стояло несколько жилых домов постоянных рабочих-воловников и конюхов с их большими семьями. Напротив под прямым углом были длинная воловня, склад под зерно, кузня и площадка, на которой стояли плуги и другой сельскохозяйственный инвентарь. В стороне, за забором, располагалась контора и дом управляющего, утопавшие в большом фруктовом саду. На другом конце фольварка были конюшни и обнесенный жердями загон для волов и лошадей.

Арсенько по опыту уже знал, что для успеха в работе самое главное — заполучить хороших волов. С этого он и начал, причем, как говорится, не считаясь с затратами. Арсенько что-то сунул в руку старшему воловнику — и вот они с Ванюшей стали обладателями четырех пар добрых волов.

Подцепив большой плуг с лемешником, Арсенько и Ванюша принялись за работу — пахать землю под сахарную свеклу. За плугатера, то есть за старшего, был, разумеется, Арсенько. Он ходил за плугом и изредка подгонял кнутом быков в корню — это были могучие быки светло-желтой масти, самые, пожалуй, сильные на воловне, и к ним никак не шли их клички Козел и Осел. Далее шла пара тоже очень сильных и старательных быков серой масти Сирко и Рябко; третьей парой были молодые быки, недавно приведенные на фольварк, с небольшими, вразнос рогами, пестрой масти — Лысый и Рогач. Они не умели хорошо ходить и все норовили вылезть из борозды — их надо было приучить к работе. В голове ходили чудесные быки: Соловей, серой в крапинку масти, и пегий Ляшко. Они были очень дружны, на диво старательны и послушны. Не было силы, которая могла бы заставить их покинуть борозду — они твердо знали свои обязанности. Иметь эту пару головными было счастьем, и Ванюша, работая в паре с Арсенько погонычем, очень любил этих быков и часто баловал их — то кусочек хлеба или сахарной свеклы даст, то погладит между рогами и за ушами.

Ляшко и Соловей сами совали свои шеи в ярмо, стоило только его поднять и открыть занозки. С молодыми быками было хуже. К ним Ванюша подходил с опаской, в ярмо их заводили вдвоем с Арсенькой, и то с трудом.

Не просто было управляться с волами и в работе. Надо было следить, чтобы корневики не подрезали себе задние ноги лемехами. Это недели на две-три выводило корневиков из строя. За такое дело старший воловник надает батогов по спине погонычу да за время лечения волов будет удерживать половину, а с плугатера — четверть заработка. Один раз чуть было не случилась беда: рванувшиеся в сторону Лысый и Рогач сорвали кольцо ярма на вые, и плуг попал под задние ноги корневика. Но к счастью, все обошлось благополучно. Арсенько быстро поднял за чепиги плуг и направил лемех в землю. Земля была крепкая, и волы сразу остановились.

Как Арсенько ни подлизывался к старшему воловнику, чтобы избавиться от молодой пары волов, ничего не выходило. Нужно было дать рубль. А это очень дорого. Арсенько и Ванюша на такую щедрость не могли пойти: Ванюша получал в день 15 копеек, а Арсенько — 25. Да еще не известно, какую пару воловник даст взамен Лысого и Рогача, может быть, еще и похуже.

Рабочий день начинался рано. С восходом солнца волов впрягали в плуги и начиналась пахота на всем гоне, тянувшемся порой на целый километр, а то и более. Плуги шли друг за другом, и каждый тянуло четыре пары волов. Пахота шла медленно. Рядом с волами шагал Ванюша с длинным батогом на дубовом гибком кнутовище и покрикивал:

— Гей, Лысый, гей, Сирко!

Иногда он ударял волов концом батога. Но головную, любимую пару — Ляшко и Соловья — Ванюша никогда не трогал и даже не покрикивал на них. Да, это была на редкость старательная пара. Недаром за них пришлось старшему воловнику поставить шкалик горилки и чвертку сала.

В двенадцать часов дня все плуги останавливались в борозде, поближе к реке. Волов выпрягали и вели на водоной. Потом кормили мешанкой и сечкой с жомом и резаными бураками, а уж после этого люди закусывали сами салом с черным хлебом, запивали еду водой, потом спали мертвым сном до двух часов дня. А там опять запрягали быков и снова тянулись плуг за плугом, поднимая нагретую солнцем землю. Арсеньке приятно было ступать босыми ногами в сырую землю борозды. Этого удовольствия Ванюша был лишен. Он босой шагал по колкой прошлогодней стерне и часто подпрыгивал, морщась от боли: постолы приходилось экономить.

Возвращались с заходом солнца. Этим, собственно, и измерялся трудовой день: восходит солнце — начинай работу, заходит солнце — кончай. Возвратившись на фольварк, поили быков, ставили их в воловню на свое место, где к этому времени им уже был заложен корм, и шли на ужин в казарму. Там получали по миске кулеша, съедали его с волчьим аппетитом — и на нары спать.

Сразу уснуть удавалось не всегда. На верхних нарах батраки-поденщики часто затевали возню с девчатами, тоже работавшими на фольварке поденно. Оттуда доносились визг, шлепки, звуки поцелуев. Всякое бывало между батраками и батрачками-поденщицами, нищета была страшная, а радость грубая, и бралась она дерзко, силой. Ранним утром, не выспавшись, поднимались люди под окрик приказчика и опять шли на изнурительную работу.

Вслед за пахотой землю бороновали и засевали свеклой. На других участках сеяли клевер и прочие травы. Потом по полю волокли барабанчики — небольшие мелкие бороны, а за ними — катки. На этих орудиях использовались уже лошади.

По окончании сева Ванюшу и Арсенько послали бороновать пшеницу. Неприятно было начинать эту работу с раннего утра, когда густая пшеница, поднявшаяся в полколена, сплошь покрыта росой. Босиком идти по ней не доставляло особенного удовольствия. Кожа на ногах от постоянной сырости трескалась, стекающий по ногам пот попадал в ранки, разъедал их... Правда, когда поднималось солнце и роса высыхала, все это забывалось. Да и некогда было помнить. Работа поглощала все мысли. Весь день, ведя головного коня с бороной, за кольцо шлеи которого цепью недоуздка привязывался второй конь, за ним — третий и так далее (обычно в ключе было восемь коней с боронами, которые шли одна за другой уступом), Арсенько и Ванюша меряли шагами огромное поле пана Ярошинского.

Потом подоспела косовица клевера и других трав. На косилках обычно работали взрослые батраки, подросткам было счастьем попасть на конные грабли — это как-никак тоже техника, на которой так интересно работать. Надо вовремя нажать на педаль, чтобы ровно, в одну нитку, ложились валки. Основная же масса людей была занята сгребанием валков в копны. Постоявшие несколько дней копны клевера подавались на возы и сводились в большие скирды.

За этой работой наступила жатва. Тут Ванюше повезло. Ему доверили водить четверку лошадей. Делал он это, сидя верхом на подручном коне головной пары в упряжке сноповязалки. Да, Ванюше действительно повезло. Во-первых, это не так тяжело, как ходить весь день за волами в плугу или с лошадьми при бороновании, а во-вторых, опять-таки очень интересно. Сноповязалка — вот это машина! Сколько всяких рычагов, шестерен, передаточных цепей — сама косит, сама собирает скошенный хлеб в снопы, сама вяжет шпагатом и ловко выбрасывает готовый сноп в сторону. Все гудит, стрекочет; пахнет маслом, разогревшимся от трения частей. Перепелки срываются почти из-под ног лошадей, скачут очумелые от испуга зайчата. Все в движении, все шумит... Но бывает жутко, когда зайчонок или зайчиха, неохотно покидающая малышей, попадают на ножи. Крик погибающих зайчат похож на детский плач. Даже дядька, что сидит на сноповязалке, и тот морщится.