Сергей Гомонов - Горькая полынь. История одной картины

• Название: Горькая полынь. История одной картины
• Автор: Сергей Гомонов
• Жанр: Исторический детектив

На сайте «Проза. ру» в отзывах на этот роман звучала фраза: «Сейчас уже так не пишут». Возможно, это ключевая характеристика его содержания. Думается, что в связи с этим он придется по нраву скорее тем, кто любит стиль барокко или авантюрно-приключенческие произведения в духе романтиков XIX века. А также тем, кто просто любит красивые и закрученные истории с большим количеством персонажей, детективной линией, темой любви, страсти, дружбы, предательства, интриг и хитросплетений судеб. Конец XVI — начало XVII веков, раннее барокко в искусстве. Эртемиза, дочь и племянница художников из рода Ломи, караваджистов, мечтает об одном — достичь совершенства в ремесле, которому отец и дядя обучали ее с детства. На этом поприще она не хочет видеть никаких условностей и преград. Ее фантазия безгранична, и Эртемиза способна получать знания даже от призраков, которые являются в ее воображении, дают советы и подсказки. Но однажды в жизнь ее врывается человек, исковеркавший ее судьбу. Выданная замуж почти насильно, вынужденная покинуть родной город, она пытается совмещать неказистую семейную жизнь с любимой работой и оттого теряет как физические, так и душевные силы уже во Флоренции. И вскоре полицейские службы узнают о череде убийств, происходящих время от времени в разных уголках Тосканского герцогства. Почерк Шепчущего палача, как прозвали его сыскари за некоторые особенности произношения, всегда узнаваем: он отсекает жертвам головы, и убитые — это всегда мужчины-насильники, так или иначе избежавшие в свое время кары правосудия за совершенные злодеяния по отношению к подросткам или женщинам. Кто же он — не раз приходивший во снах к Эртемизе призрак прошлого, мстящий при помощи мистического меча, или безобидный с виду учитель музыки, который о речевом устройстве знает «все, что надо знать, и даже чуть больше, чем надо»? А что если Шепчущий палач — это женщина? Разгадать эту страшную тайну предстоит главным героям.

---

Отец удивлялся их методам, непонятливо глядя на дочь, вынужденную бороться с самой непокорной краской из известных художникам, но в процесс учебы предпочитал не вмешиваться.

Так прошло полгода, и едва ли по их истечении Эртемиза знала намного больше, нежели во время первого приезда Аугусто. Ее трясло и от этой проклятой акварели, и от борьбы с Тацци и его дружками, которые со временем обнаглели настолько, что позволяли себе без спроса наведываться к ней в мансарду. Эртемиза оказывала им молчаливое, но стойкое сопротивление, а когда Грилло в один прекрасный день шепнул ей, что раздобудет настоящее зеркало в полный рост, если она будет с ним «мила и послушна», влепила ему такую оплеуху, что ее было слышно, наверное, до первого этажа дома.

— Я позову служанку! — прошипела она, выталкивая хихикающего приятеля Аугусто в коридор и запирая за ним дверь.

Сердце колотилось. Она не знала, что делать. Ей не давали жизни в ее родном доме, и в то же время она понимала, что пожаловаться отцу — это впоследствии получать попреки со стороны всех домашних, которые будут страдать из-за разорванных с предприимчивым Тацци отношений. Сейчас благодаря ему, благодаря заказам, с его помощью льющимся рекой, Горацио мог с легкостью оплачивать все счета, учителей некоторым сыновьям, учебу Карлито, тряпки и побрякушки Роберты. Все уже привыкли к этому изобилию и не простят ей, если из пустого самолюбия она поссорит художников. Дело было уже даже не в их с Аугусто уроках. Эртемиза понимала, что преподавать он не умеет, что с ним она никогда не постигнет того, что хотела бы понять: для отвода глаз сунул ей стекло и велел, наставив на нужную часть пейзажа, просто обводить все видимые предметы в том размере, в каком они предстают с ее места, а потом перевести их на холст, как переводят эскизы с картона на стены и потолки при росписи фресок. Даже поплакаться преданной Абре девушка не могла, ведь та, без сомнения, с присущей ей смелостью высказала бы все хозяину, а еще хуже — поделилась бы с Алиссандро, который и так с подозрением смотрел на вольно разгуливавших по дому гостей.

Этой же ночью, как по заказу, взобравшись к ней на крышу посреди ночи, он спросил в окно, не случилось ли чего плохого. Юноша даже не настаивал на том, чтобы она впустила его, но Эртемиза открыла створки, видя, что Сандро настроен совсем не игриво. Слуга внимательно заглядывал ей в лицо, пригибая голову и пытаясь распознать в полутьме, о чем она думает, а его глаза были тревожны. «Все хорошо, Сандро, что с тобой?» — ответила она, так и не поддавшись искушению рассказать о Тацци и Сверчке. «Тяжело как-то… здесь, — юноша потер кулаком грудь и поморщился. — Все время думаю о тебе, не к добру это. Ты не таись, ладно?» Она выжала из себя улыбку: «Договорились!» — и не стала сопротивляться, когда он обнял ее, поскольку объятия походили скорее на братские. «Не надоели тебе еще эти старцы?» — с усмешкой спросил Алиссандро, когда она со вздохом облегчения положила подбородок ему на плечо. Слегка замявшись, Эртемиза покачала головой, и тут ее осенило догадкой: «Как ты сказал? Старцы? О, Сандро, благодарю тебя! Благодарю!» — «Но за что?» Она поцеловала его в обе щеки и вытолкала в окно: «Ступай!» Он уселся неподалеку, на крыше, поджав коленки и обреченно подперев голову рукой, а Эртемиза бросилась в постель и подняла руку с браслетом. Через закрытые веки она долго вглядывалась в картину, возникшую на фоне ее кисти там, под покатым потолком, разглядывая светящуюся белой кожей фигуру обнаженной девушки и двоих богато разодетых пожилых мужчин, которые насмехались над нею и пытались совратить.

— Шошанна! — прошептала она.

Отец поймет. Он обязан догадаться, когда увидит такой ясный и однозначный намек. Но ей нужно будет написать эту картину втайне от Аугусто и его приятеля.

Однажды Абра, будучи с Алиссандро на рынке, увидела двоих господ-художников, что частенько захаживали с Тацци в дом семейства Ломи. Сандро тоже их заметил и насторожился, но какое-то шестое чувство подсказало служанке отправить его восвояси с тяжелыми покупками, а самой подойти поближе к разглагольствующей парочке. Он был недоволен, однако спорить не стал, подхватил корзины и ушел, а девушка, делая вид, будто приценивается к овощам на прилавках, медленно пробиралась к цели. Один из художников, высокий, сутулый и худой мужчина с залысинами, всегда вел себя пристойно и очень отличался от большинства компаньонов Аугусто. Приходя вместе с Тацци, он обычно уходил в мастерскую синьора Горацио и оставался там, беседуя с хозяином, до тех самых пор, когда приятель после урока с Эртемизой звал его уходить. Вторым в этом дуэте был мерзкий Сверчок, которого Абра возненавидела с первого же дня, после того как он облапал ее и больно ущипнул за грудь, а когда она вырвалась и пригрозила пожаловаться господам, обозвал дурными словами. Он был из тех похабников, которые истаскались настолько, что в сорок с небольшим выглядят как глубокие старики, изо рта пышет смрад от гнилых зубов, а завидущие глаза таращатся только на сочных молодых девушек в напоминание о тех временах, когда такие были им еще доступны. Подобные мерзавцы Абре встречались нередко: для них получить согласие девицы — все равно что для упыря хлебнуть первый глоток христианской крови. Взрослые и опытные женщины смеются над такими жалкими подобиями мужчин: «Он и с рукой своей не справится, где уж ему со мной!» — любила смеяться над Грилло швея, приходившая к Роберте и изредка обедавшая у них в кухне с остальной прислугой, тетка пышная и жаркая, с тяжелыми грудями, жилистыми, как у кухарки, руками, а вдобавок — с кусачим языком.

И вот теперь Абра услышала, как Грилло говорит высокому:

— Готов поспорить, он никогда не расскажет ей всего, что умеет… Стал бы ты выдавать свои секреты какой-то девчонке? Эй, хозяйка! Лук твой нынче по какой цене?

Абра ловко пристроилась рядом, покупая овощи у той же торговки и нарочно медля при подсчете мелочи. Художники нетерпеливо переминались возле лотка, поскольку здесь продавали самый дешевый и вкусный лук на всем рынке, а прогадать им не хотелось.

— Мне кажется, — отвечал высокий, чуть отворачиваясь в сторону, — Аугусто в самом деле влюбился в синьорину.

Грилло захихикал:

— Скажешь тоже! С чего бы он зачастил тогда по римским шлюхам, как вернулся — ровно с цепи сорвался!

— Кто его знает, Тацци понять трудно. Позарившись на сало, кошка часто теряет лапу. Покупай же свой лук и идем!

Служанка Эртемизы пониже наклонила голову, чтобы ее не узнали, но художники были слишком увлечены своими сплетнями, да и не привыкли запоминать всю дворню в домах, которые навещали.

— Не с его репутацией влюбляться в непорочных девиц из добропорядочных семейств, Пино! Тут я тоже готов держать пари. А девка-то — кобылка с характером, огонь просто до чего норовистая!

Они, видно, долго еще обсуждали амурные слабости Аугусто Тацци, уходя с торговой площади, но идти за ними дальше Абра не отважилась. То, что она услышала, ей было сильно не по нраву. Пожалуй, решила она, нужно будет рассказать об этом дядюшке Эртемизы в его следующий приезд, а он мужик умный и сам придумает, что делать.

— Ну и что там? — нетерпеливо спросил Сандро, ожидавший ее у дома молочника, снова поднимая с земли корзины.

— Ничего, чуть не забыла лука взять…

Он недоверчиво покривился:

— Ты мне зубы-то не заговаривай, а то я тебя не знаю.

— Иди уже, иди! Знаток герцогских перепелок!

В тот день Тацци был слегка навеселе. Близилось Рождество, он вернулся из продолжительного путешествия во Флоренцию и, не откладывая, навестил «доброго друга Горацио и его сумасшедшую семейку», однако чета Ломи с сыновьями Карло и Франческо оказалась в отъезде, а остальные дети художника трудились в мастерской. Эртемиза выглядела отдохнувшей и едва ли не счастливой, но как только увидела его на пороге, помрачнела и сразу спала с лица.

— Я кое-что привез тебе, — шепнул Аугусто, останавливаясь возле ее мольберта и беззастенчиво разглядывая обнаженную натурщицу, которая, кажется, узнала его и приветливо заулыбалась, а он так и не вспомнил, где и при каких обстоятельствах случилась их предыдущая встреча. — Но только тебе. Я не хочу, чтобы твои братья увидели и начали тебе завидовать.

Она следила за ним искоса, из-под приопущенных ресниц, как наблюдает осажденная кошка за перемещениями пса, что кружит возле нее.

— Просто хотел тебя порадовать.

— Благодарю.

— Ну так пойдем, поднимемся в твою собственную мастерскую, что ж ты стоишь?

Она побледнела:

— Нет, не стоит. Лучше в… в гостиную.

Тацци легко согласился. В гостиной он выложил перед нею на стол множество истинных сокровищ: склянки с пигментами для приготовления красок, масла, мастихины всех видов и размеров, созданные лучшими флорентийскими ремесленниками, сепию и сангину, качественную бумагу и еще много-много материалов и приспособлений, от которых у любого художника разбежались бы глаза.