Александр Соколовский - Дом на улице Овражной

• Название: Дом на улице Овражной
• Автор: Александр Соколовский
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1959

Соколовский Александр Александрович родился в 1925 году в Москве. Во время Великой Отечественной войны был корреспондентом военной газеты «На разгром врага». После войны учился в Литературном институте имени Горького.

Свою литературную деятельность Соколовский начал в военные годы со стихов. С 1947 года стал писать детские рассказы и очерки. Первая повесть — «Добро пожаловать», написанная автором совместно с писательницей Н. Саконской, — была издана в Детгизе в 1952 году. Вторая повесть — «Новичок» — вышла там же в 1955 году.

В настоящее время писатель работает над сборником рассказов о забайкальской тайге. Не забывает он и корреспондентскую работу. По заданию журналов и газет много разъезжает по стране и пишет очерки и рассказы.

В своей повести «Дом на улице Овражной» автор рассказывает о пионерах, изучающих историю родного города.

Отзывы и замечания по книге редакция просит присылать по адресу: Москва, А-55, Сущевская, 21. Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», массовый отдел.

---

А зато сейчас он какой! Дома появились и за каналом. Лет тридцать назад геологи нашли в пригороде, на севере, возле болот, залежи алюминиевой руды — бокситов. Там тоже построили завод. Болота осушили, поставили дома для рабочих, дубовую рощу превратили в парк. Эти дома, и парк, и завод стали называть Новым городом.

Если бы нам с Женькой было побольше лет, мы бы успели увидеть, как прокладывали автотрассу к новой шахте, километрах в пятнадцати от завода: пласт бокситов тянулся далеко на восток, к Уральским горам.

После Октябрьской революции у нас в городе построили не только один алюминиевый завод. Сейчас вовсю работают две фабрики — обувная и фанерная. А вот медного рудника больше нет. Видно, всю медь выкопали из земли. И завод в Коромыслихе больше не отливает пушек. Ведь это раньше, давным-давно, пушки делались из меди, а теперь они стальные. Коромыслихинский завод сейчас выпускает электрические лампочки.

Хотя мы с Женькой и не видали, какой наш город был лет сто назад, но представить себе могли. Ведь в центре новостроек появилось совсем немного — домов десять-двенадцать. Остальные здания остались такие же, как были до революции, деревянные, одноэтажные, редко в два или три этажа. Но названия улиц изменились. Правда, только некоторых. Вот, например, Овражная улица так и осталась Овражной, хотя никаких оврагов тут давно и в помине нет. На этой улице новых домов тоже мало. Но к нам в школу на сбор как-то раз приезжал архитектор и рассказывал, каким будет наш город лет через десять. Он сказал, что старых домов совсем не останется, а всю Овражную застроят новыми зданиями. Много же придется строить! Овражная — очень длинная улица. Она начинается почти в самом центре, у площади Гоголя, и тянется километра на два вдоль канала до мебельной фабрики и бумажного комбината. Их бывший владелец Каратаев тоже жил на Овражной, в двухэтажном просторном особняке за чугунной оградой. В этом особняке теперь помещается наш городской Дом пионеров.

Мы с Женькой оба живем на Ворошиловской улице. Она от Овражной совсем недалеко: две остановки на автобусе. Но пешком идти даже быстрее, потому что автобус ходит редко и всегда переполнен пассажирами. Да и зачем тратить деньги на билеты, если две остановки — такие пустяки! — и пробежать можно?

Конечно, мы — и я и Женька — на Овражной бывали столько раз, что и не сосчитать. Ходили и в Дом пионеров, на занятия кружка, и бегали смотреть, как ремонтируют старинную церковь. Сначала купола на ней торчали, как четыре гнилые репы, а потом их позолотили. На колокольню подняли громадный пузатый колокол. Он поднимался вверх неохотно, чуть покачиваясь, словно ему было лень взбираться на такую высоту.

Много раз, очень много раз бывали мы на Овражной улице, но разве мог я когда-нибудь представить, что здесь и произойдут со мной удивительные, необычайные приключения!..

Глава вторая

Хотя прежде, когда я учился в четвертом и пятом классе, мне не раз приходилось бывать в городском музее, я никогда не думал, что на Овражной улице случилось во время революции столько событий. Узнавать я стал о них лишь теперь, когда мы с Женькой, захватив тетрадки, каждое утро приходили в просторные тихие залы музея и записывали все, что можно было записать об улице Овражной.

Собирать материалы для доклада оказалось совсем не трудно. Мы просто записывали, где на этой улице в 1905 году стояли баррикады, в каком доме собирался рабочий марксистский кружок, как действовала боевая дружина, штаб которой находился на мебельной фабрике. Сначала, правда, нас то и дело гоняли из зала в зал. Только мы начнем записывать, как из какой-нибудь боковой двери молча и деловито выходил хмурый человек с тоненькой острой указкой в руке, а за ним так же деловито появлялась в зале толпа экскурсантов.

— Ну-ка, ребята, отойдите в сторонку, — говорил этот человек, и нам приходилось уходить в другой зал.

Там нас настигала та же экскурсия или появлялась какая-нибудь другая, и снова надо было уступать место у стенда. Но иногда мы с Женькой забывали про свои записи и заслушивались: очень уж было интересно.

Как-то в одном зале, возле развешанных на стене картин, портретов и фотографий, у которых мы только что стояли, опять появилась толпа экскурсантов. Нас, как всегда, попросили отойти и не мешать. Мы встали в сторонке, а экскурсовод начал рассказывать. Я тотчас услышал название Овражной улицы, и мы оба насторожились.

— На этой фотографии вы видите особняк купца Стратона Иванова. Это был один из самых богатых людей в городе. Он жил на Овражной улице…

Мы с Женькой хорошо знали этот дом. Он стоял наискосок от Дома пионеров. Но мы никогда не подозревали, что в подвале этого особняка в 1907–1909 годах тайно работала подпольная типография большевиков. Купцу Стратону Иванову ничего о ней не было известно. Зато его сын, Николай Стратонович, помогал подпольщикам, доставал бумагу, шрифты, краску.

Показалось как-то купцу, что под полом вроде какой-то шум. Но сын убедил его, что появились в подвале мыши. Купец мышей до смерти боялся и завел сразу десять котов. Поднимали они по ночам такую возню, что шума работающей печатной машины совсем не было слышно.

Однажды Николай Стратонович сказал отцу, что собирается ехать в Германию — лечиться. Купец отвалил ему денег, а он никуда не уехал и на отцовские деньги выписал из-за границы новую печатную машину. Сам же он два месяца, не выходя, просидел в подвале, помогая рабочим печатать революционные листовки.

— Здесь, на стенде, вы видите портрет Николая Стратоновича Иванова, — показал указкой экскурсовод.

Из узкой рамочки смотрело на нас спокойное лицо худощавого человека с аккуратной бородкой. Серые внимательные глаза были чуть прищурены. Я долго глядел на портрет, а когда обернулся к Женьке, то заметил, что он ставит в своей тетрадке какие-то крестики. Я заглянул через его плечо.

— Что это ты отмечаешь?

— Знаешь, Сёрега, что я придумал, — ответил Женька шепотом, потому что сердитый экскурсовод недовольно взглянул в нашу сторону. — Знаешь что! Мы не только доклад приготовим, а сделаем еще альбом. У меня есть чистый совсем. Это я отмечаю, про какие события можно фотографии достать или самим нарисовать картинки…

«Самим» — это он, конечно, сказал, чтобы меня не обидеть. Он-то рисовал здорово. А из меня художник неважный.

— Понимаешь, — продолжал шептать Женька. — Доклад — что? Прочитал — и забыл. А альбом останется! Только Ивану Николаевичу пока ничего не скажем, ладно?

На третий день мы исписали обе тетрадки, и, когда вышли из музея, Женька о чем-то задумался.

— Эх, Серега, — сказал он, вздохнув. — Здорово уже успели нашу историческую эпоху изучить. Ничего нам не осталось.

— Конечно! — подхватил я. — Надо было нам в первую группу записаться. Нашли бы какие-нибудь древние черепки — вот и угадывай, кто здесь жил, какие люди. А сейчас что? Найдут лет через тысячу, ну, хоть нашу отрядную стенгазету, и даже по ней все ясно станет. Вот, скажут, жили здесь в двадцатом веке такие два приятеля Сережка Кулагин да Женька Вострецов!..

На следующее утро мы решили зайти к Ивану Николаевичу и рассказать ему, какие мы собрали материалы.

Дома у Ивана Николаевича мы бывали не раз. Он жил в самом центре, на улице Ленина, рядом с автобусной остановкой.

— Ну-ну, исследователи, — встретил он нас, весело поблескивая очками, — говорите, как дела с докладом? Много сделали новых открытий?

Тут и дернуло меня за язык:

— Материала мы много собрали, Иван Николаевич, а никаких новых открытий нет. Все и без нас уже пооткрывали.

Иван Николаевич внимательно на меня посмотрел, перелистывая наши тетрадки.

— Что ж, молодцы, — сказал он, — думаю, что достаточно понаписали. Можно и доклад готовить.

Потом он встал, еще раз пристально на меня поглядел и вдруг спросил:

— А вам обязательно хочется сделать какое-нибудь открытие?

Мне показалось, что Иван Николаевич просто решил над нами посмеяться. Я уж и сам хотел сказать, что пошутил. Но Женька опередил меня.

— А разве можно сейчас какое-нибудь важное открытие сделать? — спросил он как будто между прочим. Но уж я-то видел, что он волнуется. — Разве можно?.. — повторил Женька. — Ведь про революцию — и про тысяча девятьсот пятый год, и про семнадцатый — уже давно все известно…

— Ты так думаешь? — проговорил Иван Николаевич.

Холодок пробежал у меня по спине. Мне почему-то показалось, что Иван Николаевич знает какую-то тайну, но сомневается, можно ли нам ее доверить.

— Ладно, — сказал Иван Николаевич. — Будет у меня для вас особое задание.

— Какое? — Женька вскочил со стула, и глаза его загорелись.

— Узнаете завтра.

Целый день мы с Женькой гадали, что это может быть за задание. Женька уверял меня, что мы непременно полезем в какие-нибудь неизведанные пещеры, где собирались рабочие-дружинники и где на стенах остались неразгаданные надписи. Я сначала возражал ему, но потом мне и впрямь стало казаться, что есть у нас в городе какие-нибудь неизвестные катакомбы, вроде тех, что описаны в книге «За власть Советов!».