Александр Соколовский - Дом на улице Овражной

• Название: Дом на улице Овражной
• Автор: Александр Соколовский
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1959

Соколовский Александр Александрович родился в 1925 году в Москве. Во время Великой Отечественной войны был корреспондентом военной газеты «На разгром врага». После войны учился в Литературном институте имени Горького.

Свою литературную деятельность Соколовский начал в военные годы со стихов. С 1947 года стал писать детские рассказы и очерки. Первая повесть — «Добро пожаловать», написанная автором совместно с писательницей Н. Саконской, — была издана в Детгизе в 1952 году. Вторая повесть — «Новичок» — вышла там же в 1955 году.

В настоящее время писатель работает над сборником рассказов о забайкальской тайге. Не забывает он и корреспондентскую работу. По заданию журналов и газет много разъезжает по стране и пишет очерки и рассказы.

В своей повести «Дом на улице Овражной» автор рассказывает о пионерах, изучающих историю родного города.

Отзывы и замечания по книге редакция просит присылать по адресу: Москва, А-55, Сущевская, 21. Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», массовый отдел.

---

— А я учиться пойду, — вставил хриплый голос. — Ты ведь, Оля, до войны, я слыхал, учительшей была. Запиши с ребятишками в свою школу…

Послышался смех. Да, эти люди, стоящие на краю могилы, были так сильны, так несгибаемо сильны, что могли смеяться!.. Дрожь охватила меня при мысли, что, может быть, сегодня на рассвете выведут их к обрыву у реки, как выводили уже многих, и тупые равнодушные пули, просвистев, оборвут биение этих мужественных сердец. Мне нестерпимо захотелось сейчас же, немедленно ободрить их, уверить, что судьба их может измениться к лучшему. Невероятная мысль мелькнула, как вспышка молнии: спасти, помочь им бежать!..

От неловкого движения под моей ногою хрустнула ветка. Голоса в амбаре тотчас же умолкли. Я представил, как настороженно прислушиваются сейчас эти трое за стеной. И, почти не владея собой, прижавшись губами к доскам, я зашептал:

— Товарищи! Вы слышите меня, товарищи?..

Это непривычное, когда-то ненавистное слово сейчас прозвучало для меня неожиданной музыкой.

— Ты кто? — осторожно спросили из-за стены.

Раздался предостерегающий голос женщины:

— Спокойнее, товарищи, это может быть провокация.

— Нет, нет, не провокация, — торопливо принялся уверять я. — Ведь я услышал, что завтра на рассвете вы ждете своих. Не выдам. Только говорите вперед потише, могут услышать…

— Ты наш? — спросил хриплый мужской голос. — Партизан?

— Нет, я служу в армии генерала Войцеховского. Но, верьте мне, я вас спасу…

Послышались шаги часового. Вероятно, прошло много времени. Последний раз приникнув губами к шершавой доске, я поспешил шепнуть, обращаясь только к ней, к ней одной:

— Оля! Оля! Вы слышите меня? Я вас спасу! Убью Белецкого! Перегрызу зубами горло каждому, кто причинит вам боль!..

— Я слышу, — негромко ответила она. — Но если вы действительно хотите нам помочь, постарайтесь сразу же, как только появятся первые красноармейцы, послать их сюда, покажите им, где нас держат. Поняли?

Я не успел ответить. Из-за угла показался часовой, за ним неясными тенями шли еще двое. Я отступил за угол амбара и замер, нащупывая в кармане теплую ручку браунинга. Если это пришли за пленными, чтобы вести их на казнь, — будь что будет. Я перебью конвойных, и, может быть, мне вместе с пленными, вместе с нею, удастся бежать…

— Хорошо тебе, Захарыч, — раздался неторопливый голос, явно принадлежащий кому-то из солдат. — Стой, покуривай, солнышка дожидайся. А нам, может, команда будет реку переходить… Эх, жисть служивая!.. Ну, бывай.

Солдаты прошли. Часовой потоптался, наверно удивляясь, куда я мог запропаститься, и шаги его стали приближаться. Я быстро свернул за другой угол амбара и, ступая неслышно, скрылся за деревьями.

Вернувшись домой, я почувствовал себя совершенно разбитым. Что делать? Что делать? Провести подкоп под амбар? Рассказать все капитану Астахову и вместе с ним устроить пленным побег? Успею ли я предупредить красных, если они появятся в селе сегодня ночью? Не упаду ли, сраженный первой шальной пулей?..»

На этом месте строчки в тетради обрывались. Что произошло дальше с пленными и с Альбертом Вержинским, было неизвестно. Мы с Женькой принялись торопливо листать странички. Но они были чистые. Потом одновременно взглянули на Ивана Николаевича.

— Это все, — отрывисто ответил он на наши вопросительные взгляды.

— А дальше нету?

— Нет. Дальше только по истории тех лет известно. Девятого мая войска белого генерала Войцеховского — вы о нем тут читали — перешли в наступление южнее Бугульмы. Две дивизии красных — двадцать пятая и двадцать шестая — ответили на это наступление контрударами. Одиннадцатого мая части белых отступили за реку Ик. Вот что произошло тогда. А подпоручик Вержинский, видимо, погиб в одном из этих боев.

Иван Николаевич закрыл тетрадь и постучал пальцем по ее картонному переплету.

— Но пока нас это интересовать не должно. Важно, что второй раз встречается нам имя нашей неизвестной землячки.

— Учительницы этой, Ольги! — негромко воскликнул Женька.

— Да, Ольги. Она жила в нашем городе, на Овражной улице, работала учительницей, была участницей восстания в тысяча девятьсот пятом году, сражалась на фронте в районе Бугульмы в тысяча девятьсот девятнадцатом.

Конечно же, я самый бестолковый человек на свете! Женька уже обо всем догадался, а я сидел и пялил глаза то на него, то на Ивана Николаевича, не понимая, для чего показывал он нам судебную бумагу и дневник подпоручика Вержинского.

Пока я размышлял в недоумении, Женька вскочил и закричал так, что Татьяна Федоровна, склонившаяся за своим столом над какими-то бумагами, вздрогнула и подняла голову.

— Ее найти надо, Иван Николаевич! — орал Женька. — Надо найти эту учительницу… Ольгу!..

— Ну, — усмехнулся Иван Николаевич, — ее-то, пожалуй, вы не найдете. Может быть, думаете, тут, в архиве, никаких справок не наводили? Два месяца разыскивали, да так и не нашли. Но если мы узнаем ее фамилию, отчество, если отыщем дом, где она жила, то выяснить все остальное будет уже нетрудно. Вот и дается вам особое боевое задание — попытаться все это разузнать. Для этого придется, вероятно, друзья, пройти вам всю Овражную улицу, из дома в дом, порасспросить жильцов, особенно старых, кто жил на Овражной еще до революции, не слыхали ли они, не помнят ли такой соседки, которая была учительницей и которую звали Ольга. Работникам архива такой поход был бы, конечно, не под силу. А вы можете попробовать.

— Мы пройдем, — не задумываясь, ответил Женька. — Верно, Серега? Пройдем всю улицу и узнаем!..

Щеки у Женьки пылали. Он взъерошил волосы, и они поднялись дыбом. Галстук съехал набок.

— Что ж, — кивнул головой Иван Николаевич, — узнавайте. Но только с одним условием! — Он поднял палец. — О докладе не забывайте. Подготовьте его обязательно, что бы там ни случилось. А теперь Татьяна Федоровна даст вам бумаги, и вы перепишите себе в точности и вот этот листок, — он указал на первую папку, — и последние странички дневника. Они вам еще могут пригодиться, а из архива их выносить нельзя.

Глава четвертая

Мы в точности переписали порванный листок и страницы из тетради Альберта Вержинского, а когда вышли на улицу и пошли к автобусу, Женька говорил не умолкая:

— Ну, Серега, теперь мы сделаем настоящее открытие! Это тебе не мамонты или бронтозавры какие-нибудь!.. — Потом он тут же, на ходу, стал размышлять вслух, как лучше нам искать. — Давай так. Пойдем по обеим сторонам. Ты, к примеру, будешь заходить в четные номера, а я — в нечетные.

Не успокоился он и тогда, когда мы сели в автобус. Только стал говорить потише.

— Ты слушай, Серега. Ей в тысяча девятьсот седьмом году сколько было? Двадцать два? Так ведь в той рваной бумажке сказано. А сейчас, значит, сколько?

— Что ты, Женька, — даже подпрыгнул я. — Она, наверно, на фронте тогда еще погибла… Ведь Иван Николаевич сам сказал, что справки наводили.

— Наводили, наводили! Заладил одно. Мало ли что справки! Фамилии-то ее не знают. Ты попробуй подойди к справочной и скажи: ищу, мол, Женьку, тринадцати лет. Тебя так шуганут, что не обрадуешься. Мало ли у нас в городе Женек! А я тебе говорю: живая она.

— Ну, сколько ей сейчас? — поверив ему, принялся высчитывать я. — Двадцать два и еще… — Сообразив, что неизвестной женщине, которую нам надо было отыскать, сейчас никак не меньше семидесяти лет, я воскликнул: — Она могла, Жень, и так от старости помереть!

— Тоже сказал — от старости! Вон у Карнаухова бабка — девяносто почти. А какая резвая! Гимнастикой, наверно, каждый день занимается. А еще я слыхал, на Кавказе один дед сто сорок четыре года живет. Семьдесят — это ведь пустяки!

Когда мы сошли с автобуса, у меня в голове гудело от Женькиных рассуждений. Но мне стало и впрямь казаться, что эта неизвестная учительница Ольга жива и мы ее найдем. Я даже представил себе ее лицо, строгое и смелое, как у нашего директора школы Клавдии Алексеевны. Может быть, и правда живет она, скромная, уже совсем старая, на Овражной улице, в каком-нибудь домике с палисадником, и никто не знает, кто она такая.

Мы попрощались с Женькой у наших ворот и уговорились завтра утром ровно в девять встретиться возле его дома.

С этого-то дня и начались наши приключения.

На следующее утро ровно в девять часов мы уже шагали к скверу на площади Гоголя, откуда начиналась Овражная улица. Женька поднял на тротуаре обгорелую спичку и спрятал ее в кулаке за спиной.

— Выбирай. Найдешь — твоя сторона четная.

Я выбрал правую руку, и в ней оказалась спичка.

— Ну, иди, — сказал Женька, показывая на старый трехэтажный дом номер два. — Я, наверно, успею, пока ты ходишь, уже целых четыре дома обойти. Как дойду вон до того перекрестка, буду тебя ждать.