А Адалис - Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4

• Название: Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4
• Автор: А Адалис
• Издательство: Salamandra P.V.V
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2015

Абджед, хевез, хютти…: Роман приключений (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том IV). — Б. м.: Salamandra P.V.V., 2015. — 184 с. — (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. LXXIV).

Новый выпуск серии «Polaris» представляет весьма редкую и несправедливо забытую книгу — написанный на туркестанском материале авантюрно-фантастический роман поэтессы А. Адалис и ее мужа, писателя И. Сергеева «Абджед, хевез, хюгги…» (1927). Этот роман можно читать как историю злосчастной экспедиции, открывшей в горах Памира загадочную потерянную цивилизацию. Но такое прочтение будет только поверхностным — перед читателем роман масок, и под маской традиционного «романа приключений» в нем скрывается изощренная литературная игра.

Роман поэтессы, писательницы и переводчицы А. Е. Адалис (Ефрон, 1900–1969) и ее мужа, писателя и эсперантиста И. В. Сергеева (1903–1964) «Абджед хевез хютти…» публикуется по первому книжному изданию (М.-Л.: Молодая гвардия, 1927). В книге исправлены некоторые очевидные опечатки и устаревшие особенности орфографии, унифицировано написание имен. Так, Броунинг в нескольких случаях именует Щеглова не «Седжи», а «Сэджи»; нами оставлен первый вариант, как встречающийся более часто. Имя «Ганна» на с. 65 восстановлено по журнальной публикации под названием «Хевес-хютги», представляющей собой сокращенную версию первых двух частей романа (Молодая гвардия, 1926, № 6–7).

---

Аузу билляг минаш-шайтан-уль раджим бисмилляги размани-рагим[2]. Разбился глаз сто кусков: убил сто девушка — как умирал девушка — нет девушка, нет каракурт, лежит сто шугал[3] — помирать, воняет. Теперь ты одна, темно, куда шел не знай. Стал — слушал: совсем тихо — ничего не слышать. Потом слушал, смотрел — вода бежал. Пошел рука на вода ложил… Кругом стена, нет дорога, нет вода, бежал вода в стена. Теперь ты встать и стучать стена один раза — один, один раза — два, один раза — три, и громко кричать одно слово, ах, какой слово — я сейчас забыть все слово, а так нада: «Абджед хевез хютти… келемен», — нет забыть, — вот в Китаб я есть это слово. Потом стена будет, двер, потом идет на двер старый женщин с белой борода; говорит женщин:

— Много ты шел, много умел, много делал. Вот ты взять ключ, эта ключ на комната лежат в комната сундук, в сундука опять сундук, опять сундук, опять сундук, очень много сундук, а в самый маленький сундук лежит «диргем»[4] — маленький «диргем». Ты взять этот «диргем» и пойти Искандер-Куль. И знать: все равно, что «диргем», что «тали» — это и есть «тали». Все, что хочешь, твое есть. Хочешь много-много денег — твое есть, хочешь много девушка — твое есть, хочешь много верблюд — твое есть, что хотел — твое есть. Потому «тали» — Аллах дать. Великий слово «абджед хевез хютти»!

Чернобородый посмотрел пристально на свои пальцы, украшенные дорогими перстнями, и глубоко втянул дым из чилима[5].

Сережа тихо нагнулся к Джелалу:

— Что такое «тали, Джелал?

— Счастье, «тали» — счастье значит, ака.

Чилим забулькал; чернобородый выпустил густой клуб дыма.

— А потом, ака, пойти к Искандер-Куль. Думать, думать, что хотеть. Долго думать. Потому Аллах дать раз хотеть. Потом брось «диргем» Искандер-Куль. Кипит вода, кипит куль, карагач тебе петь. Птицы петь. Джульбарс прийти, рука тебе целовать. Потом выйти из Искандер-Куль девушка — все, что ты хотеть — все сделать. Ой, хорошо Искандер-Куль! Тяжело «тали» бросать. Много люди умирать, лежит «тали», никто взял. Бисмилла иррахман иррагим!

Чилим погас. Крошечный, коренастый мальчуган с ужимками ленивого зверька снял резной деревянный чубук, полный горячего пепла и осторожно отнес его в угол, где шипели диковинные узкогорлые самовары. Часть слушателей разошлась. Сережа встал, потягиваясь и хрустя пальцами.

— Рахмат, ака! Очень хорошая легенда. Жаль, мой товарищ не слышал. Он это любит.

Чернобородый молчал, склонив голову на грудь.

Сережа обратился к Джелалу:

— Ты не верь, голубок, чепуха. А поискать чего-нибудь интересного и я не прочь, а, Джелал? Дюшамбе-то чепуха. Самарканд видели, Шахрисябз видели. Что искать в Дюшамбе? Потом успеется, а, Джелал?

Джелал улыбнулся своей виноватой улыбкой.

— Дюшамбе плохо. Куль-Искандер плохо. Езжай Москов. Там русски папа, мама. Здесь басмач. Убить могут. Чего тебе надо?

Сережа похлопал Джелала по плечу.

— Брось, бала[6]. В Москве работы много. Мне отдохнуть надо. Приеду Москов, снова работать буду. Айда спать.

Сережа вышел во двор караван-сарая. В дверях он остановился и весело постучал пальцем по лбу, поймав себя на том, что все чаще коверкает русский язык. Потом улыбка медленно сошла с его губ. Двор караван-сарая, огромный и мрачный, был полон верблюдов и до ужаса схожих с ними погонщиков. Погонщики спали скорчившись, почти сидя. Дикий и терпкий верблюжий запах, ставший уже таким знакомым, навис над караван-сараем, как грозовая туча. Две желтые лампы низко горели в двух концах двора. Сережа вспомнил из легенды:

«Нет, девушка, нет каракурт, лежит сто шугал: помирать — воняет».

«Ерунда какая, — подумал он, и туг же поправился: — Легенда — ерунда, а Куль-Искандер существует. Есть тут места и почище Куль-Искандера. Например, Кара-Куль. Неисследованная земля — terra incognita, что ли, как это там говорится?.. Советская земля!»

К горлу бурно подступила радость.

— Выбрать по карте, где пожутче, а потом, глядишь, открытие… Искать, поднять на ноги учреждения, если что-нибудь важное…

Он стал осторожно пробираться между спящими в поисках Козодоевского. Козодоевский спал на спине, раскрыв рот и раскинув руки. На худом лице обострился и стал еще горбатей забавный немецкий нос. Кисея, защищающая от комаров, сползла под подбородок и скомкалась, как нагрудничек у младенца.

Сереже стало беспричинно жаль товарища. «А, впрочем, ведь и Борис рад отведать приключений, опасностей, воздуха неизвестных стран», — успокоил он себя, с наслаждением вытягиваясь рядом на жесткой и пыльной кошме. Сквозь сон томили приятные, но навязчивые мысли: завтра расквитаться с караваном, обмозговать, прикинуть, и в путь — далеко, далеко…

Глава вторая РАЗГОВОРЫ

Джелал сидел около очага, сложенного из камней, и прислушивался к бульканью утренней шурпы[7]. Русский ака уже сказал о своем намерении отколоться от каравана, и Джелалу было досадно.

«А еще обещал в Москву взять, — с горечью думал он, — учить, Комсомол показать. Москва — большой город. Далеко, интересно».

Джелала тоже тянуло вдаль, но на запад. Городской сирота, он не имел дома и служил переводчиком у купца, ехавшего с караваном. С Сережей и Козодоевским он встретился в Шахрисябзе на базаре. Он помог им примкнуть к каравану, рассказал множество самаркандских историй и научил Сережу играть на двухструнном дюторе. Теперь юноша твердо знал: отпустить их — значит самому остаться навсегда в своей жаркой стране. Уговорить остаться — невозможно можно. Джелал взял дютор и стал тихонько напевать, как всегда, когда размышлял о чем-нибудь трудном.

— Плохо мне жить в Самарканде, скучно мне жить в Шахрисябзе.
Скучно мне жить в Китабе, плохо мне жить в Андижане.
Одинока луна на небе, и я одинок на земле…
Русский хороший товарищ, обещал меня взять в Россию,
А теперь он забыл об этом и сам уезжает в горы…
Одинока луна на небе, и я одинок на земле.
Для того, чтоб за ним поехать в очень хороший город,
Я должен за ним поехать в очень опасные горы,
Одинока луна на небе, и я одинок на земле…
Как я за ним поеду? Есть у меня хозяин…

Джелал осторожно отложил дютор в сторону: решение пришло само собой. По старой привычке хитрить, он решил ничего не сообщать пока русским и стал снова с улыбкой глядеть в кипящую шурпу, пока ее не сняли с очага.

Во дворе два рослых таджика поливали пыльную стоптанную землю. В углу под навесом трубил, вытянув шею, тощий маленький ишак.

Расстроенный Козодоевский умывался из кувшина. Он подозвал Джелала:

— Что, Джелал, плохо ехать на Кара-Куль?[8] Сережа хочет — меня зовет.

Джелал помедлил:

— Я не был Кара-Куль. Не знаю.

— А что вчера купец говорил, когда я спал?

— Черный купец Искандер-Куль говорил. Купец не говорил Кара-Куль.

— Ах, так! Искандер-Куль, а не Кара-Куль?

Борис закусил губу.

Утром, чем свет, друг рассказал ему о своих планах и коротко повторил легенду черного купца. Со дна пухлого саквояжа была извлечена карта-сорокаверстка. Уже во время утреннего разговора Козодоевскому показалось странным, что купец запамятовал самое интересное: какое-то заклинание на счастье. Борис, притворявшийся сам перед собой марксистом, скрывал свой интерес ко всяким заговорам, заклинаниям, легендам, всему, что он объединял под научным названием фольклора[9] и собирал, как якобы литературный материал. В глубине души он почти верил им, но слово «мистик» в устах Сережи казалось ему обидным. Сережа фольклора не собирал, и тем более многозначительным представился Козодоевскому тот факт, что беседа с чернобородым была передана скомкано и даже извращенно.

«Надо последить за Сережей, попытать», — подумал Козодоевский, и с этого момента будущее путешествие приобрело для него долго недостававшую прелесть авантюры.

Джелал продолжал вопросительно смотреть в лицо «руссу».

«Может быть, и он причастен», — промелькнуло в белокурой голове. Козодоевский сделал вид, будто припоминает:

— A-а, подожди, подожди, Джелал! Это не тот ли купец, что торгует какой-то особенной бирюзой?

Джелал заинтересовался.

— Бирюза — первый камень, ака. Замечательный камень. А почему ты про это знал?

— Мне один мулла говорил.

— Что говорил?

— Что купец с черной бородой около Дюшамбе бирюзой торгует.

— А может, этот не эта купец.

— Может быть. А он высокий?

— Высокий.

— Борода черная?

— Черная.

— Халат золотом шитый? — жарил Борис со слов Сергея.

— Ай, халат, очень хороший халат!

— Ну, наверно, тот самый.

— А ты, ака, купил хотеть бирюза?

— Подожди, Джелал, я сейчас.

Он бегом пересек двор. Дверь чай-ханы загораживала широкоплечая фигура Сережи.