Коллектив авторов - Дети войны. Народная книга памяти

• Название: Дети войны. Народная книга памяти
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-088633-3

Воспоминания, собранные в этом сборнике, очень разные – как и люди, которые их писали. Но ни одно из них не оставит равнодушным, потому что за каждым – личная трагедия, история спасения на фоне страшного военного времени. Эти люди выжили. И во многом стали для нас примером. Примером мужества, стойкости и силы духа.

Писатель Андрей Кивинов

---

Мама родилась в 1903 году в Нижнем Новгороде, в семье служащего Коновалова Н. А., сына купца второй гильдии города Мурома. Бабушка, мамина мама, Зворыкина Л. А. – дочь купца первой гильдии, оттуда же. Дед Николай карьеру начал делать в Нижнем, был управляющим фирмой «Износков и Зукау», известной тем, что она построила первый в России мартен на Сормовском заводе. В семье мамы было шесть детей, четыре – девчонки. Старшие окончили гимназии, университеты, младшим революция не позволила, мама после гимназии вынуждена была поехать в Москву учиться на стенографистку.

Когда мама с отцом появилась в Нижнем, на первом этаже, который снимал дед, была коммуналка из четырёх семей – старшие сёстры мамы уже обзавелись мужьями и детьми. Молодой семье досталась самая маленькая комната, а когда один за другим начали появляться дети, от кухни отрезали еще комнату величиной в одно окошко. Было тесно, приходилось спать по двое, но, несмотря на тесноту и отсутствие современных удобств, наша родственная коммуналка была чудом – до сих пор улицу Славянскую, где мы жили (до Первой мировой она называлась Немецкой, потом ее переименовали), вспоминаю с восторгом.

Семья деда жила на первом этаже. Двор из четырёх двухэтажных деревянных домов с флигелем, зелёный, с садом, появился в начале века, после того как уже построенные дома перевезли из Канавино, с места Первой Российской промышленной выставки. Территорию двора окружали сараи – капитальные, бревенчатые, двухэтажные, с сеновалами.

Павел пошел в первый класс (1944 г.)

В нашем сарае отец устроил душ: повесил оцинкованный бак вёдер на шесть – восемь, с клапаном, с лейкой, размером с большое ведро. Летом, по утрам, отец заливал бак водой из колонки во дворе. Вечером, после работы, намыливал нас, загонял всех под лейку, залезал сам и дергал верёвку, открывая клапан.

Вода, согревшаяся за день, выливалась быстро, поэтому время терять было нельзя – нужно было успеть смыть всю дневную грязь.

В нашем доме жили:

– дед Николай Александрович с женой (умер в 1947 году в возрасте 78 лет, работал до самой смерти);

– тётя Настя (1897 г. р.), старшая сестра мамы, с сыном Ромкой (родился в 40-м, мы таскали его каждое утро в ясли на Студёную, в начале 42 года заболел чем-то детстким, умер в инфекционной больнице с голоду, хотя мать работала и сдавала кровь, чтобы его прокормить);

– семья дяди Коли, брата матери: тётя Тоня, сын Шурка (1925 г. р.), дочка Наталья (1928 г. р.), младший сын Кирилл (1936 г. р.);

– семья тёти Мани, маминой средней сестры (1899 г. р.), и дяди Гени, их дочери Аня (1926 г. р.), Таня (1927 г. р.), сын Генка (1931 г. р.);

– наша семья: мама, папа, и мы – пятеро братьев. Наша единственная сестрёнка умерла почти сразу после рождения.

Довоенное время было тяжелым, помню, как старшие по ночам занимали очередь за хлебом «в низке» на Студёной, а в 51-м магазине на углу Полевой (сейчас это улица Горького) – за всем остальным…

Мы с Колькой младшие, по воскресеньям убегали от нашего довольно скудного завтрака, чтобы ходить по коридору в надежде, что нас угостит кто-нибудь из родственников-соседей. Отец страшно злился на нас за попрошайничество, сажал в наказание на стул лицом к печке.

Война началась в воскресенье, мы всей семьёй были в гостях у дяди Вити, смотрели в окошко, как во дворе ребята кувыркались на лужайке и кричали: «Внимание-внимание, на нас идёт Германия, а нам то нипочём, из пушки – кирпичом!»

И тут началось: исчезли мужики во дворе – ушли на фронт, остались только отец и дядя Геня (муж тёти Мани, средней сестры мамы).

Война началась в воскресенье, мы всей семьёй были в гостях у дяди Вити, смотрели в окошко, как во дворе ребята кувыркались на лужайке и кричали: «Внимание-внимание, на нас идёт Германия, а нам то нипочём, из пушки – кирпичом!»

Чтобы добыть какую-нибудь еду, пришлось прикрепиться к какой-то столовой – она была далеко, на Откосе. Как сейчас помню: возвращаемся мы с мамой оттуда, она вся обвешанная сумками с посудой, навстречу едет какая-то полуторка, вдруг она как бахнет из глушителя, от неожиданности я даже обдулся от страха, я уже тогда знал, что такое взрывы. Автозавод и Мызу бомбили с первых дней войны, по ночам выла тревожная сирена. У нас во дворе даже выкопали защитную щель, зенитки колотили по ушам, прожектора метались по небу, искали самолёты.

К тревогам привыкли быстро, не помню, чтобы хоть раз спустились в щель, жители со всего дома собирались в сенях на первом этаже, с минимумом барахла, выглядывали из двери на то, что творится в ночном небе. В конце войны в сени выходили уже только те, кто просыпались.

Отец безвылазно пропадал на работе и еще был включён в мобилизационную комиссию в райсовете. Со дня на день ему должны были дать на работе бронь – освобождение от призыва на фронт.

В одно из воскресений он был почему-то дома. Обедали, вдруг со двора прибегают девчонки, всполошённые такие: «Дядя Коля, вас там зовут!» Мы все выскочили на крыльцо: две тётки с ребятами, сумки какие-то. Тётки падают на колени и голосят: «Примите, ради бога, бедных беженцев…» Оказалось, тётки – сёстры отца, они жили в Ленинграде, отдыхали летом в Рыльске, чуть не попали под немцев, приехали спасаться в Горький к родне. Зачем нужно было падать на колени, никто не понял, помню, как стыдно было нам всем за устроенный ими спектакль.

Вскоре отец получил повестку – он отказался от брони и ушел на фронт. Был ноябрь месяц, очень холодно, много снега, настоящая зима. Немцы были уже под Москвой. Вечером накануне отъезда отец принёс колбасу! Я знал только слово, вкус к тому времени уже забыл. А утром отец уехал.

Поселили их в комнате дяди Вити. Тот уже имел бронь, работал на Ленинском заводе на Мызе, был слесарем-лекальщиком седьмого разряда, на работе пропадал сутками, во время воздушных тревог дежурил на водокачке на территории завода. Однажды, во время бомбёжки, взрывной волной его сбросило с водокачки, волна и помогла ему не разбиться. После падения не нашли ран, одни синяки. Только после войны выяснилось, что была контузия, последствия которой не дали ему жить.

Вскоре отец получил повестку – он отказался от брони и ушел на фронт.

Был ноябрь месяц, очень холодно, много снега, настоящая зима. Немцы были уже под Москвой.

Вечером накануне отъезда отец принёс колбасу! Я знал только слово, вкус к тому времени уже забыл. А утром отец уехал. На Ромодановский вокзал его провожал Андрей, старший сын, он должен был забрать одежду, после того как отца переоденут в форму. Но Андрей вернулся с пустыми руками, не смог добиться, чтобы ему выдали вещи отца. Мама первый и последний раз в жизни сказала ему что-то резкое – он всегда был «слишком правильным».

Отец попал на учёбу в Ташкент, в академию тыла. До самого мая в письмах обещал прислать нам посылку с кишмишем и курагой. Мы тогда мечтали только о еде.

Жизнь стала страшной. Есть хотелось всегда. Мама варила «кашу-завариху» – отруби, сваренные в воде. Как-то раз я решил свою кашу охладить, выставил тарелку в форточку, а дворовые ребята по сугробам подобрались и съели! Беда.

Мама бралась за любую работу, шила на дому, помню, один раз – партию противогазных сумок.

Сдавала кровь, причём ухитрялась в обход правил сдавать два раза в месяц: один раз в районной станции переливания крови, в другой – в городской.

Вечером таскала по сугробам готовые обеды из столовой на Сенной в какое-то учреждение на Тверской (порядка трёх километров), какая-то мелочь доставалась ей в качестве платы. Брала с собой старших сыновей – помогать. А мы с младшим братом Колькой, голодные, вечерами тряслись от холода в тёмной квартире.

Вспоминаю такой случай: как-то вечером пришли знакомые, ждали маму. На столе в тарелке лежали несколько кусочков селёдки. Гости шмыгали в эту сторону носами – тогда голодными были все. Колька предлагает:

– Кушайте.

– Да это маме вашей осталось.

– Мама не ест селёдку, она ест только головы.

С тех пор селедку я есть не могу…

Старший брат Андрей уехал работать в Дзержинск, делал взрывчатку. Иногда привозил нам какую-нибудь еду и толовые шашки – нам показать. Ему было тогда 14 лет! Доработался до того, что ему доверили собирать взрыватели для гранат. Работал в бронированном помещении, даже чихнуть нельзя было, иначе взлетит на воздух весь Дзержинск.

Из Москвы к нам эвакуировалась тётя Валя – жена дяди Серёжи, младшего брата отца, с ребятами. Целый день пропадала где-то, добывала прокорм, а мы нянчились с малышами – ребятишки были еще младше нас с Колей, тут уж мы были «старшими». Жили они у нас недолго, через полгода подались обратно.

Шурка, наш двоюродный брат, сын дяди Коли, бросил девятый класс, ушел работать – точил черенки для лопат, рукоятки для ножей.

Взрослых в доме не было целый день – все работали. Старшие девчонки учились, парни сидели дома. Школы не работали, учили иногда на квартирах, школы стояли холодные – те, которые не были заняты под госпитали.