Софья Аверичева - Дневник разведчицы

• Название: Дневник разведчицы
• Автор: Софья Аверичева
• Издательство: Верхне-Волжское кн. изд.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

«Дневник разведчицы» — книга о Великой Отечественной войне. Ценность ее — в документальности, достоверности событий и фактов. На страницах «Дневника» актриса Ярославского театра им. Ф. Волкова Софья Аверичева, бывшая разведчица Ярославской коммунистической дивизии, вспоминает фронтовые дороги и своих боевых товарищей, рассказывает о их стойкости и мужестве, раскрывает высокие моральные качества советского солдата.

---

Команда:

— Поднимайсь! Стройсь! Вперед — марш!

Зазвучала песня.

4-е июля.

Двадцать дней нашего боевого учения. В лагере оживление. К нам прибыли из Ярославля представители обкома партии, обкома комсомола, облвоенкомата… Выстроили весь батальон. Стоим в ярко-желтых сапогах, похожие друг на друга, как семеро из одной скорлупы. Принимаем присягу.

После церемонии ко мне подходит военком:

— Хотите в Ярославль? Попросите увольнительную на сутки, довезу до города.

В машине военкома мчусь в Ярославль. Может, последний раз вхожу в родной театр. За кулисами тишина. Репетиции закончены, в театре одни технические работники. Они встречают меня ласково, тепло. Серафима Михайловна Варламова, Симочка, как мы привыкли ее называть, потащила меня в костюмерный цех. Принесла из буфета чечевичный суп. Уплетаю с удовольствием. Тут же мне перешивают гимнастерку. Симочка молча глядит на меня, положив на стол маленькие руки. Ее муж, Володя Митрофанов, уже давно там, на фронте, в Ярославской коммунистической дивизии.

Распрощались… Я пошла по бульвару к Волге…

Увольнительная подходит к концу. Вот и кончился мой последний день мирной жизни.

Почти все девушки из батальона ушли прощаться с родными. В лагере идут последние приготовления. Батальон собирается на фронт.

5-е июля.

Ранним утром девушки и штаб батальона уехали на машинах с боеприпасами и продуктами. А за ними и весь батальон двинулся на станцию Всполье. Впереди наша первая комсомольская рота. Идем по костромской дороге. Проходим мимо театра Волкова. Красноармеец Людин заиграл на баяне, а Ларин, наш ротный запевала, звонким, чистым голосом запел: «Слушай, товарищ! Война началася, бросай свое дело, в поход собирайся». Сначала рота, а за нами и весь батальон подхватил: «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и, как один, умрем в борьбе за это».

На улицах толпы народа.

— Господи, молоденькие какие!

— Возвращайтесь здоровенькими!

Смотрят на нас со всех сторон добрыми глазами, и от этих родных глаз на душе хорошо. Тут же, конечно, мальчишки — непременные свидетели и участники всех происшествий. Бегут за нами с серьезными лицами, пристраиваются рядом, стараясь шагать в ногу.

Эшелон в тупике. Когда стали разводить по вагонам, девушки увидели меня:

— Аверичева! Софья! Иди к нам!

Меня оставили с ними. Вагон разделен на две половины. Справа — командный состав, слева — все мы, женский пол. Место мое около окна. Рядом Тося Мишуто, Томка Красавина, Верочка Игнатьева. Неподалеку Валентина Лаврова. Гремит, расхаживая по вагону, Анна Сарычева. Смотрю с завистью на ее сильную подтянутую фигуру. Такую наверняка возьмут в боевое подразделение пулеметчиком, снайпером. А мой хилый вид будет вызывать недоверие.

Валюшке Лавровой на месте не сидится. Успела позвонить матери в село Михайловское, а сейчас волнуется, расспрашивает: остановится ли эшелон в Рыбинске. Почти всех провожают, только около меня никого нет. Может, это и лучше.

Девушки держатся стойко. Улыбаются, шутят, успокаивают родных. Тося Мишуто стоит, обнявшись с высокой статной женщиной, заслонив своими пушистыми косами ее лицо. Обе стоят молча, неподвижно, большие и сильные.

По перрону бежит растрепанная, со сбившимся на спину платком женщина. С криком: «Где здесь Вера Игнатьева? Игнатьеву мне! Верку мне!» — она врывается в наш вагон.

Маленькая Верочка с пылающим лицом и испуганными глазами забилась в дальний угол вагона. Девушки загородили ее. Но женщина, выкрикивая срывающимся голосом: «Обманывать родную мать! Да на что это похоже! Я вот тебе задам!» — растолкала всех и, неожиданно обхватив голову дочери шершавыми натруженными руками, стала гладить ее стриженые черные волосы. Верочка укоризненно смотрит на мать и молчит. А мать стонет и умоляет:

— Шла бы ты домой, доченька! Еще не поздно. Я поговорю с командирами…

Команда «по вагонам» — и сразу все заговорили, зашумели, задвигались. Последние рукопожатия, поцелуи, торопливые объятия. Гудок паровоза. Двинулись…

Стоят девушки в дверях вагона, прижались друг к другу, не отрывают глаз от родных лиц.

— Доченька! Доченька моя! Я приеду за тобой! — отчаянно кричит мама Верочки Игнатьевой.

А женщина, что стояла с Тосей, молча бежала за составом, крепко ухватившись за поручни вагона.

— Берегите себя! Не горюйте, все будет хорошо! — зашептала, бледнея, Тося.

Женщина оторвалась от вагона, кто-то ее подхватил, но она вырвалась и долго бежала по перрону с протянутыми вперед руками, как бы пытаясь остановить поезд, потом, обессилев, упала.

Промелькнули лица провожающих. В вагоне тишина. Ложимся на свои места, но не можем заснуть.

Нас всех растревожили сцены расставания девушек с мамами. Мы выражаем им свое сочувствие. А Валентина уже жалеет, что позвонила домой: «Что может быть тяжелее, чем прощание с матерью! Материнских слез не забыть вовек».

И тут мы узнаем, что Тосю Мишуто провожала не мать. У Тоси родных в Ярославле нет, она с Украины, из-под Киева, и вообще не уверена, остался ли кто в живых из ее семьи. Провожали ее подружки из трамвайного парка, где она работала и была секретарем комсомольской организации. А женщина, Анна Александровна Черемушкина, была ей вместо матери, они работали в одном вагоне.

Какое большое, доброе сердце должно быть у этой женщины! Так провожают матери…

Чего я только не услыхала за эту ночь и чего только не рассказала сама! И как наша мать умирала, а мы, маленькие, стояли перед ней в больнице. И как отец запил с горя. И про наш Ларинский поселок с красными шапками богульника на сопках. Вспомнила, как мы играли в тайге. Заводилой был брат Илларион, или Лорша, как мы его называли. Уходили ночью с факелами в самые дальние пещеры выручать свою королеву, а королева, Мария — моя сестра, погибала, замученная врагами. Мы приходили в пещеру, она лежала в белом платье, увитая дикими цветами — саранками, ирисом и хмелем, — и давала нам наказ отомстить за нее врагам. Мы плакали настоящими слезами, клялись отомстить…

Девушки просили еще что-нибудь рассказать. И я рассказывала и про снега, и про тайгу, и про горные лыжи, и про нашу собаку рыжую Дольку, с узенькой мордочкой. Вспоминала, как мы с братом Лоршей, забрав отцовское ружье и Дольку, потихоньку уходили из дому и бродили на лыжах по тайге. Как потом, когда мне было уже пятнадцать лет, я водила грузовую машину по снежным дорогам. Идет колонна автомашин. Впереди снегоочистители, тракторы. Собьется с колеи одна машина — встает вся колонна. Моторы застывают на ходу. Ветер, пурга, а ты вперед, вперед…

Вагоны стучат и стучат в ночи. Мы едем на фронт.

6-е июля.

А с дневником жаль расставаться. Ухитряюсь и здесь его вести. Буквы пляшут, а я пишу.

Светает. Остался позади Рыбинск. Наш эшелон долго стоял на товарной станции. К Валентине приходили прощаться мать, Мария Николаевна, и сестры Лиза и Августа. Сейчас Валя сидит молча, обхватив колени руками.

— Ты что, Валя?

— Понимаешь, мать перед глазами. Она у нас почти никогда не улыбалась, трудно было ей в жизни. Отец всегда больной, маме приходилось одной поднимать семью. И только встали мы на ноги — война! Ушел на фронт Михаил, за ним вот я… Мать у меня молодец! — встряхнула головой Валентина. — Ни единой слезинки не проронила. А как прощаться стала, говорит: «Ну, дочка, будь крепка духом!» И, понимаешь, улыбается. Я чуть не крикнула: «Не надо! Не улыбайся! Ведь я знаю, чего стоит тебе эта улыбка». Я тоже сквозь слезы ей улыбнулась.

7-е июля.

Мы третий день в пути. Эшелон остановился в лесу. Приказано готовить горячую пищу. С котелками и концентратами вываливаемся из вагонов. Мчимся в лес.

Вдруг меня останавливает Давид Моисеевич Манский — наш бывший главный режиссер. Он возвращается в дивизию из Ярославля. Едет с нами в одном эшелоне. Ему нужно поговорить со мной о чем-то очень важном.

Костры задымились, запылали. Уже закипела, заклокотала вода в котелках, как вдруг раздалась команда: «По вагонам! По вагонам!» Что-то, видно, произошло. Быстро погасили костры, погрузились в вагоны. Так и не удалось нам поесть горячего. Говорят, недалеко отсюда немцы бомбят эшелоны, идущие на фронт.

Разговор с Давидом Моисеевичем не состоялся.

8-е июля.

Проснулась, поезд стоит. Девушки спят, а Лавровой уже нет. Она убегает почти на всех остановках, ее интересует все, что происходит в других вагонах. Посмотрела я на своих новых подруг, и нежное чувство охватило меня. Тося дышит во сне тихо, спокойно. Сладко посапывает Верочка с припухшими, вытянутыми, как у ребенка, губами. У Томки нос кверху, а щеки горят пунцовым огнем. На мгновенье сжалось, заныло сердце. Наверно, так сжимаются сердца у матерей, когда они провожают своих детей на фронт.