А Адалис - Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4

• Название: Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4
• Автор: А Адалис
• Издательство: Salamandra P.V.V
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2015

Абджед, хевез, хютти…: Роман приключений (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том IV). — Б. м.: Salamandra P.V.V., 2015. — 184 с. — (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. LXXIV).

Новый выпуск серии «Polaris» представляет весьма редкую и несправедливо забытую книгу — написанный на туркестанском материале авантюрно-фантастический роман поэтессы А. Адалис и ее мужа, писателя И. Сергеева «Абджед, хевез, хюгги…» (1927). Этот роман можно читать как историю злосчастной экспедиции, открывшей в горах Памира загадочную потерянную цивилизацию. Но такое прочтение будет только поверхностным — перед читателем роман масок, и под маской традиционного «романа приключений» в нем скрывается изощренная литературная игра.

Роман поэтессы, писательницы и переводчицы А. Е. Адалис (Ефрон, 1900–1969) и ее мужа, писателя и эсперантиста И. В. Сергеева (1903–1964) «Абджед хевез хютти…» публикуется по первому книжному изданию (М.-Л.: Молодая гвардия, 1927). В книге исправлены некоторые очевидные опечатки и устаревшие особенности орфографии, унифицировано написание имен. Так, Броунинг в нескольких случаях именует Щеглова не «Седжи», а «Сэджи»; нами оставлен первый вариант, как встречающийся более часто. Имя «Ганна» на с. 65 восстановлено по журнальной публикации под названием «Хевес-хютги», представляющей собой сокращенную версию первых двух частей романа (Молодая гвардия, 1926, № 6–7).

---

Сергей загорячился по-домашнему:

— И объясню. Ох, Борька, Борька! И объясню! Да, по-моему, и объяснять нечего. Все объяснится само собой! Сейчас у нас мало фактов.

— А-а-а. Мало фактов! Вы всегда так! Идиотический прием спора! Наука еще не дошла до этого? A-а! Диалектический материализм. Объяснится само собой!

Очевидно, перед Борисом открывались новые возможности. Партия была далеко.

Сергей побледнел:

— Знаешь, Козодоевский, об этом мы поговорим после. Когда выберемся отсюда. А сейчас ссориться нет смысла. Понял?

Ссора зазвенела и оборвалась. Помолчали…

— Руки-то ведь зажили, — спокойно продолжал Сережа. — Как же это так?.. Сколько же времени?..

Арт усмехнулся:

— За несколько дней, что мы потеряли, нас могли перенести на другой конец земли.

Сергей невесело отшутился:

— Во всяком случае, мы не можем пожаловаться на наши квартиры. Жаль, что нельзя поблагодарить хозяев.

Над домом пронесся густой металлический удар. Уикли вздохнул; интимно и тихо он обратился к Броунингу:

— Похоже на гонг. К обеду или к завтраку… Жаль, что у меня совершенно нет аппетита.

Звук так же неожиданно прекратился. Снова и надолго воцарилась глупая тишина. Когда она окончательно сомкнулась над удрученными головами, двери комнаты гладко разошлись. Внушительная фигура, похожая на Антония и Клеопатру из паноптикума, подняла руку, очевидно, для приветствия, и произнесла по-русски:

— Прошу следовать за нами.

Пленники ринулись в открывшуюся дверь нестройной гурьбой. Путаясь в длиннополых хитонах и шарахаясь от предметов неизвестной роскоши, они попали в комнату, освещенную закатом. По стенам тянулись резные дубовые полки с книгами в дорогих переплетах. Фигура указала с округлой вежливостью на глубокие кресла:

— Прошу… подождать.

На письменном столе лежала книга в красном переплете с золотом. Арт ахнул и медленно стиснул локоть Бориса. Тот трепетно прочел четкие золотые буквы.

«Том XVIII. Вл. Ил. Ульянов (Ленин)».

Сергей не успел отозваться. К нему медленно подходил человек с прекрасным открытым лицом, дородный, в бледно-лиловом хитоне с золотой вышивкой. Каштановые с проседью кудри были стянуты серебряным пояском. В правой руке человек держал книгу, заложив меж страниц палец. Новоприбывший величественно опустился в кресло. Несколько минут он пытливо изучал лица гостей. Наконец пошел гортанный, глуховатый голос:

— Совет поручил мне, дорогие гости, до вашего представления ему выяснить, кто вы, откуда, куда направлялись и зачем попали в наши горы.

«По-русски жарит “наши горы”», — мысленно уцепился Сергей.

Незнакомец опустил и медленно поднял большие белые веки.

— Личности некоторых из вас нам удалось установить благодаря бумагам, имевшимся при вас в момент вашего… когда вы к нам попали. Но не все имена нам известны. Кроме того, судя по документам, отсутствуют Иносент Смайлерс и Иаков О’Греннель. Если вы сообщите, где оставлены ваши друзья, они будут препровождены к вам в кратчайший срок. Я слушаю, — обратился он к Арту, заметив, что англичанин порывается говорить. И добавил: — Если вам удобней говорить на вашем родном языке, говорите.

С самого начала своей речи Арт решил, что лгать не стоит: перекрестным допросом всегда можно сбить с толку бедного Уикли. Надо только быть как можно пунктуальнее в датах.

Лицо хозяина оставалось благосклонно бесстрастным.

— …И вот мы очутились здесь. Если я чего-нибудь не сказал, значит, это выпало у меня из памяти.

Следующим докладывал Сергей. Он был также точен. Затем Козодоевский, Джонни и Джелал. Незнакомец изредка задавал вопросы по-русски, английски, таджикски. К Галочке он обратился на мягком украинском наречии. Спокойный голос вывел нервы Галины из неустойчивого равновесия. Она расплакалась. Хозяин приподнялся с кресла и барски поднял за подбородок горячее лицо девушки:

— Успокойся, сердынько, успокойся.

Очередь исповедываться была за Александром Тимофеевичем, но хозяин забыл о нем…

— Своими рассказами вы доставили мне немалое удовольствие. В наше время такие авантюры случаются довольно редко. С нашей стороны мы постараемся обогатить дальнейший материал ваших воспоминаний. Вы будете представлены верховному совету.

В соседней комнате пустым желудкам пленников было даровано спокойствие. Узкий стол изобиловал тропическими фруктами, легким воздушным хлебом и тоненькими сухарями, тающими во рту. Молоко, холодная вода и светлое виноградное вино переливались в высоких графинах. Молчаливое присутствие хозяина веяло мудрой сдержанностью.

Последний сухарик достался Броунингу. Хозяин терпеливо дождался конца и, подойдя к стене, нажал кнопку. Опять экспедиция перекочевала гуськом в новое помещение. Небольшая комнатка вздрогнула и начала стремительно опускаться. «Лифт», — сообразили городские друзья. Галина изо всех сил схватила за пояс изумленного Джелала. Но вот движение изменилось: казалось, что кабинка несется куда-то в сторону, мягко вздрагивая на рессорах.

Качнуло. Дверь со звоном распахнулась. Экспедицию поглотила комната, блестящая и черная, как антрацит. В высоких креслах восседало трое в таких же, как у хозяина, бледно-лиловых хитонах Лица поражали сходством и академическим благообразием. Два матовых солнца на тонких бронзовых цепях заливали комнату печальным спокойствием. Пленники прижались друг к другу. В музейной тишине явственно зажурчало их напряженное животное дыхание.

Вдруг солнца, освещающие комнату, погасли, и возник нежный полумрак. Над головой поднявшегося члена совета вспыхнул маленький вращающийся куб. Он увеличивался в объеме, меняя форму и краски. Пробежав все цвета радуги, куб расплылся в круг, сияющий, как венчик на иконах…

— Опиум! — вполголоса вырвалось у Сергея хрипловатым баском.

Круг стал розоватой, в белых пятнах, звездой. Козодоевский неожиданно выступил вперед: ему перехватила горло нервная спазма. Пятнистая звезда засияла немеркнущим сольфериновым светом.

Глава семнадцатая ЗАПИСКИ

1. Из дневника Козодоевского

Силою духа, а не механикой движется жизнь на Гималаях.

Сергей и Броунинг ведут себя, как литературные коммунисты в какой-нибудь утопии, изданной ГИЗом! Они деловито разгуливают с посвященными и трогают всякие приспособления. Посвященные терпят и даже все объясняют им! Вообще странно.

Я был в сяду Эвгелеха. Эвгелех — директор силовых установок Царства. Он занимал меня всячески. Рассказывал о машинах, но я мало понял и будто я не понимаю, что все это только разговорчики.

У него волшебный сад. Цветы качаются. Плоды — драгоценные камни, где цвет и порода превращаются во вкус. Рубин огненно-кисловат, яхонт солнечно-сладок, лунный камень освежителен. Это только заметки. Законченное произведение моего пера впереди.

О, любовь! О, прикосновение к одежде! Она никогда не улыбается, как и все остальные здесь. Она смесь парижских духов, вроде Фоль-Аром и восточных благовоний. Ямочки ее локтей потрясающе соответствуют складкам ее белоголубого платья. У нее походка целого стада лебедей. Она дочь директора силовых установок. Когда она садится на скамью, ручные птицы вспархивают вокруг ее подола. Как бедный рыцарь, стою я под окнами ее глаз.

Мы были в кинематографе, в беседке. Ветер шевелил ее (возлюбленной) волосы. Я не понимаю, как может Сергей удивляться чем бы то ни было в этой стране. А может быть, они вовсе не существуют. Так, мираж-фатаморгана. Специальное приспособление к нашему уровню и шутка гостеприимства. Я буду смиренным и кротким. Если я большего недостоин, что ж, надо жить пока в этой мечте с фабриками и кинематографами. Директор сил, кажется, относится ко мне очень хорошо.

Август, 2 8 г о д. Утро. Пульс 85. Ноги холодные. Голова несвежая. Немного тошнит. Ночью было испытание.

Ночь. Тишина. Космическая жуть. Сначала музыка. Я думал о прошлой темной жизни в Москве. Вдруг толчок в сердце. Я услышал… автомобильный гудок… потом трамваи… автобусы… извозчики… свистки… Мое тело стало легким. В солнечном сплетении защекотало. Так продолжалось долго. Потом… потом все покрыл бой Спасских часов. «Интернационал»… А я вернулся сюда!

Сергей! Броунинг! Нищие духом… Спите спокойно.

Сейчас только я вспомнил, и меня обожгла нечаянная радость. Ведь я владелец ключа от книги Джафр-и-Джами! Владелец священной фразы. Как хорошо, что я не записал ее, а только выучил ее наизусть со слов того попа.

Я одиноко сижу на златотканом ковре. В углу стоит узкогорлая античная амфора. На выпуклости драгоценного сосуда изображена какая-то битва в голом виде. Над моей головой трепещут крылья вентилятора. На моих коленях лежит белая роза.

Конечно, править миром должна потомственная интеллигенция. Вековой отбор мозга — лучшее, что дала наша культура. Мне до боли жаль пролетариат; он не виновен, конечно, но ничего не поделаешь. Его мозг, не утонченный до сих пор, работает хуже нашего. А утончать — лишняя трата времени. А человечество старится. Я это чувствую в своей крови.