Георгий Лоншаков - Горшок черного проса

• Название: Горшок черного проса
• Автор: Георгий Лоншаков
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Эта книга — посмертное издание произведений талантливого дальневосточного писателя Георгия Владимировича Лоншакова. Вся его жизнь была неразрывно связана с Комсомольском-на-Амуре. Он прошел хорошую школу жизни, прежде чем взяться за перо. Был слесарем, работал в геологической партии, на строительстве моста через Амур.

В книгу вошли повести и рассказы о людях, живущих на дальневосточной земле.

---

— Продолжай, продолжай… — сказал Макаров.

— Так вот, я не считаю вас ни офицерами, ни достойными противниками. Вы обычные бандиты, головорезы!

— Довольно! — перебил Макаров, багровея. — Считай нас кем угодно, а вот себя уже можешь считать мертвецом. Свяжите его!

Солдаты бросились исполнять приказание. Кто-то из них сильно ударил Максимова в пах. Пленный согнулся. Ударили еще. Он упал.

— Подождите! — приказал Макаров и обратился к остальным пленным: — Ваш командир — сумасшедший, маньяк, но вы-то ведь нормальные люди, крестьяне! Вас большевики жестоко обманули. Они создадут коммуны и сделают ваших жен общими. Понимаете? Вы будете, как волы работать на комиссаров. Вам надо землю и свободу? Адмирал Колчак даст вам и то, и другое. Посмотрите, против кого вы воюете, — показал он рукой на своих артиллеристов. — Это такие же, как и вы, мужики. Им, как и вам, нужен мир. А для этого стоит только победить большевиков. Если вы расстреляете своего командира, я при всех даю вам слово офицера, что отпущу вас. Идите на все четыре стороны. Но не воюйте против нас и говорите всем, что мы убиваем только коммунистов. Подумайте. Даю на размышление двадцать минут.

Офицеры отошли в сторону, присели на корневище, закурили. Найденов достал свои золотые часы, подарок адмирала Колчака, положил их на ладонь, чтобы видели красноармейцы, стал поигрывать цепочкой.

Пленные тихо переговаривались. Вернее, говорил больше один из них — немолодой, круглоголовый, с выцветшими бровями. Двое чуть заметно кивали.

— Н-ну… к какому решению вы пришли? — спросил Макаров наконец.

Красноармейцы поднялись. Тот, немолодой, помялся, пожевал губами и негромко сказал:

— Мы не будем стрелять командира…

— Кто — мы? Ты за себя отвечай.

— Я не буду стрелять командира.

— Не будешь?

— Нет.

— Напрасно. Я ведь хотел как лучше для тебя, почтенный… Иди вон к тому дереву.

Солдат медленно пошел, как-то странно выгибая спину, словно его сводило судорогой. До дерева он не дошел. По знаку капитана, Шмаков разрядил в него винтовку. Остальных постигла та же участь. Затем был расстрелян Шмаков. Он истошно скулил, ползал на коленях, протягивал в мольбе руки:

— Я же все сделал… все сделал, — твердил он. — За что?! Ваше благородие!..

— А на кой ты нам теперь? — искренне удивился Макаров, и Шмакова не стало.

Затем капитан приказал раздеть догола и накрепко привязать к дереву командира красных разведчиков, оставляя его на мучительную смерть — от укусов мошки, тучами реявшей в воздухе.

— Это же бесчеловечно… — прошептал бывший прапорщик.

— А наши неделю назад сотнями тонули на переправе? Это — человечно, человечно, я спрашиваю?

— Пленных мы пощадили всех до единого!

— Как знать?

— Я знаю.

На мгновение в душу Найденова закралось что-то похожее на жалость. Пока пленного раздевали и привязывали к дереву, он подумал, что уговорит Макарова все-таки застрелить его в последний момент. Но стоило вспомнить о переправе, перед глазами вновь во всей яви встала страшная картина недавнего разгрома двух полков, объятая пламенем Гоньба — и жалости как не бывало.

Когда-то он умел смотреть на поражение в бою как на проигрыш в карточной игре: не повезло сегодня — повезет завтра. Но теперь, когда из головы не шла страшная мысль: «Сам, своими руками…», когда его постоянно мучило чувство, что вместе с Гоньбой уничтожена сама память о роде Найденовых, он был готов мстить, без конца, но только мстить.

Затем они снова ехали проселочными дорогами и тропинками. На душе было тягостно. Макаров клял на чем свет бездарное командование, говорил, что не генералы — а выжившие из ума люди, что, кроме ненависти к красным, у них уже ничего нет, они остались со своей стратегией на черте четырнадцатого года, а красные тем и сильны, что свободны от пут этой стратегии, они создают новую в ходе войны, потому и бьют белых в хвост и в гриву.

Возможно, капитан был прав. Найденова же мучила мысль, что народ почти не поддерживает их, не принимает их устремлений, склоняясь все больше и больше на сторону большевиков. Где они — те золотые времена послушания и повиновения русского народа? Где страх перед силой имущих? Что сулят грядущие дни: новые катастрофы или победы? Неужели невозможно повернуть все в старое, привычное русло? И еще он думал о Наташе. Ему так не хватало, в тот момент ее тепла, ее близости и участия…

В конце мая — измученные, заросшие, голодные — они наконец-то встретились с одним из полков корпуса генерала Гривина. Пока в штабе выясняли, кто они такие, Найденов и Макаров узнали, что вторая армия красных уже переправилась на левый берег Вятки и ведет наступление по всей северной полосе Восточного фронта. Отдельные бригады Овчинникова форсировали реку сразу же после ликвидации прорыва, а в ночь на 25 мая двадцать восьмая дивизия Азина переправилась через Вятку в районе Вятских Полян и Малмыжа и в первые же дни боев уничтожила шесть полков и четыре отборных офицерских роты. Вот тебе и Азин — мальчишка, бухгалтер! Впрочем, был ли он вообще бухгалтером, как утверждал некогда генерал Смолин? Все упорней и упорней ходили слухи, что Азин — тоже из бывших офицеров. Кто-то ссылался при этом на перебежчика из штаба третьей армии красных, который якобы лично видел копию биографии Азина и в ней ясно говорилось, что он закончил Елизаветградское кавалерийское училище, служил в звании есаула в сорок шестом Донском полку.

Как бы там ни было, а Найденов, ненавидя Азина как врага, втайне завидовал красному комдиву. Кто такой Найденов? Офицер для особых поручений, всего лишь… А под командованием Азина, которому тоже не было еще и двадцати пяти лет, находилось девять пехотных полков, артиллерийская бригада, кавалерийский полк, железнодорожный батальон, бронепоезд.

Так кто же в самом деле был этот Азин, о котором уже при жизни слагались песни и дивизию которого называли «железной»? Об этом стало известно позже, в феврале 1920 года. Переброшенная с Восточного на Южный фронт, в донские степи, «железная дивизия» сражалась в составе 10-й армии против численно превосходящих сил деникинцев.

В одном из боев, раненный, отрезанный от своих, комдив Азин попал в плен. Его под усиленной охраной отправили в станицу Егорлыкскую. Известиями о пленении легендарного комдива пестрели первые полосы почти всех белогвардейских газет. С самолетов над частями красных были сброшены спешно отпечатанные листовки. Об этом говорили в ставках, штабах, полках и дивизиях по обе стороны фронта. Об Азине хлопотал сам Ленин! Москва предлагала обмен комдива на нескольких пленных генералов. Командарм десятой армии красных передал по радио предупреждение: «Если с Азиным что-либо случится, будут применены соответствующие репрессии к первым имеющимся у него в плену десяти офицерам в чине от полковника и выше».

Наверное, он осуществил свою угрозу, потому что ставка Деникина не обменяла Азина, пожертвовав полковниками и генералами. Белым нужен был Азин, живой или мертвый, но Азин. Ему предлагали чин генерала. Он отказался, как отказался и подписать воззвание к войскам Советов. Воззвание все-таки отпечатали, подделав подпись комдива, о чем его поставили в известность. Листовки сбросили над позициями красных.

На одном из допросов белогвардейский полковник обмолвился, что о военных способностях Азина весьма высокого мнения такие заслуженные генералы белой армии, как Улагай, Врангель, Голубинцев, Павлов. Тогда Азин с наивным смущением признался, что, опасаясь, как бы его за неимением военного образования со временем не отстранили от руководства дивизией, он ввел в заблуждение командование, придумав себе и Елизаветградское училище, и чин есаула, и 46-й Донской полк. Выходит, прав оказался генерал Смолин!

После допросов и истязаний Азина отдали белоказакам. Они скрутили ему руки телефонным проводом и привязали к лошади. Станица Тихорецкая стала свидетелем страшного зрелища. Подвыпившие казаки улюлюкали, свистели и хохотали, всадник пришпоривал рысака, и он сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее потащил по заснеженным улицам полуживого комдива. Он бился на ухабах, сдирая кожу, терял сознание. Из подворотен лаяли собаки. В заиндевелые окна выглядывали станичники, их жены, старики и дети. Когда казакам надоело это занятие, они приволокли Азина на площадь, где была сооружена виселица…

Все это произошло в феврале 1920 года. А тогда, в мае девятнадцатого, Азин по-мальчишески задиристо, не давая покоя ни себе, ни своим полкам, ни войскам белых, теснил колчаковцев на северном фланге Восточного фронта, изматывал в больших и малых сражениях. Белые начали отходить за Каму, надеясь сделать ее левый берег неприступной линией обороны.

Не менее чувствительный удар красные нанесли несколько раньше на реке Саламыш.