Дмитрий Полковников - Герой не нашего времени. Эпизод II

• Название: Герой не нашего времени. Эпизод II
• Автор: Дмитрий Полковников
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-227-05585-9

Война всегда обманна. Если ты что-то можешь, показывай врагу, что не можешь, если ты слаб, создавай видимость, что силён, если готов напасть, напусти на себя смиренный вид. Вот и Саша Панов пошёл по этому пути, заранее зная, что нет шансов победить, а обманывать приходится даже друзей. Но надо сделать всё возможное и невозможное, чтобы крепость и город не застали врасплох, и продержаться хотя бы полдня, прикрывая отступающие от границы войска.

---

– Давайте закончим ненужный разговор, – поморщился капитан. – Пойдёмте выпьем за защитников Варшавы, героев Вестерплатте, за польский флаг над вашей столицей. За покорённый Берлин, куда вместе войдут наши ребята в пилотках и ваши в конфедератках. Или вам не нравится моя религиозная позиция?

«Ничего, ничего, вы ещё добровольно в истребительные батальоны НКВД вступать будете», – ухмыльнулся Панов, надеясь, что в предстоящий воскресный день хоть кто-то будет соблюдать нейтралитет. С пятыми, шестыми и седьмыми «колоннами» надо бороться до их возникновения.

Отставной полковник не шутил и историей не играл. В 1944 году в доме Облонских все смешалось. После того как ликвидировали польское подполье и прошёл призыв в Красную армию, защищать население от распоясавшихся бандеровцев стало некому. Не ожидали наши органы такого размаха резни, учинённой «западенцами». Фотографии проделок, возведённых в пантеон «борцов за самостийность», не возьмёт для сценария ни один режиссёр голливудских «ужастиков»[44].

Вот так для Ненашева весело летело время, но больше по религиозным темам и о политике его не беспокоили. Уж что бы там ни решил ксендз, но до самого вечера благожелательно кивал ему.

А Панов с исключительно добрым лицом старался сейчас забыть особый вид «благодарности» от ряда граждан освобождённой в 1944 году Польши. Они стреляли Красной армии в спину, словно крысы.

Начался вечерний перезвон колоколов. Пожалуй, и ему придётся заглянуть в храм рядом с двумя северными дотами батальона.

Купол церкви Пресвятой Богородицы был хорошо виден за домами. Ненашев заглушил мотоцикл напротив. Красота, вокруг идиллия. Цветут деревья. Пахнет зеленью и мёдом.

Максим обошёл здание и постучал с чёрного хода. Минуты через три ему открыли.

– Ребёночка крестить или сами надумали? – раздался тихий и спокойный голос. Человек в рясе вопросительно и доброжелательно смотрел на советского командира.

– Я вообще-то крещёный.

– А! Хотите помолиться?

– По другому делу, – несколько суховато сказал Максим.

– Неужели свадьба? – Поп посмотрел на него c такой затаённой надеждой, что Ненашев изумлённо уставился на него, а потом, справившись с собой, помотал головой.

– Сын мой, так для чего вы пришли в святой храм? – смиренно прозвучал очередной вопрос.

Ох, как сложно с этими «восточниками». С утра до вечера они «атеисты» и «безбожники», а ночью или под утро постучат с чёрного хода «ребеночка окрестить», да так, чтобы не писать в церковную книгу. Или во время службы встанут где-то в углу, думая, что никто их не замечает. А панихиду заказать или записку подать во здравие, а кому и за упокой – обычное дело[45].

Панов внимательно посмотрел на отца настоятеля, припоминая чуть не случившуюся в Западной Белоруссии альтернативу на земле. Как вам проповедь: «Да здравствует советская власть, да взовьётся красное знамя на всей земле» или «Граждане параферяне, призываю вас проголосовать за блок коммунистов и беспартийных! А тот, кто будет голосовать против выставленных кандидатов, будет голосовать против советской власти и против Бога!»?

Настоящим шоком для граждан, прибывших с востока помогать строить новую жизнь, стало избрание в крестьянские комитеты попов и дьяконов. А ещё молитвы за здоровье товарища Сталина, как избавителя православной церкви от гонений. Потом новая жизнь взяла своё, но религию особо не гоняли, а подошли чисто по науке[46].

Фининспектор, сверившись с планом, исчислял подоходный налог и культсбор, пожарный инспектор штрафовал за ветхое состояние храма, милиция – за посиделки рядом. Миф о небесах убедительно разоблачал присланный из центра человек. На лекцию «Нравственность и религия» в избе-читальне собралось сто пятьдесят человек. Так посчитано по отчётам. «Религия есть злейший враг советского патриотизма»[47].

Но пришёл сюда Саша не за отцом настоятелем, чтобы непременно нацепить на «ценный кадр» каску и забрать к себе в батальон. Мол, пусть, как в фильме о штрафниках, батюшка строчит из пулемёта и учит бойцов духовности.

Бормотать молитвы, знакомые с детства, говоренные мамой, бабушкой или придуманные самими, начнут в июне 1941-го. Даже ярые атеисты станут просить какую-то высшую силу оберечь и отвести от себя случай-смерть. Полчаса под миномётным обстрелом – и вспомните не только Бога, но и чёрта, с буддийским спокойствием гадая, куда этот зараза-шайтан положит следующую мину. Сам Панов такой. Носил на груди крестик-талисман, а в нагрудном кармане молитву-записку. Иногда что-то шептал невнятно. Как-то успокаивало и, самое главное, помогало задавить в себе страх. Но ходить в храм молиться он после не стал.

Здесь церковь хранила привычный образ жизни и не была модным атрибутом. Тот, кто покушался на неё, сразу лишался поддержки населения. Это поймут, и в июле номера «Безбожника» уже не будет. Не будет и в августе, не будет до самого конца войны. Но время упущено.

Большинство первых советских партизан в конце 1941-го разошлось по домам. В лесах остались голодать единицы. Идти некуда, а выйдешь, так те, кто стал новой властью и ходит с белыми повязками полицаев на рукаве, в деревнях прибьют точно. И первые спецгруппы НКВД чувствовали себя здесь, как в пустыне. Только чудо или невероятное везение способно помочь выжить в тылу врага, если не помогает тебе народ[48].

Ненашев поморщился, он каждой дырке не затычка, но о том, что произойдёт, предупредить должен. Не хватало ему ещё в панике разбегающихся местных с жёнами и детьми. Не до войны тогда будет, вот и пусть по сигналу граждане попрячутся по погребам. Он сердито что-то буркнул себе под нос и медленно, вспоминая недавно выученные слова, старательно произнёс:

– Блажен человек, который знает, в какую пору приходят разбойники, так что он препояшет свои чресла, прежде чем они придут[49].

Елизаров до девяти вечера сверял информацию от Ненашева с полученными донесениями. Картина неприглядная и очень мерзкая. Немцы с той стороны постепенно перекрывали все пути для его агентов. На железной дороге – сменён персонал. Вместо пограничной стражи – многочисленные патрули вермахта. Запретные зоны, охраняемые с чисто немецкой пунктуальностью, – не пройти.

В довесок – показания и вещи семерых очень обиженных парней, помятых бойцами. А вот не надо было стрелять на окрик. Кроме водки и сала в вещмешках задержанные несли советскую форму, пуд взрывчатки, набор топографических карт и разобранный пистолет-пулемёт. Рации у них не нашли. Ненашев прав: группу забросили на короткий срок.

Но как объяснить это своему руководству?

Михаил решился. Деликатно, с характерными только ему паузами, Елизаров побарабанил пальцами по двери и прислушался. Ответа не было.

Да! Сегодня у Ковалёва плохой день. Разведчику доложили: он пришёл час назад злой, красный, готовый взорваться, дай только повод. Ох, придётся вновь лечить депрессию у руководства!

Михаил вернулся в свой кабинет, быстро настрогал полный поднос закуски, достал бутылку белой безымянной из сейфа и два стакана. Но, не к добру помянув капитана, заменил водку коньяком. Барские замашки! Максим прав, начальников надо беречь. Они люди хрупкие, ранимые, обидчивые до конца службы.

– Александр Петрович, у меня свежая информация, не зайдёте? – проворковал он в телефон.

В душе скривился от собственного лицемерия. Нет, он умел и так притворяться. Пришла пора покинуть старую «команду», и сразу вспомнилось всё хорошее, вызывая грусть.

Ковалёв обрадовался: не придётся пить в одиночку. Его жена сейчас гостила в Москве. Старшая дочь отдыхала в Крыму, а младшая, одиннадцати месяцев от роду, осталась здесь. Всё бы хорошо, но нанятая кормилица теперь наотрез отказывалась брать советские рубли. Нужны или продукты, или… Да это чёрт знает что! Давно отменённые на советском берегу злотые!

К тому же он целый час околачивался около перехода через границу, ожидая немца из пограничной стражи. Мало того что никто не явился, так ещё никто и не ответил на традиционное приветствие. Германцев словно подменили, на посту ни одного знакомого лица!

Елизаров, на правах организатора процесса, налил каждому по полстакана. Они выпили не чокаясь, а Ковалёв подумал: странный какой-то его разведчик: службу поставил хорошо, тонко чувствует душевное состояние руководства, за столом – отличный мужик, но всегда держится особняком.

– Что там у тебя?

Михаил молча подвинул начальнику бумажку. Тот прочитал и поморщился. Ой, упустил! Давно надо было вмешаться и навести порядок на заставах. Если эти факты вскроет комиссия, то обязательно накажут. Могут вообще снять с должности и отправить сторожить границу в районах с вечной мерзлотой.

Панов сознательно, как мог, сгустил краски.

Елизаров предложил начальнику взять на несколько дней отпуск. Пусть отвезёт дочку к жене в столицу – мало ли что может случиться. Как раз успеет обернуться к завершению визита гостей из комиссии. Он же попробует всё уладить по своей линии[50].