Зинаида Гиппиус - Том 6. Живые лица

• Название: Том 6. Живые лица
• Автор: Зинаида Гиппиус
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-268-00453-0, 5-268-00514-6

В шестом томе впервые издающегося Собрания сочинений классика Серебряного века Зинаиды Гиппиус (1869–1945) публикуются две книги ее воспоминаний – «Живые лица» (1925) и «Дмитрий Мережковский» (1951), последний прижизненный сборник стихов «Сияния» (1938) и стихотворения 1911–1945 гг, не вошедшие в авторские сборники.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

St. Therese De L’Enfant Jesus[98]

Девочка маленькая, чужая,
Девочка с розами, мной не виденная,
Ты знаешь всё, ничего не зная,
Тебе знакомы пути неиденные –
Приди ко мне из горнего края,
Сердцу дай ответ, неспокойному…
Милая девочка, чужая, родная,
Приди к неизвестному, недостойному…

Она не судит, она простая,
Желанье сердца она услышит,
Розы ее такою чистою,
Такой нежной радостью дышат…
О, будь со мною, чужая, родная,
Роза розовая, многолистая…

Зеркала

А вы никогда не видали?
В саду или в парке – не знаю,
Везде зеркала сверкали.
Внизу, на поляне, с краю,
Вверху, на березе, на ели.
Где прыгали мягкие белки,
Где гнулись мохнатые ветки, –
Везде зеркала блестели.
И в верхнем – качались травы,
А в нижнем – туча бежала…
Но каждое было лукаво,
Земли иль небес ему мало, –
Друг друга они повторяли,
Друг друга они отражали…
И в каждом – зари розовенье
Сливалось с зеленостью травной;
И были, в зеркальном мгновеньи,
Земное и горнее – равны.

Воскресенье

Д. М.

Не пытай ни о чем дорогой,
Легкой ткани льняной не трогай,
И в пыли не пытай следов, –
Не ищи невозможных слов.

Посмотри, как блаженны дети;
Будем просты сердцем и мы.
Нету слов об этом на свете,
Кроме слов – последних – Фомы.

Досада

Когда я воскрес из мертвых,
  Одно меня поразило:
Что это восстанье из мертвых
И все, что когда-нибудь было, –
  Всё просто, всё так, как надо…

Мне раньше бы догадаться!
И грызла меня досада,
Что не успел догадаться.

Всё равно

…Нет! из слабости истощающей
  Никуда! Никуда!
Сердце мое обтекающей
  Как вода! Как вода!

Ужель написано – и кем оно?
  В небесах,
Чтоб въедались в душу два демона,
  Надежда и Страх?

Не спасусь, я борюсь,
  Так давно! Так давно!
Всё равно утону, уж скорей бы ко дну…
  Но где дно?..

8 ноября

Тихие сумерки… И разноцветная
медленно меркнущая морская даль.
Тоже тихая и безответная,
розово-серая во мне печаль.
Пахнет розами и неизбежностью,
кто поможет, и как помочь?
Вечные смены, вечные смежности,
лето и осень – день и ночь…

Свечи кудрявятся за тихой всенощной,
к окнам узким мрак приник,
пахнет розами… Как мы немощны!
Радуйся, радуйся, Архистратиг!

Eternite Fremissante[99]

В. С. Варшавскому

Моя любовь одна, одна,
Но всё же плачу, негодуя:
Одна, – и тем разделена,
Что разделенное люблю я.

О Время! Я люблю твой ход,
Порывистость и равномерность.
Люблю игры твоей полет,
Твою изменчивую верность.

Но как не полюбить я мог
Другое радостное чудо:
Безвременья живой поток,
Огонь, дыхание «оттуда»?

Увы, разделены они –
Безвременность и Человечность.
Но будет день: совьются дни
В одну – Трепещущую Вечность.

Равнодушие

…Он пришел ко мне, а кто – не знаю,

Он плащом закрыл себе лицо…

1906

Он опять пришел, глядит презрительно,

Кто – не знаю, просто, он в плаще…

1918

Он приходит теперь не так.
Принимает он рабий зрак.
  Изгибается весь покорно
И садится тишком в углу
Вдали от меня, на полу,
  Похихикивая притворно.

Шепчет: «Я ведь зашел, любя,
Просто так, взглянуть на тебя,
  Мешать не буду, – не смею…
Посижу в своем утолку,
Устанешь – тебя развлеку,
  Я разные штучки умею.

Хочешь в ближнего поглядеть?
Это со смеху умереть!
  Назови мне только любого.
Укажи скорей, хоть кого,
И сейчас же тебя в него
  Превращу я, честное слово!

На миг, не навек! – Чтоб узнать,
Чтобы в шкуре его побывать…
  Как минуточку в ней побудешь –
Узнаешь, где правда, где ложь,
Всё до донышка там поймешь,
  А поймешь – не скоро забудешь.

Что же ты? Поболтай со мной…
Не забавно? Постой, постой,
  И другие я знаю штучки…» –
Так шептал, лепетал в углу,
Жалкий, маленький, на полу,
  Подгибая тонкие ручки.

Разъедал его тайный страх,
Что отвечу я? Ждал и чах,
  Обещаясь мне быть послушен.
От работы и в этот раз
На него я не поднял глаз,
  Неответен – и равнодушен.

Уходи – оставайся со мной,
Извивайся, – но мой покой
  Не тобою будет нарушен…
И растаял он на глазах,
На глазах растворился в прах,
  Оттого, что я – равнодушен…

Когда?

В церкви пели Верую,
весне поверил город.
Зажемчужилась арка серая,
засмеялись рои моторов.
Каштаны веточки тонкие
в мартовское небо тянут.
Как веселы улицы звонкие
в желтой волне тумана.
Жемчужьтесь, стены каменные,
марту, ветки, верьте…
Отчего у меня такое пламенное
желание – смерти?
Такое пристальное, такое сильное,
как будто сердце готово.
Сквозь пенье автомобильное
не слышит ли сердце зова?
Господи! Иду в неизвестное,
но пусть оно будет родное.
Пусть мне будет небесное
такое же, как земное…

Игра

Совсем не плох и спуск с горы:
Кто бури знал, тот мудрость ценит.
Лишь одного мне жаль: игры…
Ее и мудрость не заменит.

Игра загадочней всего
И бескорыстнее на свете.
Она всегда – ни для чего,
Как ни над чем смеются дети.

Котенок возится с клубком,
Играет море в постоянство…
И всякий ведал – за рулем –
Игру бездумную с пространством.

Играет с рифмами поэт,
И пена – по краям бокала…
А здесь, на спуске, разве след –
След от игры остался малый.

Пускай! Когда придет пора
И все окончатся дороги,
Я об игре спрошу Петра,
Остановившись на пороге.

И если нет игры в раю,
Скажу, что рая не приемлю.
Возьму опять суму мою
И снова попрошусь на землю.

Веер

Смотрю в лицо твое знакомое,
Но милых черт не узнаю.
Тебе ли отдал я кольцо мое
И вверил тайну – не мою?

Я не спрошу назад, что вверено,
Ты не владеешь им, – ни я:
Всё позабытое потеряно,
Ушло навек из бытия.

Когда-то, ради нашей малости
И ради слабых наших сил,
Господь, от нежности и жалости,
Нам вечность – веером раскрыл.

Но ты спасительного дления
Из Божьих рук не приняла
И на забвенные мгновения
Живую ткань разорвала…

С тех пор бегут они и множатся,
Пустое дление дробя…
И если веер снова сложится,
В нем отыщу ли я тебя?

Сложности

К простоте возвращаться – зачем?
Зачем – я знаю, положим.
Но дано возвращаться не всем.
Такие, как я, не можем.

Сквозь колючий кустарник иду,
Он цепок, мне не пробиться…
Но пускай упаду,
До второй простоты не дойду,
Назад – нельзя возвратиться.

Лазарь

Нет, волглая земля, сырая;
только и может – тихо тлеть;
мы знаем, почему она такая,
почему огню на ней не гореть.

  Бегает девочка с красной лейкой,
  пустоглазая, – и проворен бег;
  а ее погоняют: спеши-ка, лей-ка,
  сюда, на камень, на доски, в снег!

Скалится девочка: «Везде побрызжем!»
На камне – смуглость и зыбь пятна,
а снег дымится кружевом рыжим,
рыжим, рыжим, рыжей вина.

  Петр чугунный сидит молча,
  конь не ржет, и змей ни гугу.
  Что ж, любуйся на ямы волчьи,
  на рыжее кружево на снегу.

Ты, Строитель, сам пустоглазый,
ну и добро! Когда б не истлел,
выгнал бы девочку с лейкой сразу,
кружева рыжего не стерпел.

  Но город и ты – во гробе оба,
  ты молчишь, Петербург молчит.
  Кто отвалит камень от гроба?
  Господи, Господи: уже смердит.

Кто? Не Петр. Не вода. Не пламя.
Близок Кто-то. Он позовет.
И выйдет обвязанный пеленами:
«Развяжите его. Пусть идет».

1918–1938