Юрий Шушкевич - "Вексель Судьбы" (книга первая)

• Название: "Вексель Судьбы" (книга первая)
• Автор: Юрий Шушкевич
• Жанр: Научная Фантастика

В основе сюжета - судьба двух советских разведчиков-диверсантов, которые в результате хронопортации переносятся из 1942 в 2012 год. В нашем сегодняшнем мире им удаётся быстро "акклиматизироваться" и стать участниками многочисленных событий, связанных с розысками исчезнувшего за рубежом крупного царского вклада. Однако вместо капиталов, лёгших в основу мировой финансовой системы и с известных пор правящих миром, героям романа удаётся обрести сокровища иного рода. Роман интересен многочисленными историческими коллизиями и футурологическими прогнозами, которые, будучи преломлёнными в сознании людей первой половины XX века, зачастую раскрываются с неожиданной стороны.

---

Услышав русскую речь, незнакомец сначала попытался разыграть ко всему безразличного умирающего беженца, однако разглядев на ушанке одного из разведчиков красноармейскую звезду, неожиданно приободрился и попросил доставить его "к нашим в штаб".

Он выглядел совершенно истощённым и определённо не мог самостоятельно передвигаться. Поэтому первоначально разведчики хотели не связываться с неожиданным попутчиком, резонно полагая, что единственная цель, которая могла быть у больного замерзающего штатского, -- это оказаться на какое-то время с их помощью в тёплом штабном блиндаже, чтобы выпить кружку кипятка. Однако незнакомец, мгновенно уловив подобный настрой, начал, запинаясь и скороговоркой, перечислять фамилии и должности, среди которых были упомянуты член военного совета фронта и даже сам нарком Берия. Он клялся, что все они должны знать о нём, и что у него для них имеется важная информация.

Трём здоровенным, добродушным и страшно уставшим друзьям-разведчикам, выросшим в одном дворе в Нижнем Тагиле, совершенно не хотелось связываться ни со всесильным генеральным комиссаром госбезопасности, ни с комиссарами корпусными. Поэтому просьбу доставить незнакомца в штаб было решено выполнить.

Его уложили на связанные из еловых веток импровизированные полозья рядом с пленённым немецким унтер-офицером. Перед отбытием разведчики извлекли из указанного места вместительный саквояж, который незнакомец тотчас же засунул под спину и постоянно стремился держаться за него, вцепившись в потёртый край скользкой толстой рукавицей.

Когда группа, преодолев разделительную полосу, находилась в метрах тридцати от края леса, её заметили и обстреляли. Две пули пробили у незнакомца полог тулупа и разорвали свитер в районе груди. Если бы в этот момент полозья чуть накренились -- обе пули прошли бы прямиком в сердце.

К счастью, всё обошлось. В штабе спасённый вежливо и даже как-то излишне церемонно представился, назвавшись Александром Рейханом, сотрудником Наркомфина, и попросил позволить ему переговорить с кем-либо из "главного штаба".

В тот же день вечером в штаб 365-й дивизии пришла шифровка из управления контрразведки: личность Рейхана подтверждается, его необходимо накормить, подлечить и обеспечить максимальную безопасность. Следом из штаба фронта поступила депеша: в район Ерзовского леса вскоре прибывает санитарный самолет и Рейхана с ним необходимо немедленно эвакуировать в тыл.

Самолет ждали в ночь с 21 на 22 января. Рейхан в сопровождении оперуполномоченного особого отдела до утра провёл на заснеженной опушке леса, согреваясь у сигнального костра. Однако самолет не прибыл, пришлось возвращаться в штабную землянку. Днём стало известно, что дивизию из резерва фронта передают в состав 29-й армии. Одновременно пришла страшная новость: 1215-й полк, в который до этого были сведены наиболее боеспособные силы дивизии, полностью уничтожен при штурме Ржева в районе известкового завода -- как раз на той окраине, куда трое разведчиков-уральцев ходили за "языком" и где подобрали странного и важного штатского. И теперь, судя по всему, тоже там полегли.

Сообщение со штабом 29-й армии работало с горем пополам, бойцы батальона связи почти все были перебиты, поэтому сводки, доклады и боевые приказы всё чаще приходилось радировались и принимать открытым текстом. Практически сразу после поступления приказа об атаке или предстоящем манёвре противник уже всё знал и имел возможность быть во всеоружии.

Дивизия, вынужденная вступить в бои у Ржева с едва ли половиной от штатного личного состава и ещё меньшей долей уцелевших командиров, на глазах теряла силы. А из штаба армии от нового начальства поступали неточные, нечёткие и большей частью противоречивые приказы, смысл которых сводился к одному: наступать, наступать, перегруппироваться и снова наступать...

Не по своей воле прижившийся при дивизионном штабе Рейхан становился невольным свидетелем неразберихи, граничащей с потерей управляемости, если не с хаосом. И хотя своим штатским видом он зачастую смущал прибывающих в расположение штаба с передовой порученцев и связных, офицеры быстро оценили его ум и способность к предметному и точному анализу ситуации. Подружившись с дивизионным оперуполномоченным, он почти постоянно имел возможность видеть оперативную карту, испещрённую кругами, стрелками и граблями оборонительных рубежей, одним из первых узнавал о выдвижении и гибели немногочисленных боеспособных батальонов и по направлению канонады вполне мог определить, у какого населённого пункта идёт в настоящее время бой.

По многу раз в день он наблюдал совершенно разбитого и высохшего от бессонницы командира дивизии полковника Щукина. Комдив здоровался с ним едва заметным движением неморгающих глаз из-за круглых стёкол очков и если его не отвлекали, неподвижно сидел за столом, сооружённым из расколотой школьной парты, накрывшись белой бекешей с отогнутым вверх воротником, устремив свой взор в одну точку и нервно теребя пальцами карандаш или край бумажного листа.

Поздним вечером 5 февраля, когда оперуполномоченный, воспользовавшись коротким затишьем, извлёк из каких-то только ему ведомых запасов банку тушенки, и у Рейхана -- впервые за последние десять дней -- появилась возможность поужинать, к ним подсел майор из телеграфно-кабельной роты и шёпотом сообщил, что из штаба армии в штаб фронта только что "двинулся" доклад, в котором дивизию обвиняют в развале обороны всего правого фланга армии и сдаче Чертолино -- деревеньки, прикрывавшей последнюю горловину между 29-й армией и "большой землёй". В результате потери Чертолино и отхода частей дивизии к Свистунам 29-я армия окончательно отсекалась от 39-й армии и оказывалась в глубоком и прочном вражеском окружении.

Стало понятно, что полуживая 365-я дивизия, едва успевшая отвоевать в составе этой армии две недели, отныне становится козлом отпущения за приближающийся разгром. На все рапорты и мольбы о необходимости прислать снаряды, помочь с горючим или разрешить отойти на более безопасные и удобные для обороны позиции штаб армии и командующий оперативной группой генерал-майор Поленов хранили молчание, перемежаемое с повторяющимися буквально слово в слово приказами "удерживать", "наступать" и "сохранять материальную часть".

Пытаясь, где это возможно, выполнять эти маловразумительные и с каждым часом всё более далёкие от реальности приказы и указания, комдив Щукин был лишён всякой возможности манёвра, возможности хотя бы раз собрать в кулак свои тающие силы ради контратаки или более прочной обороны. При этом от него требовали держать круглосуточное охранение на лесной поляне возле остатков танкового батальона. Между тем солярка из танков давно была слита и увезена в расположении штаба армии, а с большинства боевых машин были демонтированы аккумуляторы и прицелы.

На соседней поляне замерзали бойцы артиллерийского полка, охраняющие давно замолчавшие из-за исчерпанности боезапаса орудия и минометы. Хотя, вполне возможно, именно эти несколько сотен бойцов как раз и смогли бы выправить положение в боях у Лаптево и Седнёво, откуда, под натиском немецких танков и свежих рот мотопехоты, 365-й дивизии вскоре также придётся отступить.

Рано утром 10 февраля у штаба дивизии остановилась выкрашенная в белый цвет штабная танкетка. Её прислали за Щукиным, вызванным на военный совет армии. Полковник допил остывший чай, неторопливо вычистил ложкой чаинки со дна и стенок стакана и метнул их в топку буржуйки. Попрощавшись с подчинёнными коротким кивком головы, Щукин затем неожиданно подошёл в Рейхану и произнес: "Изыщите любой способ выбраться отсюда. Я вряд ли теперь вам помогу. Прощайте."

Перед избой, в которой должен был находиться штаб, полковника встретил порученец командующего 29-й армией генерал-майора Швецова. Отчего-то встав навытяжку, он объявил: "Военной совет армии решением от 10 февраля постановил: за трусость, нераспорядительность и неумение навести порядок в дивизии, приведшие к самовольному оставлению важнейших рубежей обороны, -- командира 365-й стрелковой дивизии полковника Щукина Матвея Александровича расстрелять". В тот же миг четверо верзил из армейской контрразведки схватили полковника за руки, плечи и шею и поволокли к одиноко стоящей берёзе под непрекращающимися раскатами артиллерийской канонады, доносящейся со всех четырёх сторон. Полковника с силой придавили лицом к стволу, после чего старший из группы сделал шаг назад и трижды выстрелил из пистолета Щукину в затылок. Потом он неторопливо отёр кровяные брызги с рукава тулупа и махнул рукой в направлении отдалённого сарая, где чернели, припорошённые снегом, десятки трупов убитых и умерших от ран красноармейцев. Тело комдива оттащили туда и оставили лежать между мёртвыми.

В тот же день пришёл приказ о сведении остатков 365-й дивизии в сводный полк, входящий в 246-ю дивизию. Оперуполномоченный, с которым подружился Рейхан, куда-то исчез, начальник дивизионного штаба полковник Ветлугин, который в своё время пытался отправить Рейхана на санитарном самолете, был поставлен во главе сводного полка и теперь находился в основном при штабе опергруппы Поленова. Вместе с голодными и измученными связистами в компании двух легко раненных артиллерийских капитанов сотрудник Наркомфина обречённо перемещался в составе тыловой группы 29-й армии. Транспорта не было, идти приходилось пешком, снег стоял выше колен. Несколько раз удавалось заночевать в кабинах подбитых грузовиков, в каждую из которых набивались по четверо-пятеро человек, закрывавших выбитые стёкла снятой с убитых одеждой и согревавшихся от тепла друг друга.