Александр Клюге - Хроника чувств

• Название: Хроника чувств
• Автор: Александр Клюге
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-315-6

Александр Клюге (род. 1932) — один из крупнейших режиссеров Нового немецкого кино 1970-х, автор фильмов «Прощание с прошлым», «Артисты под куполом цирка: беспомощны», «Патриотка» и других, вошедших в историю кино как образцы интеллектуальной авторской режиссуры. В Германии Клюге не меньше известен как телеведущий и литератор, автор множества книг и редкого творческого метода, позволяющего ему создавать масштабные коллажи из документов и фантазии, текстов и изображений. «Хроника чувств», вобравшая себя многое из того, что было написано А. Клюге на протяжении десятилетий, удостоена в 2003 году самой престижной немецкой литературной премии им. Георга Бюхнера. Это своеобразная альтернативная история, смонтированная из «Анны Карениной» и Хайдеггера, военных действий в Крыму и Наполеоновских войн, из великого и банального, трагического и смешного. Провокативная и захватывающая «Хроника чувств» становится воображаемой хроникой современности.

На русском языке публикуется сокращенный авторизованный вариант.

---

В коляске мотоцикла на юг полуострова. Храм Дианы, сохранились только фрагменты. Возможно, это место, где была жрицей Ифигения. Как нечто само собой разумеющееся и очень в духе Нового времени это сооружение стояло у подножия возвышенности, невидимое с моря. Местные жители могли вводить в заблуждение путешественников, прибывающих на кораблях: те думали, что перед ними необжитые места, и высаживались в надежде поживиться. Тут же следовало нападение местных жителей, появляющихся из засады, из долины за холмом, на прибывших морем чужеземцев. Корабли отводили в гавань, а захваченных в плен — на жертву богам.

Никаких мер не требовалось. Храму ничего не угрожало. Я остановил попытки людей из роты пропаганды провести кино- и фотосъемки. Этот храм слишком ценен для завлечения туристов в будущем.

Я отправил небольшую моторизованную группу в Симферополь, а сам двинулся обратно через горы. Полагают, что там есть партизаны. К полуночи я добрался до своего жилища, отмерив ногами часть крымской земли. Холодно. Светят звезды.

«Пути свободы. Справедливость как функция озирающей все далеко вокруг власти, заглядывающей далее перспектив добра и зла, то есть обладающей более обширными горизонтами ВЫГОДЫ» (Воля к власти, XIV, примеч. 158). «Справедливость как наличность, излишествующая, разрушительный образ мысли, исходящий из оценочных суждений; высшее представительство самой жизни» (Воля к власти, XIII, примеч. 98). «Сущность власти — господство над каждой достигнутой ступенью власти» (Воля к власти, 1887/1888, примеч. 675).

Об этом в местной армии не может быть и речи. Она обладает наступательной мощью, то есть определенной ступенью власти (например, она раньше или позже возьмет Севастополь, если советские войска не высадятся на восточном побережье Крыма), но она не господствует над достигнутой ступенью власти. И если бы она обеспечила власть, она не знала бы (и рейх в целом не знал бы этого), чего она от этой власти хочет. Никто из тех, кого я опрашивал, не желает оставаться в Крыму. А может быть, переехать сюда после войны? Если каждый участник крестового похода получит поместье в Крыму? И на это нет особо желающих. Это так далеко от всех местностей, которые меня интересуют. Но здесь такие прекрасные холмы, виноградники, новая страна. Есть план переселить сюда жителей Южного Тироля (согласно обещанию, данному фюрером дуче, они должны оставить свои дома и получат в качестве компенсации жилища в Крыму). Стать остготами? Или было бы лучше заняться завоеванием Ленинграда? Обеспечить решающую победу среди северной стужи? — спрашивает офицер 22-й дивизии. Хочет ли кто-нибудь туда? Нет, но это приближает конец восточной кампании…

Невозможно наполнить жизнью эту завоеванную землю, потому что никто не желает на ней трудиться. В результате возникает определенное ускорение. Совершенно иного рода, чем моторизация. Она наполняет пространство эхом и деловитой активностью, в результате чего пространство исчезает, тогда как ускорение первого рода опустошает пространство, подрывает силу воли, раздвигает пределы пространства.

В то же время партайгеноссе Олендорф моторизовал свою маленькую команду (порученцы, полицейские чины, своего рода офицерский легион). Они желают спасти рейх. Их задача не завоевание; в эту пору судьбины несчастной войны (это слова Олендорфа) есть только шанс — поскольку судьбу отрицать бессмысленно — при напряжении всех сил добиться масштабного перевоспитания людей немецкого склада[58]. Всеми средствами волевого воздействия, умерщвления, устрашения и укрепления. Но не увещеваниями и обещаниями. Я верю, что он этого желает и что некоторые из его подчиненных узнают себя в этом его волевом порыве. «Они даруют смертным след богов, ускользнувших во мрак всемирной ночи»[59].

7

Живописный пейзаж, холод. Неожиданно открывается море. Оно покоится, ледяное и серое. Военные корабли уходят вдаль, образ внутренней связи, внутреннего пространства[60]. Я начинаю приживаться на полуострове. Я единственный, кто здесь хочет остаться. Так же как я хотел начать жизнь в Марбурге. Образное выражение: сжечь корабли. Когда народ расстается с прежней жизнью, «решает покинуть остров», в этом волевом движении соединяется вся сила прошлого и будущего. Это и будет «момент». Колонны, устремляющиеся в новую жизнь, новый абрис эпохи. Вот, собственно, что на самом деле происходит в наши годы. Я наблюдаю (чрезвычайно профессионально осуществленную) экзекуцию, проводимую 2-й ротой команды Олендорфа. В качестве приглашенного гостя. Стоит столик с писарем. Аккуратно выстроенная людская очередь. Спокойствие. Никаких стоящих вокруг или ожидающих войск, только те, кто чем-либо занят, активные участники экзекуции, однако никто не знает, что они делают. Люди, стоящие в очереди, видят только занятых и снующих туда-сюда людей. Через определенные промежутки времени группы по 12–16 человек грузятся на машины, и их увозят. Вот, собственно, и все. Сама казнь — как мне сказали, в ущелье километрах в тринадцати — происходит без всякой публики. Тогда это не оказывает устрашающего воздействия, говорю я. Напротив, оно заключается в том, что об этом ходят слухи. Невидимое действует, отвечает советник полиции Вернике, сохраняющий спокойствие; сам он не слишком занят, потому что направляет других. Это будет действовать неделями, говорит он, воздействие начинается после окончания собственно операции[61]. Посмотрите, профессор, как спокойны люди в очереди. Видите ли вы каких-нибудь зевак? Вот как надо работать. Мы сводим число жертв к необходимому минимуму.

Я подхожу ближе к очереди. Подводят новых людей. Я в числе немногих, не занятых никакой работой. Роль зрителя при событии, существенный элемент которого невидим, без собственной деятельности невыносима.

Мы стоим на площади, двухэтажные здания, высаженные по четырехугольному периметру деревья. Возникает сумятица из-за того, что в выстроенную Олендорфом сцену вклинивается колонна войсковых машин. Перепалка между Вернике и штабс-фельдфебелем, командующим колонной. Очередь приходится разомкнуть, столик писаря отодвинуть, чтобы колонна, которая не может повернуть, проехала. Я чувствую прикосновение к моей руке. Я делаю движение и хватаю чужую руку: маленькая темноглазая женщина вложила в мою ладонь руку ребенка, и я схватил ее. Женщина исчезла в очереди, я держу, в растерянности, ребенка, маленькую девочку. Мучительная ситуация. Я не могу влезать в очередь. Это было бы нарушением порядка. Однако со своего места я не вижу женщины, оставившей мне ребенка. Девочка крепко держит меня за руку. Я не могу говорить с ней, не зная языка. Подаю ей знаки.

Среди моих основных принципов — ни в какой жизненной ситуации не противоречить себе самому. «Никто не бывает умнее своей судьбы». Я сделал движение рукой, когда руку девочки вложили в мою руку. Я позволил застать себя врасплох, одурачить себя, сказал Хайдеггер позднее военному советнику юстиции доктору Вольцогену. «Ничто не происходит без причины». Я воспринимал отданное мне в руки как то, что мне доверено. Человеческая очередь продолжала двигаться. По мере того как людей увозили, она сокращалась. Я полагал, что та темноглазая женщина (гречанка?) тоже увезена. Для меня (в неприятном, бездеятельном положении свидетеля, ожидающего обеда как содержательного наполнения бытия, в этом мучительном стоянии) было удачей неожиданное столкновение с живым существом, которое я держал за руку; в то же время мне было бы мучительно передать ребенка часовым или отвести его обратно в очередь. Под влиянием отсроченного импульса (после почти часового бездействия, кажется, неуместно говорить об импульсе, однако бывает такое непосредственное метание душевного порыва, которое оказывается неожиданным для нас самих и делает нечто, не спрашивая наше Я или какую-либо властную инстанцию, пока мы только еще начинаем замечать случившееся, ЭТО СВАЛИВАЕТСЯ НА НАС) я спросил спешившего мимо Олендорфа, могу ли оставить ребенка у себя. Откуда у вас эта девочка? Я рассказал. Вернике выдал мне ребенка, то есть подтвердил, что он может оставаться у меня. Это время быстрых решений из-за обширности страны. «Держать изначально значит беречь».

8

Ребенок тщательно вымыт с помощью ефрейтора соседней санитарной роты. В моей квартире у него собственная комната. Его охраняет часовой, так же как и меня, как и штаб. Теперь он на стороне завоевателей. Теоретически ему надо было бы сшить немецкую форму.

Вы не можете забрать ребенка на территорию рейха, говорит советник полиции Вернике, он еврейского происхождения. Кто об этом знает в рейхе? — спрашиваю я. Вы не можете разъезжать с найденышем. Как только вы доберетесь до рейха, покинув фронтовую зону, вам придется объяснить статус ребенка. Удочерили ли вы ее? Брали ли вы на фронт своего ребенка? Или это военная добыча? Малолетний военнопленный?