Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

• Название: Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
• Автор: Александр Филиппов
• Жанр: Русское современное
• ISBN: 978-5-4474-0587-8

В книгу вошли рассказы и повести объединённые одним героем – майором Самохиным, человеком малоизвестной профессии. Он – оперуполномоченный в колонии строгого режима. А ещё – это современная, остросюжетная, яростная проза, уже завоевавшая признание многих читателей.

---

– И кто же у вас на заводе таким… сообразительным оказался? – поинтересовался Самохин.

– Пролетариат в союзе с научно-технической интеллигенцией! – с гордостью заявил свояк. – Наш генеральный директор даже диплом получил – международный, за переориентацию оборонной промышленности. А все мозги инженерные да золотые руки рабочих. Умеем, когда захотим.

– А когда все в городе мыльницами запасутся – чем займетесь?

– Ну, во-первых, зарубежные рынки освоим. За доллары станем продукцию продавать. Во-вторых, таким макаром не только мыльницы, а что угодно штамповать можно, надо мозгами хорошенько пошевелить…

Свояк опять взялся за бутылку, разлил. Женщины отказались выпить, ушли на кухню. Гость с рюмкой в руках пододвинулся ближе к Самохину:

– У нас теперь на заводе заработки – ого-го! Не у всех, конечно. Только у тех, кто в кооперативе работает. А мы туда любого, с бухты-барахты не возьмем. Шалишь! Это тебе не госпредприятие.

– А как же классовая солидарность? – Самохин, кажется, впервые заинтересовался разговором.

– Эх вы, служивые! Так ведь в этом-то классовая солидарность и заключается! Создали предприятие, работаем дружно, деньгу заколачиваем и чужого к себе не пустим. Хватит, наэксплуатировали нашего брата-пролетария! Рабочий-то человек, он ведь, если разобраться, по-настоящему на себя никогда не работал. То капиталист прибавочную стоимость отбирал, то государство. Вот у тебя, к примеру, какая зарплата?

– Около трехсот.

– Х-ха! У меня тыща – тыща двести спокойно в месяц выходит. Кстати, есть возможность и тебе заработать.

– Ну да? – удивился Самохин. – Мыльницы делать? В подсобники к вам… кооператорам?

– Не-е, там без тебя желающих полно. У тебя и на своем месте – столько возможностей! Правильно говорят – не человек красит место, а место человека!

– По-моему, наоборот говорят… – покачал головой майор.

– Да какая, к черту, разница! Ты ведь в следственном изоляторе работаешь? Валька говорила. Ну вот. Я как услышал, так скумекал сразу. Есть у меня знакомый. У него родственник туда попал, за что – я не вникал. Короче, я с мужиком этим, знакомым своим, перетер – у нас гаражи рядом, кстати, сегодня и свиделись. И он просит родственнику своему записочку в камеру передать. Тыщу рублей обещает. Всего и делов – а штука в кармане!

– Как фамилия мужика? – сухо, больше по привычке «кума», чем из любопытства, спросил Самохин.

– Приятеля мово?

– Да нет, того, который сидит.

– Эта, как его… Кажись, Климов… Да я уточню! Ты, главное, сделай!

– Нет, – мотнул головой Самохин.

– Да тебе что, тысяча рублей не нужна? – изумился свояк.

– Нет.

– Ну ты даешь… Ты ж всю жизнь в сельской местности прожил, вроде как нашенским, деревенским, стал. А у нас оставлять в беде земляков не принято. Нам здесь, в городе, надо кучкой держаться, выручать друг друга. Город, он знаешь какой? Коварный! Разрушает личность. Об этом и в газетах пишут. Мы, сельские, которые от земли, влиянием этим, слава богу, не испорчены. А ты отделяешься… Зря! У меня, например, везде друзья. В торговле – земляк, в медицине – земляк, в милиции – земляк. Теперь еще ты, в изоляторе. Эх, и заживем по-людски! Нам с тобой никакие тюрьмы не страшны! А то ты – хе-хе – из рюмок стеклянных водку пьешь. Стыдоба!

Самохин молча отодвинул рюмку, которую заботливо налил и подсовывал ему свояк, вновь отрицательно качнул головой. Свояк возмущенно всплеснул руками:

– Нет, вы посмотрите на него! Тыща рублей ему не нужна! Вот ведь кость белая! Да мне, пролетарию, за эту тысячу месяц в цеху отстоять надо! А там технология такая, что сырость кругом. К вечеру ноги в резиновых сапогах аж горят, носки от пота хоть выжимай, пальцы преют. Вот как рабочему-то человеку копеечка достается!

Самохин смотрел в тарелку перед собой, и остывшие пельмени показались ему похожими на разопревшие пальцы ног свояка после смены… Майор осторожно положил вилку на стол.

– Говно ты, а не рабочий класс, – сказал он, вставая. А потом добавил, вздохнув: – И весь твой кооперативный пролетариат – говно. Пошел вон.

Чуть позже, когда гости, вздернув возмущенно подбородки и остекленело глядя перед собой, ушли, Валентина сказала мужу:

– Ну что, опять?

– Да нормально все! – удрученно отмахнулся Самохин.

– Что ж нормального-то? – всхлипнула Валентина. – Нормально, когда люди семьями дружат, роднятся между собой…

– Может, и надо бы так, – обреченно пожал плечами Самохин, – но я уже болею от дураков. Видеть их не могу…

4

Через неделю Самохин уже не плутал в коридорах и переходах следственного изолятора, лихо щелкал, открывая бесчисленные замки ключом, который и впрямь от частого употребления засиял первозданно-серебристым металлом.

Майора определили в группу режимников, занимающихся проведением прогулок заключенных, обысков, осмотром технического состояния камер. Кроме того, им надлежало осуществлять водворение проштрафившихся зэков в карцер, утихомиривать выходившие из подчинения «хаты» и целые продолы, решительно орудуя при этом резиновыми дубинками, за что они в шутку именовались прочими сотрудниками СИЗО «группой здоровья».

Командовал режимниками хмурый, неразговорчивый майор Чеграш. В отличие от подчиненных, собранных в изолятор из разных подразделений – были тут и проштрафившиеся на прежнем месте службы гаишники, пожарные и даже снятый за какую-то провинность бывший начальник ЛТП, – Чеграш начинал работу в следственном изоляторе еще младшим лейтенантом и к разношерстной команде своей относился равнодушно-презрительно. Словно нехотя, сквозь зубы отдавал приказания, чаще жестами, чем словами, показывал, кому из офицеров где находиться в данный момент, чем заниматься. С заключенными он вовсе не разговаривал, объясняясь с ними с помощью резиновой палки. Манипулировал ею виртуозно, словно регулировщик на перекрестке, давая зэкам четкий сигнал двигаться в ту или иную сторону, стоять, подойти к нему и ловко, с оттяжкой опоясывая по спине провинившихся. От его удара те падали как подкошенные, и потому, зная норов угрюмого цыганистого майора, который улыбался, скаля золотые зубы, только когда хотел наказать, зэки вели себя в его присутствии особенно смирно и предупредительно-вежливо.

На представленного ему Самохина Чеграш посмотрел недовольно, буркнул что-то невразумительное, указал палкой на середину продола – мол, встань там, – и майор понял, что знакомство состоялось, инструктаж закончен и он зачислен в команду.

В трех корпусах следственного изолятора насчитывалось около двухсот пятидесяти камер. Точное число их назвать было сложно, потому что какая-то часть из них постоянно находилась в ремонте и потому была не задействована. Латали, штукатурили и цементировали стены, полы, наваривали дополнительные решетки, укрепляли двери, меняли сантехнику, наращивали «шконки» – металлические кровати – до третьего яруса, увеличивая тем самым количество мест.

На всех обитателей изолятора приходилось сорок прогулочных двориков. Заключенных покамерно загоняли в тесный бетонный квадрат под зарешеченным небом, где они «гуляли», топчась в замкнутом пространстве площадью три на пять метров в течение часа. Таким образом, прогулка всех, содержащихся в СИЗО, за исключением водворенных в карцер и лишенных этого права «вышаков», занимала весь день. В случае заминки какая-то камера могла не успеть «прогуляться», что вызывало справедливые нарекания зэков. Поэтому режимникам приходилось действовать споро, по четкой, годами отработанной схеме.

Офицеры «группы здоровья» входили на продол, где контролер заранее предупреждал заключенных о начале прогулки, выстраивались цепочкой от камеры через коридор до самых прогулочных двориков так, чтобы держать зэков в поле зрения на протяжении всего перехода. Дежурный контролер и один из режимников отпирали камеру, и ее обитатели торопливо, один за другим выскакивали на продол и, держа руки за спиной, шагали шустро, в затылок друг другу, по многочисленным переходам, подгоняемые офицерами, до прогулочных двориков. Там их встречал Чеграш, загонял в бетонную коробку и закрывал на замок. Без промедления вся процедура повторялась со следующей камерой. После окончания отведенного на прогулку времени заключенных тем же путем возвращали на места и начинали «вьпуливать» следующий продол.

Пока зэки «гуляли» под присмотром одного из сотрудников на свежем воздухе, остальные офицеры «группы здоровья» возвращались на продол и начинали обыск и осмотр временно опустевших камер. Проверялась крепость решеток, стен и пола, для чего их простукивали деревянным молотком на длинной рукоятке. Если решетка при ударе дребезжала, это могло свидетельствовать о распиле прутьев. При обнаружении пустот в стене, полу, которые образуются при замаскированном с внешней стороны подкопе, удар молотка извлекал иной, более гулкий звук, чем при встрече с монолитной кирпичной или цементной кладкой. Впрочем, корпуса изолятора были построены давно, неоднократно ремонтировались, решетки, стены и noл дребезжали и ахали вразноголосицу, нередко при ударе молотком от стен и потолков с грохотом отваливались большие куски штукатурки. Тем не менее уже на третий день работы Самохина режимники обнаружили подкоп, который зэки начали вести в дальнем углу камеры, под шконкой. С помощью металлической пластины узники умудрились продолбить цементный пол десятисантиметровой толщины, перепилить утопленные в растворе толстые арматурные прутья и углубиться в землю метра на полтора. Отверстие лаза в полу было замаскировано куском картона и присыпано тонким слоем цементной пыли, а сверху завалено вещмешками-«сидорами». Обитателей камеры перевели в карцер, где оперативники занялись выявлением инициаторов готовящегося побега, а хозобслуга засыпала и щедро залила цементным раствором яму в полу.