Владимир Рудный - Долгое, долгое плавание

• Название: Долгое, долгое плавание
• Автор: Владимир Рудный
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

Это книга о Герое Советского Союза Адмирале Флота Советского Союза И. С. Исакове. Выдающийся командир, флотоводец, штабист, военный теоретик, он более полувека жизни отдал становлению и развитию Советского Военно-Морского Флота.

На основе материалов архива И. С. Исакова, его рассказов о флоте, воспоминаний друзей и личных впечатлений писатель Владимир Рудный рассказывает об этом замечательном человеке, «моряке до последней капельки».

---

Ушел, бросил дивизион Клаша — рухнул еще один маленький кумир юности. Следом сбежал и Анюта. Тихо и незаметно скрылся штурман Сципион. Выходит, нельзя верить ни одному офицеру, от каждого жди подлости? Но стало известно и другое. Командир эсминца «Туркменец-Ставропольский» Лев Галлер, в прошлом старший офицер «Славы», перешел к красным — позже Галлер, командир «Андрея Первозванного», получит орден Красного Знамени за участие в подавлении мятежа на Красной Горке. Ушел в матросские отряды под Нарву мичман Николай Озаровский, прозванный «летучим голландцем» за беспокойную романтичную натуру. Стал флаг-офицером красной бригады линкоров Алька Бекман. И Владимир Севастьянов на стороне большевиков, умный, открытый, веселый, овеянный славой экипажа эсминца «Гром», теперь командир самого большевистского из эсминцев — «Гавриила». Вот кто стал кумиром молодежи — по образу Севастьянова Исаков «старался строить свою жизнь».

После Октября команда избрала командиром «Изяслава» В. Е. Эмме — он, как писал Исаков, не носил красных бантов на груди, не заговаривал с матросами только для того, чтобы найти с ними общий язык: «он был начальником, которому после революции не пришлось ни в чем изменять свое отношение к матросам». Но никак не ожидал Исаков, что его самого матросы назовут старшим офицером, по-новому — старпомом. Не в том неожиданность, что он вскоре после Октября оказался на должности, которую в лучшем случае мог получить через десяток лет, — в те дни матрос Дыбенко стал первым наркомом по морским делам, но Дыбенко — большевик, революционер, а Исаков — плохо разбирающийся в политике мичман. Неожиданность — в доверии. Его, мальчишку, предпочли более опытным, словно знали, что «более опытные» сбегут, а он, мучаясь, страдая от обидного недоверия ко всем «бывшим», не уйдет никуда. Он уже не тот «романтик моря — вне политики», каким пришел на «Изяслав». Флот ему по-прежнему дорог, но флот — под флагом революции. Ей он готов служить и защищать ее в бою. Но ему еще надо выработать мировоззрение, разобраться в глубоких корнях даже невольных обид, наносимых ему сверхподозрительными из матросов, ставить себя выше этих обид, подчинять свои чувства и поступки только одному — раз и навсегда избранной цели. На это необходимо время.

«Товарищ мичман»

Человеку семидесятых годов трудно в полную силу почувствовать, как звучали после Октября и особенно после гражданской войны такие обыденные для нас понятия, как «офицер», «генерал», «адмирал». Часть офицеров царской России боролась в рядах Красной Армии против белогвардейцев, некоторые из них стали командармами, военными теоретиками. Но кличка «золотопогонник» — уничтожающе ругательная, а мета «бывший офицер» — политическое клеймо. Даже если этот бывший всего-навсего мичман. Не чин, конечно, ожесточал людей, а кастовая приверженность к свергнутому строю — офицерская каста защищала его с оружием в руках.

В Астрахани к концу гражданской войны один сверхбдительный матрос, занесенный, подобно Исакову, с Балтики на Каспий, решил, как тогда говорили, «прощупать контру» и «взять на испуг» командира из бывших офицеров. Вызвав Исакова на берег в свой кабинет, он сказал: «А! Старые знакомые! Помню, помню… лейтенант с «Петропавловска»…» Каждый балтиец знал про тягостный случай убийства четырех лейтенантов на «Петропавловске» в семнадцатом году при конвоировании. На плохо скрытую угрозу Исаков ответил резко и с вызовом: во-первых, он не лейтенант, он только мичман, точнее — бывший мичман, и останется им теперь до гроба; а во-вторых, не с «Петропавловска», а с «Изяслава» — из минной дивизии. В минной дивизии эсеры устроили контрреволюционный мятеж, когда в мае 1918 года стали на Неве напротив Обуховского завода. Но Исаков не счел нужным открещиваться от своей дивизии из-за кучки провокаторов типа Земскова. Он держал себя с достоинством человека, третий год воюющего за Советскую власть и не случайно присланного этой властью на Каспий в помощь XI армии Кирова и десантным отрядам Кожанова, кстати тоже бывшего мичмана…

Звание у Исакова в тот момент было неопределенное — военмор. «Военмор И. С. Исаков» — так странно была подписана двумя годами позже — в 1922 году — его первая научная публикация в «Морском сборнике». А в семнадцатом он вообще не имел никаких званий, кроме одного: бывший мичман.

Исаков не скрывал, что потеря мичманского чина, так пахнущего флотом и морем, отозвалась, по его выражению, «уколом в груди». И все же смог, заставил себя понять, что разжалован не он, а вся каста офицеров, разжалован весь породивший эту касту класс, ему чуждый и враждебный.

Эту враждебность острее, чем при отказе в Морском корпусе, он почувствовал вскоре после Октября, когда принял от большевиков должность старпома на «Изяславе». Бывший мичман совершил политический шаг, отныне для таких как Валдайский или Клаша, он по ту сторону баррикады. А матросы еще присматривались к нему — «еще поглядим», как поведет себя в трудную минуту не дворянин, не буржуй, но все же бывший. Такова логика революционной борьбы.

Борьба только начиналась. В Гельсингфорсе казалось, что зима будет тихая: станут льды — корабли в ремонте, финские рабочие, судя по всему, сами справляются со своей буржуазией; вся контрреволюция — на той стороне залива, под Нарвой и Псковом, рвется к Петрограду.

Исаков пошел как-то на гельсингфорскую почту и спросил: какие деньги можно перевести в Тифлис матери — николаевки, керенки или новые рубли? На почте объяснили: в Тифлис переводить деньги нельзя — там неизвестная власть с неизвестной валютой.

Это встревожило. В газетах что-то пишут о турецких войсках в Закавказье. Чем грозит нашествие турок, он знал по опыту отца. Мать, правда, не армянка, но кто защитит старую женщину, на какие средства она будет жить?

Командир дал ему на день-другой командировку в Петроград — согласовать с морским начальством какие-то исправления в артсистемах. В Питере виднее будет, как помочь матери.

После декрета о праве «Турецкой Армении» на самоопределение, в церкви на Невском открылось Армянское представительство. С наивной надеждой помчался туда бывший мичман и угодил в гнездо деляг типа тех расфранченных господ с тифлисских улиц, за которыми он вместе с другими мальчишками бегал в детстве, приплясывая и распевая: «По дороге в Очимчир едет много пассажир, между ними есть один иностранец-армянин!» Сорок лет спустя Иван Степанович изобразил этих ряженых из «полномочного представительства» во главе с бывшим начальником штаба войск Петроградского округа генералом Багратуни в рассказе «Дашнаки теряют своего флагмана». Генерал Багратуни предложил мичману должность «командующего флотом Великой Армении», деньги в валюте по прибытии в Эривань и чин адмирала в Трапезунде. Трапезунд дашнакам обещал Вудро Вильсон, американский президент. Мичман даже получил фирма́н на будущую должность. Он надеялся потешить фирма́ном друзей в кают-компании на «Изяславе», но когда вернулся в Гельсингфорс, уже было не до веселья. Передышка кончилась.

На севере Финляндии в порту Вааза объявился в начале 1918 года новоявленный вождь финских националистов, до того — верный слуга Николая II, генерал царской свиты барон Карл Густав Эмиль Маннергейм. Из обученных в Берлине и Гамбурге стрелков 27-го прусского батальона егерей он создал ядро белой финской армии и объявил крестовый поход против финского пролетариата. Кайзер щедро снабжал егерей оружием. Возле Аландских островов в готовности стояла германская линейная эскадра Маурера с десантом на борту. Вскоре вся Финляндия стала полем не битвы, а жестокой расправы с рабочими и батраками, а Финский залив превратился в опасный для Петрограда участок фронта. Опаснейший, несмотря на суровую зиму и тяжелые льды.

Когда мичман Исаков сражался против германской эскадры в Моонзунде, его поразило, что английские подводники, союзные русскому флоту, присутствовали как сторонние наблюдатели. Королевский флот не желал мешать прорыву немцев к Петрограду. Когда Россия стала Советской республикой, тот же королевский флот, все страны Антанты, сохраняя на западе состояние войны с Германией, на востоке превратились в ее союзников. Они молча поддержали продвижение германской эскадры в Финский залив и высадку железной дивизии фон дер Гольца в Ганге, на юго-западной оконечности Финляндии; при их поощрении немцы захватили Ревель. Антанта начала морскую блокаду Советской России — пока руками кайзера, а потом и своими силами.

«Разве это не террор, когда всемирный флот блокирует голодную страну?» — писал в те годы Ленин.

По Брестскому договору Германия обязала Советскую республику либо вывести все корабли в русские порты, либо разоружить их. Но такое условие для Балтфлота было равнозначно смертному приговору: сосредоточенные в Гельсингфорсе, как в главной базе, сотни кораблей не могли зимой уйти на родину. На это и надеялись интервенты, белая гвардия России и финские егеря.