Леонид Млечин - Как Брежнев сменил Хрущева. Тайная история дворцового переворота

• Название: Как Брежнев сменил Хрущева. Тайная история дворцового переворота
• Автор: Леонид Млечин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-227-05043-4

Что означали для нашей страны десять лет правления Никиты Сергеевича Хрущева? Что он сумел и что ему не удалось? Почему полвека спустя общество не в состоянии оценить его роль в истории? Герои новой работы Л. Млечина — люди, которые многие годы управляли страной, правящий класс, каста, попасть в которую было так же сложно, как и удержаться в ней. Главная тема книги — бесконечная борьба за власть, потому что правящая элита жила в мире интриг, коварства, вражды, подсиживания.

Л. Млечин, опираясь на свидетельства участников событий и рассекреченные материалы, описывает обстоятельства драматической истории смещения Хрущева в октябре 1964 года. Автор отвечает на вопрос, почему Хрущева сменил именно Леонид Ильич Брежнев. В книге впервые представлены удивительные документы из личного архива Брежнева. Этот человек восемнадцать лет руководил государством, но выходит, мы его мало знаем, плохо понимаем, отчего так неудачно сложилась жизнь семьи Леонида Ильича…

---

Когда речь шла о практических делах, он не витал в облаках. Говорил с горечью:

— Люди живут в подвалах, а некоторые даже и без подвалов, неизвестно, где они ютятся, а мы уже говорим о том, что надо строить, учитывая будущее коммунистическое общество. Черт его знает, как мы тогда будем строить, я сейчас еще не знаю.

Но веру в возможность переустройства жизни на более справедливых началах он сохранил и в конце жизни, когда рядом с ним остались только прожженные циники.

Невестка Микояна, Нами Микоян, вспоминала, как к Анастасу Ивановичу приезжал его свояк — академик Арзуманян. Экономист Анушаван Агафонович Арзуманян стал первым директором Института мировой экономики и международных отношений, созданного в 1956 году. Нами спросила академика, действительно ли к восьмидесятому году будет построен коммунизм?

Арзуманян честно ответил:

— Конечно нет, это нереально. Но Хрущев не хочет слушать, и мы вынуждены писать так, как он хочет.

Никто тогда не выразил сомнений. Напротив, все наперебой поздравляли Никиту Сергеевича с принятием программы построения коммунизма. На XXII съезде Михаил Александрович Шолохов пропел осанну Хрущеву и предложенной им программе построения коммунизма:

— Когда мы принимаем новую программу нашей ленинской партии, сама жизнь наша, жизнь всего советского народа стала исполненной как бы особого и нового звучания… Как не сказать идущее от всего сердца спасибо главному творцу программы — нашему Никите Сергеевичу Хрущеву!

Зал бурно зааплодировал.

— Я бы сказал вам, дорогой Никита Сергеевич, и более теплые слова, — продолжал Шолохов, — но личная дружба с вами, мое высокое уважение к вам, понимаете ли, как-то стесняют меня, в данном случае служат явной помехой…

Хрущевские лозунги нисколько не смущали автора «Тихого Дона». Его раздражали коллеги-писатели, которые живут в столице и, следовательно, настоящей жизни не знают:

— Как может писатель, типичный горожанин, что-либо посоветовать в производственном вопросе, скажем, опытному председателю колхоза… Писатель, пишущий о колхозниках или людях совхоза, по-моему, должен обладать знаниями в области сельского хозяйства не ниже уровня хотя бы участкового агронома…

Шолохову, выступая, резонно возразил Твардовский:

— Само по себе географическое место жительства писателя еще ничего не решает.

Он оспорил представление о Москве как о «неком Вавилоне… как бы противостоящем праведной жизни». Заметил, что Москва — «богатейший объект изучения жизни во всех ее сложнейших переплетениях».

Твардовский — единственный, кто говорил на съезде о том, что сталинское наследство не преодолено, что лакировочная псевдолитература продолжает существовать, а ведь «читатель нуждается в полноте правды о жизни». Аплодировали ему, пожалуй, меньше других ораторов. Наверное, потому, что делегаты съезда слышали непривычные и непростые для них слова и мысли.

Иностранные делегации, отправляясь в Москву, полагали, что съезд сведется к прославлению хрущевских достижений. Вместо этого Никита Сергеевич устроил настоящее землетрясение — новое, более основательное наступление на сталинизм. На съезде звучала беспрецедентная критика по адресу Сталина и сталинизма. На трибуну поднимались репрессированные коммунисты. Хрущев фактически обвинил Сталина в убийстве Кирова.

На заключительном заседании Хрущев выступал очень темпераментно. И, отходя от написанного текста, вновь говорил о Сталине, об антипартийной группе Молотова, Маленкова, Кагановича, Булганина и Ворошилова, о сталинских методах албанского лидера Энвера Ходжи, оторвавшегося от Советского Союза.

Александр Твардовский записал в дневнике впечатления от съезда, впервые заседавшего в новеньком Кремлевском дворце съездов:

«Физическое напряжение — просидеть в мягком, не мелком креслице, без пюпитра и без возможности вытянуть ноги семь и более часов, оказывается, очень нелегко. В старом дворце было спокойнее, академичнее и удобнее, сидишь, как за партой, есть на что опереться локтями, даже приспособиться, как это я замечал за опытными людьми, вздремнуть, подпершись, как бы задумавшись. Здесь это немыслимо, хотя мои соседи, старые большевики, клюют, бедняги, клюют, вздрагивают, приобадриваются и вновь клюют.

Впечатления — смесь истинно величественного, волнующего и вместе гнетущего, томительного. Ворошилов, восьмидесятилетний старец, национальный герой, усевшийся в президиуме, чтобы выслушивать такие слова о себе заодно с Кагановичем и Маленковым и другими — «интриганы», «на свалку истории».

Почему Хрущев вдруг вновь заговорил о сталинских преступлениях? Десталинизация помогала избавиться от целого слоя старых работников, которые перестали быть нужными. Но была и другая причина. Процесс реабилитации продолжался. И ему докладывали о все новых документах.

— Товарищи! — говорил Никита Сергеевич. — Время пройдет, мы умрем… но пока мы работаем, мы можем и должны прояснить некоторые вещи, сказать правду партии и народу… Сегодня, естественно, нельзя вернуть к жизни погибших… Но необходимо, чтобы все это было правдиво изложено в истории партии. Это необходимо сделать для того, чтобы подобные факты в будущем не повторялись.

Назначенный председателем КГБ Шелепин выступил на утреннем заседании 26 октября с резкой антисталинской речью. Начал Александр Николаевич, как положено, с подрывной деятельности империалистов, рассказал, сколько Соединенные Штаты тратят на ЦРУ и сколько в этом ЦРУ работает рыцарей «плаща и шпаги». Обещал пресечь деятельность иностранных разведок.

— Святая обязанность советских людей, — говорил Шелепин, — надежно хранить партийную, государственную и военную тайну. Само собой разумеется, товарищи, что мы не должны допускать в наших рядах шпиономании, сеющей подозрительность и недоверие среди людей.

Перешел к антипартийной группе, похвалив Хрущева за ее разоблачение:

— Товарищ Хрущев сделал это мастерски, по-ленински. В сложной обстановке Никита Сергеевич проявил личное мужество и твердость духа, показал себя верным и стойким ленинцем…

С Маленковым, Молотовым, Кагановичем покончили еще четыре года назад. Сидевшие в зале делегаты не очень понимали, почему вновь вспомнили об этой истории. На сей раз речь шла о реальных преступлениях — о причастности вождей к массовым репрессиям, о чем в пятьдесят седьмом году особо не распространялись. Шелепин сказал, что они «несут прямую, персональную ответственность за физическое уничтожение невинных людей», и впервые процитировал мерзкие и циничные резолюции, которые Сталин и его соратники ставили на просьбах арестованных разобраться.

Выступление председателя КГБ было, возможно, самым заметным и важным на всем съезде. В следующий раз с трибуны партийного съезда о сталинских преступлениях заговорят уже в годы перестройки.

Александр Николаевич спешил заверить делегатов съезда и всю страну, что эпоха репрессий не повторится:

— Органы государственной безопасности реорганизованы, значительно сокращены, освобождены от несвойственных им функций, очищены от карьеристских элементов… Органы государственной безопасности — это уже не пугало, каким их пытались сделать в недалеком прошлом Берия и его подручные, а подлинно народные политические органы нашей партии в прямом смысле этого слова… Теперь чекисты могут с чистой совестью смотреть в глаза партии, в глаза советского народа.

Шелепин вновь рассказал о принципиально новой линии органов госбезопасности:

— Стали широко применять предупредительные и воспитательные меры в отношении тех советских граждан, которые совершают политически неправильные поступки, порой граничащие с преступлением, но без всякого враждебного умысла, а в силу своей политической незрелости или легкомыслия.

Свое выступление Шелепин закончил призывом к юридической науке «предусмотреть меры наказания за проявления бюрократизма». Зал поддержал его аплодисментами.

Заключительным аккордом XXII, последнего хрущевского съезда стало решение убрать Сталина из мавзолея. 13 октября, когда съезд уже заканчивал работу, первый секретарь Ленинградского обкома Иван Васильевич Спиридонов зачитал предложение переместить прах Сталина из мавзолея в другое место, и как можно быстрее. Предложение поддержал первый секретарь Московского горкома Петр Нилович Демичев.

Следующим должен был выступать первый секретарь ЦК компартии Грузии Василий Павлович Мжаванадзе. Предложение обязательно должны были поддержать земляки Сталина. Секретарь ЦК Фрол Романович Козлов заранее объяснил Василию Павловичу задачу. На утреннее заседании хитрый Мжаванадзе пришел с завязанным горлом. Шепотом пояснил, что у него начался воспалительный процесс, он потерял голос и говорить не может.