Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

• Название: Поэты 1820–1830-х годов. Том 1
• Автор: Дмитрий Дашков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1972

1820–1830-е годы — «золотой век» русской поэзии, выдвинувший плеяду могучих талантов. Отблеск величия этой богатейшей поэтической культуры заметен и на творчестве многих поэтов второго и третьего ряда — современников Пушкина и Лермонтова. Их произведения ныне забыты или малоизвестны. Настоящее двухтомное издание охватывает наиболее интересные произведения свыше сорока поэтов, в том числе таких примечательных, как А. И. Подолинский, В. И. Туманский, С. П. Шевырев, В. Г. Тепляков, Н. В. Кукольник, А. А. Шишков, Д. П. Ознобишин и другие. Сборник отличается тематическим и жанровым разнообразием (поэмы, драмы, сатиры, элегии, эмиграммы, послания и т. д.), обогащает картину литературной жизни пушкинской эпохи.

---

263. К МЕТЕЛЛИЮ

Нет! лучше соглашусь, судьбой, людьми забвенный,
В песчаной Ливии влачить мой век презренный;
Иль с бедным рыбарем, спуская утлый челн,
Трапе́зу скудную испрашивать у волн,
Чем каждый день встречать злодеев сонм веселый!

Метеллий! помоги узнать римля́н и Рим!
Твой Муций в рубище, оставлен и гоним;
Он презрен, осужден, — тогда как Флакк дебелый,
При плесках почестей, с красивого коня
Взор покровительства бросает на меня!
Погибни навсегда воспоминанье дня,
Когда в крови, в пыли, весь язвами покрытый,
Твой Муций проложил путь чести знаменитый!
Метеллий! помнишь ли день римского стыда,
Когда покрыли Тибр враждебные суда,
Когда патрициев кровавая измена
Приближила к стенам злодейские знамена?

Где был тогда сей Флакк? среди трусливых жен,
Не он ли звал к себе постыдный рабства плен?
И, с воплем охвати домашнего пената,
Не он ли обнимал, рыдая, слитки злата?
О, римлян доблестных бесчестье и позор!
Я помню вид его и униже́нный взор!
Еще вдали от стен кипела сеча брани,
А он вздевал к богам трепещущие длани,
И жен, и робких жен усугубляя страх,
Язык коснеющий мертвел в его устах!

Где ж правда? где ж трудов стяжанье и награда?
Отчаянье в полях, коварство в недрах града,
И веси отцвели, как в осень злак полей.
Едва, в поту лица, в кругу своих детей,
Полвека протрудясь над непокорной нивой,
Осмотрит свой запас старик трудолюбивый
И, в скирды уложив стараний тяжких плод,
Довольный, оботрет с чела кровавый пот, —
Как алчность вечная несытого владельца
Пожрет надежду, труд и счастье земледельца.
Закона глас молчит! под сень его злодей
Спокойно кроется от дремлющих судей.

О! скоро ль гром небес, сей мститель справедливый,
Злодейства сильного раздастся над главой,
Исчезнет власть твоя, диктатор горделивый,
И в Риме процветет свобода и покой?
Метеллий! доживу ль минуты толь счастливой?
Иль кончу скорбный век среди римля́н рабов?
Нет, нет! настанет день. Свободный от оков,
Как аравийский конь при звуках близкой брани,
Воспрянет римлянин, мечом в кровавой длани
Омоет свой позор и стыд своих отцов!
И скоро! Но дотоль, спокойный и безвестный,
Наследья скромного сокроюсь в угол тесный,
И там, вдали сует, вблизи домашних лар,
Свободой и собой твой Муций насладится,
Доколь настанет день, доколь не разразится
Отмщенья грозного решительный удар.

<1824>

264. ДРУГУ-УТЕШИТЕЛЮ Элегия

Тебе ль понять мое мученье
И иссушить источник слез?
К чему мне дружбы утешенье?
Оно вечерний луч небес,
И благотворный и отрадный,
Когда он блещет, серебрит
Увековеченный гранит,
Но не согреет камень хладный.

Привыкши быть с моей тоской,
Я раздружился с упованьем;
Издавна цепью роковой
Ее жестокий жребий мой
Связал с моим существованьем;
Исчезну я, как призрак сна,
Как искра яркая на снеге,
Как в шуме бранном тишина,
Как одинокая волна,
Забыта бурею на бреге.

<1826>

265. Щ<ЕРБИНСКОМ>У («Дай руку мне, товарищ мой!..»)

Дай руку мне, товарищ мой!
Пойдем, пойдем навстречу рока!
Поставим твердою душой
Против завистника порока
Дела, блестящие собой.
И верь мне, зависть оробеет
Пред добродетелью прямой,
Как ночь осенняя бледнеет
Перед румяною зарей.

<1826>

266. УКРАИНА

Я всё люблю в тебе: и злак твоих полей,
И полдень пламенный, и в роскоши ночей
Певца весеннего на яблоне ветвистой,
И селы мирные в тени твоих садов,
И запах лип твоих, и дев, и воздух чистый,
И песни поселян на ниве золотистой,
         И первую души моей любовь.

<1826>

267. РОДИНА

Гонимый гневною судьбой,
Давно к страданьям осужденный,
Как я любил в стране чужой
Мечтать о родине священной!
Я вспоминать о вас любил,
Мои младенческие годы,
И юной страсти первый пыл,
И вьюга русской непогоды!

И я опять в стране отцов,
И обнял я рукою жадной
Домашних пестунов-богов;
Но неприветлив мрамор хладный,
И не приют родимый кров!
Простите ж, сладкие мечтанья
Души обманутой моей;
Как сын беды, как сын изгнанья,
По зыбкой влажности морей
Ветрилам легких кораблей
Препоручу мои желанья.

<1826>

268. РОТЧЕВУ («Велико, друг, поэта назначенье…»)

Велико, друг, поэта назначенье,
Ему готов бессмертия венец,
        Когда живое вдохновенье
        Отчизне посвятит певец;
        Когда его златые струны
        О славе предков говорят;
        Когда от них сердца кипят,
        И битвой дышит ратник юный,
И мать на бой благословляет чад.

        Души возвышенной порывы
        Сильнее власти роковой.
Высоких дум хранитель молчаливый,
Он не поет пред мертвою толпой,
Но избранным приятна песнь Баяна,
Она живит любовь к стране родной,
        И с ней выходит из тумана
        Заря свободы золотой,
        Боготворимой, величавой.
        О, пой, мой бард, да с прежней славой
        Нас познакомит голос твой,
        Но не лелей сограждан слуха
        Роскошной лютнею твоей:
        Они и так рабы страстей,
        Рабы вельмож, рабы царей,
В них нет славян возвышенного духа
И доблести нетрепетных мужей.

        Они ползут к ступеням трона,
        Им лесть ничтожная дана.
        Рабов воздвигнуть ото сна
        Труба Тиртеева нужна,
        А не свирель Анакреона.

1827

269. X…У («Так, друг мой, так, бессмертен тот…»)

Так, друг мой, так, бессмертен тот,
Кто богом обречен для славы,
Чей дух, как явор величавый,
Несокрушим от непогод.
Его удел, в разврате века,
Гоненье, ненависть, укор;
Но верь мне, вечно светел взор
С душой бесстрашной человека!
И в униженьи он велик:
Сократ в последнюю минуту
Душою твердой не поник
И выпил весело цикуту.
Ему ль пред смертью трепетать?
Он горд, он жалости не просит;
Великой истины печать
Он на челе высоком носит,
И славы грозные дела
В веках грядущих он читает,
И зависть, и ехидну зла
Ногой безвредно попирает.

<1828>

270. БАРД НА ПОЛЕ БИТВЫ

        Склонялся день; один с своей тоскою,
С мечом зазубренным и лирой боевою,
        Среди друзей, добычи метких стрел,
        Печальный бард задумчиво сидел.
        Его ланит не орошали слезы,
                   И персей вздох не волновал;
                   Но взор певца, как взор угрозы,
                           На трупах отдыхал.

Он пережил сынов своей отчизны,
И суждено певцу веселых дней
        Свершить обряд печальной тризны
        На трупах тлеющих друзей.

И он поет им песнь прощанья,
И тихий глас его уныл,
Как в полночь ветра завыванья
Среди чернеющих могил.

«Погибли вы, дружины славы,
Питомцы грозные побед!
Исчез ваш подвиг величавый,
Как легкий сокола полет,
Как в воздухе орлиный след;
Я помню вас в пирах веселых,
На поле чести помню вас:
Я гибель злым читал не раз
На челах мстительных и смелых;
Но вы погибли, ваш удел
В руках судьбы отяжелел!»

Так пел певец. В его душе лежала
        Неодолимая тоска,
        И на струнах его рука
                 Немела и дрожала;
        И року буйственный укор
Изображал певца унылый взор.

Он вам завидовал, вам, падшие на брани!
    Вам, мстители за край своих отцов!
        За иго рабское, за дани —
        Благодеянья пришлецов.

И взор его воспламененный
По хо́лмам дальным пробежал;
Он струнам арфы вдохновенной
Восторг душевный передал:

«Ко мне из мрачного Аида!
Нам вождь — и мщенье, и обида,
И стон друзей, и слезы жен,
И угнетенных слабый ропот,
И победивших наглый хохот,
И наших дев позорный плен.
Пусть бурной непогодой веет
Ваш дух во вражеских рядах;
Пусть бегство стыд напечатлеет
На их бесславных знаменах!
Тогда, певец побед и чести,
На их разбросанных костях
Прославлю дух правдивой мести;
Родится жизнь в моих струнах,
И голос барда, голос смелый,
Из края в край промчит молва,
И незабвенные слова
Услышат дальние пределы».

Потухнул день, замолк певец,
Восторженный великой думой;
Казалось, взор его угрюмый
Искал страдальческий венец;
Он вызывал погибших к битве новой,
Но вкруг него сон мертвый повевал,
И тщетно глас его суровый
О славе мертвым напевал[181].

<1828>

271. ТРИ СЛОВА, ИЛИ ПУТЬ ЖИЗНИ