Георгий Лоншаков - Горшок черного проса

• Название: Горшок черного проса
• Автор: Георгий Лоншаков
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Эта книга — посмертное издание произведений талантливого дальневосточного писателя Георгия Владимировича Лоншакова. Вся его жизнь была неразрывно связана с Комсомольском-на-Амуре. Он прошел хорошую школу жизни, прежде чем взяться за перо. Был слесарем, работал в геологической партии, на строительстве моста через Амур.

В книгу вошли повести и рассказы о людях, живущих на дальневосточной земле.

---

Значит, она пришла к нему первому… Найденов польщенно улыбнулся в темноте. Несколько мгновений в нем происходила борьба. Открыть? Не открыть? Соблазн велик, что и говорить. Так почему бы и нет? После того что пришлось пережить… А Наташа? Наташа… Нет, он не будет открывать.

— Сокол мой! — В шепоте цыганки послышались нетерпеливо-капризные нотки.

«Нет, не открывать…» — переборол Найденов искушение и, с сожалением вздохнув, почувствовал некоторое облегчение.

Цыганка больше не проявляла настойчивости. Через несколько секунд Найденов услышал, что она отошла от его двери и постучалась в соседнюю. И еще услышал, как открылась дверь у Макарова и громко захлопнулась.

«Ну, вот и все…» — подумал Найденов и почти мгновенно уснул. Спал без сновидений чуть ли не до обеда, пока его не разбудил Макаров.

Найденов с интересом посмотрел на капитана, по лицу которого было видно, что ночь прошла бурно.

— Что же ты, братец? — спросил тот с наигранным упреком. — Скис, да?

— Прилег и — как провалился, — солгал Найденов.

— М-да… Теперь, наверное, до слез жалеешь?

— А ты как думаешь?

— Сочувствую, но ничем не могу помочь. Эх, черт побери! Нет, ты даже представить себе не можешь…

— Разумеется… Представить трудно.

— Сам виноват. Вот и казни себя! Ладно, вставай. Свежим воздухом надо подышать. Ух… Только ты того, Вася… валютой меня выручи. Разорила она меня, стерва. Все взяла, до копейки! Было бы больше, и больше бы взяла. Впрочем, сам кидал деньги ей в беспамятстве.

— А она брала?

— А она брала…

Макаров помедлил, словно размышляя: говорить ли остальное. Не удержался:

— Ты знаешь, что она сказала, уходя? С того, говорит, сокола, я, может быть, и гроша бы не взяла. А с тебя, говорит, возьму. Ну не стерва ли?

Вечером Найденов уехал и больше уже никогда не встречал капитана Макарова. Погиб ли он в первых же боях за Осу, остался ли жив — этого Найденову не суждено было узнать.

До Омска добирался долго. Железная дорога была перегружена до предела. Перегоны, станции, тупики — все было забито эшелонами с воинскими частями, товарными составами с боеприпасами, продуктами, теплушками, госпиталями на колесах, бронепоездами, вышедшими из строя вагонами, дрезинами. На перронах, в залах ожидания стоял шум, гвалт, ругань. По ночам специальные команды хоронили умерших от ран и тифа. Часто слышались выстрелы: это наводили порядок патрули или где-то расстреливали сочувствующих большевикам.

На вокзале в Омске Найденов нанял извозчика и первым делом отправился в офицерский госпиталь, где работала Наташа. Они расстались зимой. Это было время надежд, радостных ожиданий, счастливого начала любви. И вот прошло всего полгода, а сколько уже рухнуло опор от того моста, который вел в радужное будущее!

Но сам мост еще держится! Эта вера зарождалась в душе Найденова по мере того, как он подъезжал к центру сибирской столицы Колчака. На одной из улиц его порадовал безукоризненным строем эскадрон казаков. В другом месте извозчику пришлось пропустить несколько грозно урчащих броневиков. Затем прошествовала, правда, не столь красиво, как казаки, мусульманская дружина с зеленым знаменем ислама. Попадались офицеры и солдаты польского легиона, чешского корпуса, военные в английской и французской форме.

Вот наконец и здание офицерского госпиталя, в котором он пролежал долгие три месяца после ранения в Казани. Найденов попросил извозчика подождать, а сам чуть ли не бегом миновал обширный тенистый двор, обнесенный узорчатым металлическим забором, и в приемном покое у немолодой дежурной медсестры еле выпытал, что Наташа недавно ушла с ночного дежурства домой — она жила у тетки.

Он бросился на улицу, вскочил в пролетку, крикнув:

— Быстро! В ближайшую парикмахерскую, а потом к особняку госпожи Золотаревой. Знаешь?

— Как не знать! — отозвался извозчик, трогая лошадь. — Ариадну Федоровну знает, почитай, весь город. Да что там город. Сибирь знает, матушка! Одно слово, что женщина: пусть-ка другой мужик попробует в наше время прииски в руках держать, да пушное дело, да капиталами ворочать! Муженек-то ее покойный чуть было все в карты по ветру не пустил, да не успел до конца разориться: богу душу отдал. А она все заново подняла, да еще сверх того. Ловка! Н-но, милай! — подхлестнул он кнутом жеребца.

Уже спал полдневный жар и больше стало людей на улицах, когда тот же извозчик подкатил к особняку Ариадны Федоровны Золотаревой. Свежевыбритый, надушенный, в начищенных до блеска сапогах, с небольшим чемоданчиком в руке Найденов взбежал по ступеням и, еле переводя дух от волнения, позвонил. Конопатая девка Фрося, прислуга, едва открыв дверь, странно захлопала ресницами, прыснула в ладошки и убежала с возгласом: «Я сейчас! Я сейчас!..» — громко топая по ступеням.

Вскоре послышались шаги — легкие, торопливые; как трудно было спутать их с другими! А через мгновение Наташа стояла перед ним, изумленная, взволнованная неожиданной встречей. Она была в легком домашнем платьице — до каждой черточки знакомая и в то же время в чем-то изменившаяся, и это чудодейственное обновление, свойственное молодым женщинам, сделало ее еще прелестней, обаятельней, милей.

— Наташа… — только и смог вымолвить Найденов. — Наташа!

— Васенька…

Миг — и они уже были в объятиях друг друга. Их плечи сомкнулись, его губы искали ее губы.

— Не писал…

— Наташа…

— Я боялась…

— Ну что ты, что ты? Я знал: ты думаешь обо мне. И я тоже о тебе думал, Наташа. Всегда!

— Но ты потерялся, никаких известий. Последнее письмо я получила из Екатеринбурга в конце апреля!

— Я не мог. Наташенька… Милая моя. Чудо мое. Я так хотел тебя видеть!

— Чего же мы стоим-то? — проговорила она, не скрывая счастливых слез. — Пойдем… Тетя тоже обрадуется. Она часто вспоминала о тебе и все жалела, что ты отправился в это пекло. Ведь можно было сделать так, чтобы ты оставался в Омске.

— Ну что ты, Наташа! В то время, когда там решалась судьба России, наше будущее…

— Я знаю… Но пойдем. — Она потянула его за руку, а сверху, с лестницы, послышался голос самой Ариадны Федоровны:

— Где он там? Ну-ка, где наш герой?

…Этот счастливый день тянулся бесконечно, кажется, для того, чтобы Найденов мог запомнить его на всю жизнь, запомнить, как на балконе они разговаривали с Наташей; запомнить, как вились надо лбом ее легкие волосы и как сияли глаза, которые ничего не могли скрыть… Он запомнил все до мельчайших подробностей, — наверное потому, что это была самая светлая встреча с Наташей. Позже они еще не раз встречались и расставались, теряли и находили друг друга, но таких дней больше уже не было. На смену тем счастливым пришли иные дни, все стало иным…

А еще в памяти остался разговор за ужином.

Навестить Ариадну Федоровну прибыл полковник Уорд. Член тред-юниона, депутат британского парламента, правая рука генерала Нокса — вот кто такой Уорд. Командуя всего лишь батальоном союзников, этот англичанин тем не менее входил в первую десятку самых доверенных лиц адмирала. Накануне свержения директории Колчак — тогда военный министр — решил объехать на фронте войска, чтобы лично увериться в их готовности поддержать его. Сопровождал адмирала в этой поездке батальон британских войск под командованием все того же Уорда. Наконец, именно Уорд в критические дни декабрьского восстания в 1918 году помог Колчаку подавить совместно с чешскими легионерами выступление мятежников в Омске и на станции Куломзино.

Встретиться с полковником Уордом, который был своим человеком в доме Ариадны Федоровны, и тем более познакомиться с ним в неофициальной обстановке показалось Найденову в высшей степени интересным и лестным. Полковник оказался очень любознательным человеком: расточал комплименты Наташе, искренне радовался за Найденова, которому досталась такая чудесная невеста.

По-русски Уорд говорил очень неплохо. За богато сервированным столом, который даже в это голодное время ломился от яств и вин, после обмена любезностями и шутками, после первых тостов полковник обратился к Найденову:

— Где изволите служить? Здесь, в Омске? При штабе?

— Вася все время был на фронте, — с гордостью ответила Наташа. — Он только сегодня прибыл.

— Это наш герой, наш храбрый мальчик, — ласково добавила тетушка. — Он получил в награду золотые часы из рук самого Александра Васильевича.

— Это похвально! Это очень похвально! — одобрительно закивал головой полковник. — Настоящий мужчина! Откуда вы вернулись, если это не тайна?

— Я участвовал в операции на Вятке в районе Малмыжа, — ответил Найденов.

— Я слышал кое-что о неудачной попытке прорыва на северном фланге фронта, — сказал задумчиво Уорд. — Знаете, применительно к двигателям внутреннего сгорания есть такой термин: позднее зажигание. Бывает раннее зажигание. Бывает нормальное. И бывает позднее. Это когда искра летит вслед уходящему вниз поршню и сжатие уже прошло. Польза от сгорания топлива в цилиндре становится весьма малой. Вот так произошло и с прорывом. Да… позднее зажигание.