Владимир Арро - Вот моя деревня

• Название: Вот моя деревня
• Автор: Владимир Арро
• Жанр: Детская проза
• Год: 1970

Повесть Владимира Арро о ребятах из деревни Равенка «Вот моя деревня» была опубликована в журнале «Костер» №№ 3–5 в 1970 году.

---

Гляжу я на Лену Скворцову, а она все сидит, улыбается и щавель ест. Возле нее мой узелок лежит с одеждой.

А мяч уже где-то там, у наших ворот, Санька с Ванькой вовсю пыхтят, стараются, эх, думаю, жаль, Коли Семихина нет!

Я мимо Лены пробежал и кричу ей:

— Эх, жаль, нет нашего Коли Семихина! А то бы мы дали!

Только что же это за свалка у наших ворот, что за крик, что за паника? Да никак гол!

Так и есть, забили нам городские гол в результате острой борьбы!

Подлетаю я к Шурке и кричу:

— Ах ты, стукнутый капитан, кого же ты в ворота поставил, разве можно Ваньку, ты Тришку поставь, он все равно правил не знает, а уж умеет мяч ловить, килька ты маринованная!..

А Шурка мне отвечает:

— Ах ты, одиночка кустарная, ты слышал, я тебе кричал «пас», почему же мяч не посылал, а один мотался, как овечий хвост, ничего ты в коллективной игре не понимаешь!

Хотел я ему двинуть, сцепились мы, но тут Сенька со свистком подбежал:

— Фр-р-р!.. Прекратить!

Начали мы с середины поля, ну, думаю, чтоб я тебе мяч дал, никогда не бывать этому. Помчался я по правому краю, а впереди меня Куканов с Шуркой за мяч борются. Оттолкнул я Куканова, Шурке подножку поставил, веду мяч к воротам противника, тут на меня набегают, я обвожу — удар! Мяч уходит на угловой.

Сзади подходит Куканов и говорит:

— Ты чего?

Я говорю:

— А ничего!

— Схватишь!

— Сам схватишь!

— Может, на травку выйдем?

— Пойдем!

Но тут выбили мяч. Бросились мы с Кукановым в середину поля, а там уже свалка, Федяру наземь повалили, а он лежит и в руках мяч держит, ну что за бестолковая такая команда! Назначили нам штрафной.

Я кричу Шурке:

— Ты что, не видишь, Федяра руками мяч хватает, его же надо в ворота ставить, сейчас как дам!..

Но тут подали мяч, Куканов взял его с третьего паса и по нашим воротам как вдарит!..

И забили нам еще один гол в результате острой борьбы.

Вот тебе, бестолочь, думаю, так тебе и надо, не понимаешь ты по-хорошему, килька ты безголовая, никакой у тебя тактики нет!

Городские кричат, наши свистят, я кричу Шурке: «Нет у тебя тактики!» Посмотрел я, что там Лена делает, а она смеется и щавель ест.

Ну, думаю, сейчас забью, нет больше терпения, понесусь я к воротам, как ураган, как трактор с прицепом, хватит нашу Равенку позорить, нам дорога наша честь.

Вырвался я вперед, но тут мяч отбили, я за ним, со мной рядом Куканов, Шурка где-то кричит: «Пас! Пас!» Куканов мяч отобрал, отдал Сашке, Сашка мне, я смотрю — в воротах Тришка стоит! Ага-а, святые угодники, вот вам наш равенский привет — бац! Ур-ра, гол! Тришка чего-то орет, с кулаками на меня лезет, ба-а-тюшки, думаю, куда ж я забил!.. Тришка-то за нашу команду играет! Когда ж его в ворота поставили?.. Все орут вокруг меня, кулаками потрясают, а громче всех Шурка кричит.

— Тише! — говорю. — Чего вы раскричались, кильковские подмастерья! Что же вы не предупредили, что Тришку поставили! Не понимаете, что ли, что привык я по вашим воротам бить!..

И пошел я с поля прямиком к Лене Скворцовой.

— С такими занудами, с такими удавленниками, — говорю, — разве можно играть!

Взял я узелок и пошел прочь.

— Я, — говорю, — Лена, сейчас тебе морковки лучше нарву.

А сзади свисток судейский заливается. Шурка кричит: «Пас! Пас!»

Вот, думаю, как дам сейчас в глаз!

Пришел я к бабушке

Пришел я к бабушке, а она сидит на лавочке и смотрит перед собой.

— Ты, — говорит, — чего, Антон Иванович, великомучеником таким ходишь, и узелок под мышкой. Ай обидел кто?

Я говорю:

— Да ну их, бабушка, нет у меня больше мочи терпеть ваших кильковских!

— А ты с худыми ребятами не водись.

— Так они все у вас худые, кого ни возьми, что ты будешь делать!

— Ах, батюшки, — говорит бабушка, — вот ведь на нас какая напасть!

— Я говорю: Федяру в ворота ставьте, а они Ваньку, а ведь Ванька без Саньки все равно что очки без глаз!

— Ах ты, какая напасть, — говорит бабушка.

— А если Тришку ставить, то ведь предупреждать надо, я, может, оттого и перепутал ворота, да тут еще Куканов под ногами все время вертится…

Бабушка говорит:

— Ах ты, какая напасть…

Я говорю:

— Бабушка, я пойду морковки сорву.

— Сорви, сорви, сударь, — отвечает бабушка, — утешься.

Только я хотел идти, смотрю — Слава-киномеханик два ведра воды несет, и прямо бабушке в дом.

Так я и замер. Я говорю:

— Зачем он-то здесь у тебя, бабушка?

А она отвечает:

— Жениться он, голубчик, надумал, а невесту вести некуда, не обзавелся еще, вот в квартиранты ко мне и напросился, пусть живут.

Я говорю:

— Ах вот ты как, бабушка, значит, и вашим, и нашим!..

— И вашим, сударь, и нашим, — отвечает бабушка.

Вот он, думаю, какую старушку нашел одинокую, вот куда Люба-то из Равенки переберется!

А бабушка рада, что не одна в доме будет, знай себе твердит:

— Я и вашим, сударь, и нашим, и всем.

Нарвал я пучок морковки, вышел с огорода прямо на берег, чтобы ополоснуть морковь-то, а с футбольного поля крики несутся. И Лена Скворцова где-то там сидит, Куканову улыбается.

Сел я в траву перед своей деревней Равенкой и, значит, это… заревел.

Ах ты, косить как взялись

Ах ты, косить как взялись, я проснулся только, а кильковские трактористы уже почти весь луг располосовали! Стрекот стоит за рекой, воронье летает, а солнце вон как жарит, может, завтра будут стога метать. Выйдут все, у кого вилы из рук не валятся, весело будет, нас хоть и не позовут, а мы тоже пойдем. Будем квас пить из большой бадьи, со стогов будем в сено прыгать, а в обед, может, лектора привезут, про международную политику читать.

Только что-то гложет меня, подраться с кем-нибудь хочется, уж так гложет. Куда, думаю, девать себя, глаза куда прислонить. На амбулаторию глянешь — там Люба, за реку — там Кильково, направо — там пастух дядя Леша, а налево поглядишь, то совсем плохо — там дорога, по ней городские пионеры два дня назад уехали, а память свою оставили, особенно Лена Скворцова, как она морковку ела и рукой мне махала, мол, прощай.

Федяра свистит за изгородью, меня к себе манит, Санька с Ванькой, слышно, как перед домом с моей собачкой играют, а я в огороде сижу, зарылся в горох, стручки глодаю, а меня гложет тоска. И понял я, что мне ехать надо — Митю искать.

Коля таратайку смастерил

Коля таратайку смастерил взамен тех носилок, теперь издали слышно, как он Вовку везет. Скрипит колесо, задевает раму на каждом обороте, а ничего таратайка, неплохая, Вовка доволен, только бабка Тарариха на Колю ругается:

— Колька-а, не ехай так шибко, не ехай, убьешь ребенка! Вот погоди, скажу матери-то!..

И Вовку прилащивает:

— Поди сюды, желанный, разучат эти атаманы тебя ногами-то ходить.

А Коле того и надо, подкатил он таратайку к бабке, ходи, Вовка, ногами, пасись возле бабки! А мы пустых бутылок дома взяли и пошли в магазин.

Пришли к магазину, а на нем три замка навешено. Николай Сизиков, который ближе всех живет к магазину, кричит нам:

— Не ждите, эй, равенские! Она картошку окучивает!..

Видишь, нашла время картошку окучивать. А тут и автобус уже по кильковской дороге трясется, расписание выдерживает, это хорошо, что он выдерживает расписание, а как же с деньгами быть?

Встал автобус, дверца нараспашку, дядя Коля пошел в сельсовет напиться воды. Хоть бы, думаю, кильковские нас не заметили.

Я кричу:

— Ты не говори, Сизиков!..

— Чего не говорить?

— Ты не говори, что мы в Красную Гору поехали!

— Мое дело маленькое, — отвечает Сизиков, — чего это мне говорить.

Влезли мы в автобус, уселись все на заднее сиденье. А чего уж, рисковать, так рисковать.

В автобусе народу немного: почтальонка веселая, две студентки, зоотехник в пиджаке и три тетки.

У почтальонки место свое, переднее боковое, она тут как хозяйка, в автобусе.

— Что, — говорит, — женки, в город?

— Да, — отвечают тетки, — кой-чего надо закупить…

Пришел дядя Коля.

— Ну, все сели? — спрашивает.

Почтальонка говорит:

— Я здесь, значит все, ха-ха-ха-ха-ха!

Вдруг он нас заметил. А мы притихшие сидим, в диван так и вдавились.

— А эт-то еще куда? — спрашивает дядя Коля. — Обратно в крапиву захотели?

А я-то знаю, что бояться особо нечего, по этой канаве крапива не растет.

— Нет, дядя Коля, — говорю, — нам в Красную Гору надо! Мы заплатим!

— А ну обилечивайтесь!

— А у нас бутылки!

Дядя Коля как увидел наши бутылки, так и загоготал:

— Ну что ты, — говорит, — будешь с этой публикой делать!

— Мы сдадим в Красной Горе, — кричу, — дядя Коля, наша-то продавщица картошку окучивает, кто ж ее знал!