Б Фортунатов - Остров гориллоидов. Затерянные миры. Т. 7

• Название: Остров гориллоидов. Затерянные миры. Т. 7
• Автор: Б Фортунатов
• Издательство: Salamandra P.V.V
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2014

Остров гориллоидов (Затерянные миры, т. VII). Илл. А. Шпира. — Б.м.: Salamandra P.V.V., 2014. - 221 с., илл. — (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. XLIII).

В Тропический институт приезжает по приглашению своего учителя молодой советский ученый Андрей Ильин. Вскоре он узнает, что здесь, в глубине Французской Гвинеи, на недоступном острове биологи и военные проводят чудовищные эксперименты… Незаслуженно забытый роман Б. Фортунатова, впервые опубликованный в 1929 г., стоит в одном ряду с такими произведениями, как «Человек-амфибия» А. Беляева и «Собачье сердце» М. Булгакова.

«Остров гориллоидов» продолжает в серии «Polaris» ряд публикаций произведений, которые относятся к жанру «затерянных миров» — старому и вечно новому жанру фантастической и приключенческой литературы.

---

Сохранился и другой департаментский документ, из которого следует, что Фортунатов был задержан полицией 3 февраля 1907 года в Москве как участник «подготовительной» конференции областного комитета партии эсеров[22]. Из единственной, весьма краткой биографической справки о Фортунатове, напечатанной в 1918-м в книге «Революция 1917–18 гг. в Самарской губернии», известно, что он был членом партии с 1902 года, в 1905-м являлся одним из организаторов железнодорожной забастовки и участвовал в московском восстании, был ранен, а в 1907-м был выслан за границу. Очевидно, Фортунатов получил какое-то административное наказание, которое могло быть ему заменено высылкой за границу на тот же срок для продолжения высшего образования.

Помимо этого известно, что по профессии наш герой был химиком, печатался в специальных и популярных изданиях, опубликовав, к примеру, статью об успехах органической химии в журнале «Современный мир»[23]. В ноябре 1909 года Борис Фортунатов вернулся на родину, а спустя три года окончил естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, к 1915 году еще три курса Московского высшего технического училища.

В 1917-м Фортунатов служил в армии в качестве нижнего чина. После Февральской революции он некоторое время являлся членом Петроградского комитета партии эсеров, участвовал в III партийном съезде в Москве (в начале июня), а затем очутился в Самаре, где был депутатом солдатского и крестьянского Советов.

Интересная характеристика отыскалась в воспоминаниях актрисы и режиссера Самарского городского театра Зинаиды Славяновой-Смирновой: «Фортунатов общий любимец всех почти без исключения.

Со сколькими людьми, своими или чужих партий, ни приходилось говорить, всегда слова «симпатичный», «располагающий» прежде всего срывались с уст при характеристике Фортунатова.

Есть что-то мягкое и задушевное в тонком и чистом овале его лица, в голубизне его открытых глаз, мягкой улыбке, в тонкой белизне лица и рук, в нестройной худощавой фигуре с узкими плечами… Большие сапоги, с богатыря, военного образца, часто торчащие тесемочки из-под солдатской рубашки, всегда поношенные солдатские брюки — придавали детски симпатичную неуклюжесть его фигуре. <…>

Оратор… работник… преданный член партии…, но не в этих качествах главная сила Фортунатова… <…>

Его сила в какой-то внутренней симпатии, вызываемой им к себе и подчиняющей ему товарищей. Не в логических построениях его речи, не в словах и деятельности, а как-то внутренне чувствуешь исходящее из него чувство преданности революции, чуждое выгоды, расчета, трусости, мещанства, эгоизма, чувство, прорезанное жертвенным элементом…

Неугасаемая никогда готовность к порыву, к подвигу — способность редкая даже в наше ультрареволюционное время, — чувствуется в этом худощавом теле и краснеющем по-девичьи лице. Эта способность тогда, в глазах рационалистически настроенных товарищей, в особенности меньшевиков, придавала в их глазах поступкам Фортунатова форму фантастической неделовитости, а секрет был в том, что таких, как Фортунатов, в нужное время оказывалось раз, два и обчелся. Большинство страдало скорее жаждой безопасности, чем фанатической готовностью очертя голову идти в борьбу, не жалея себя…

Фортунатов очень увлекается химией, любит природу, пение, может часами рассказывать о многоцветной радуге и переливах на раковинах, найденных им под Москвой…»[24].

Осенью 1917-го Фортунатов был избран депутатом Всероссийского Учредительного собрания по списку партии эсеров и Совета крестьянских депутатов от Самарской губернии. По словам Славяновой-Смирновой, на вечеринке, устроенной эсерами по случаю отъезда Фортунатова и других депутатов на открытие Учредительного Собрания, он «взял слово с товарищей, что когда надо будет, они выступят с оружием в руках»[25].

Действительно, оказавшись в Петрограде, Фортунатов примкнул к группе, выступавшей против позиции подавляющего большинства «учредилки». «Эту группу оппозиционеров составляли главным образом депутаты фронта или лица, так или иначе причастные к великой войне»[26]. Они разработали план защиты и готовились к активному отражению действий большевиков, однако разного рода обстоятельства помешали реализации этого плана.

Вернувшись в Самару, Фортунатов и его товарищи проигнорировали запрет местных советских властей на их выступления с рассказом о роспуске Учредительного собрания. Напротив, самарские депутаты повели довольно активную агитацию в его пользу на собраниях горожан и в казармах местного гарнизона. Значительным их успехом стал созыв губернского крестьянского съезда, из 600 участников которого не оказалось ни одного большевика. В ответ на это самарские ленинцы пошли на разгон съезда и закрытие партийного клуба эсеров, но тем самым они окончательно испортили отношения с гарнизоном.

Фортунатов и другие лидеры эсеров перешли на нелегальное положение и установили тесные контакты с подпольной офицерской организацией подполковника Н. А. Галкина. Тем временем 8-й Совет партии эсеров в мае 1918 года принял решение о переброске своих основных кадров на восток, в частности — в Поволжье, для подготовки антисоветского выступления. В Поволжье росло сопротивление крестьян начавшейся реквизиции хлеба. Фортунатову была поручена агитационная работа в воинских частях. Когда дошло до прямых столкновений с продотрядами, то на борьбу с «комиссародержавием» поднялись рабочие иващенковских заводов. Именно здесь, в Иващенкове, впервые прозвучало название Комитета членов Учредительного собрания (Комуч), инициативная группа которого была создана Фортунатовым, самарскими депутатами И. М. Брушвитом, П. Д. Климушкиным и тверским депутатом В. К. Вольским.

В это время части Чехословацкого корпуса с боями двигались от Пензы через Сызрань к Самаре. С ними, по свидетельству Климушкина, находились Брушвит и «люди Фортунатова». В начале июня пала последняя железнодорожная станция перед Самарой — Липяги. Оттуда, вспоминал Климушкин, «пробрался к нам делегат от Фортунатова и Брушвита, забрал план Самары, таинственно шепнул, что сегодня ночью «ждите», и ушел обратно»[27].

Ему вторил известный каппелевец полковник Вырыпаев: «Пришедший ходок сообщил, что чехи 6-го июня решили атаковать Самару. <…> Вследствие малочисленности и неопытности участников организации (подполковника Галкина. — Я. Л.), о самостоятельном выступлении до прихода чехов думать не приходилось. Слухи же об успехах чехов все крепли и крепли. Уже слышалась орудийная стрельба между ними и красногвардейцами под Самарой у станции Липяги (17 верст на запад от Самары). Большевики отправляли навстречу чехам эшелон за эшелоном.

Состоявший в противоболыиевицкой организации видный эсер Б. К. Фортунатов, член Учредительного собрания (впоследствии член военного штаба от Самарского правительства), закладывал под полотно железной дороги близ моста через реку Самарку фугасы и простым аккумулятором, соединенным стосаженным проводом, из ближайшей ямы с демоническим спокойствием взорвал фугасы под поездом с красногвардейцами, шедшим из Самары против чехов. При этом после взрыва Фортунатов совершенно спокойно, чуть ли не по самому проводу, подходил к месту взрыва»[28].

В ночь на 8 июня чехословаки вошли в город. Навстречу им выступили офицерский отряд Галкина и эсеровская дружина. В тот же день было выпущено первое воззвание Комуча, подписанное Фортунатовым и еще четырьмя депутатами.

Во главе военных сил Комуча стоял штаб Народной армии под предводительством Галкина. По словам начальника его оперативного отдела генерала П. П. Петрова, Фортунатов, будучи членом штаба, «почти не вмешивался в работу по устройству армии и большею частью участвовал в операциях как рядовой боец с винтовкой в руках. В Самарский период борьбы он был дважды ранен»[29]. По свидетельству того же генерала Петрова, наиболее боеспособными частями Народной армии были Особая Самарская бригада (командир — подполковник В. О. Каппель) и Самарский конный дивизион под командованием Фортунатова. Помимо участия в боевых действиях, Фортунатов по линии Комуча был назначен чрезвычайным уполномоченным (особоуполномоченным) Комитета на фронте. Он также участвовал в работе Государственного совещания в Уфе.

В первую очередь Фортунатов прославился как боевой командир. «Комитетская» деятельность была для него явно вторична. Он участвовал во взятии Казани, Ставрополя (ныне Тольятти); в бою под Ставрополем его находчивость спасла от верной гибели отряд Каппеля, по представлению которого «доброволец Фортунатов» был произведен в чин прапорщика[30] и, следующим приказом от того же числа, «за храбрость под Новодевичьем и Казанью — в корнеты[31].

Полковник Вырыпаев рассказывал: «С отрядом Каппеля (Народной армией) всегда следовал член Учредительного Собрания Б. К. Фортунатов. Официально он считался членом Самарского военного штаба, в то же время выполняя успешно обязанности рядового бойца-разведчика. Сравнительно молодой (лет 30), он был энергичный и совершенно бесстрашный человек. Ему как-то на моих глазах удалось захватить в овраге четырех красноармейцев. Спокойно сказал всегда следовавшему за ним черкесу: «Дуко…» (его имя). Тот, не задумываясь, моментально по очереди пристрелил этих четырех пленников. Случайно я все это видел и потом вечером, когда мы отдыхали, спросил его, почему он приказал Дуко пристрелить красногвардейцев. Приказ — пленных не расстреливать. Он равнодушно ответил: «Но ведь был бой!» <…>